Страница 183 из 186
БЕГИ, ДРАК, БЕГИ
Дело было в феврале 1978 года, в разгар зимы, которая в штате Мэн так сурова, что даже медведи, прерывая спячку, переселяются в мотели. Я еще не открыл для себя лыжный спорт, пребывал в крайне раздраженном настроении, тяготился одиночеством и вообще был способен на преступление.
Безуспешно ловя писательское вдохновение, я отвернулся от электронного редактора и засмотрелся в окно, на метель. Снега навалило уже много и, судя по всему, снегопад не собирался прекращаться. Температура была низкая, ветер крепчал.
Падающий снег, туман, звездная ночь - вся эта метеорология оказывает на меня гипнотизирующее действие. Зачарованный снегопадом, я мечтал о сооружении в чаще шалаша для испытания своей способности выживать во враждебной обстановке. В детстве мне часто случалось убегать поздним вечером из родительского дома, забираться подальше в лес и строить там навесы и даже вигвамы. В шалаше я бы развел костер и спасся от охватывающего меня в кажущемся уюте безумия...
А потом мысли мои приняли новое направление. Что было бы, если бы меня вышвырнули голым в снег, вручив только нож? Выжил бы я без крова, одежды, тепла, пищи? Вряд ли я продержался бы больше десяти минут. Другое дело, если начать еще осенью, еще до снегопадов, построить укрытие... К этому потребовалась бы еда на зиму, хворост для костра, теплые одеяла, кровать. А как решать проблему туалетной бумаги?
В голове уже вызревала канва сюжета о выживании в экстремальных условиях. Я попытался проверить его логикой: что хорошего в такой лесной жизни? Предположим, был бы у меня шалаш - ни телефона, ни компьютера, ни радио, ни компакт-дисков, ни телевизора... Чем бы я там занимался?
Ждал бы!
Но чего?
Ответ на этот вопрос вернул меня к ранним воспоминаниям. Я ждал бы того же, чего ждал ребенком под своими навесами из веток в лесной чаще. Ждал бы кого-то, кто смог бы ответить на мои вопросы, поговорил бы со мной, подсказал решение несчетных проблем, повсюду меня сопровождавших...
Я сделал пометки, пошарил в своей "мусорной корзине" и кое-что выудил. Потом, уже в июле, когда Мэн плавился на солнце, в голове вдруг появилось название "Враг мой". Вспоминая заметки о выживании, сделанные в январе, и не прогоняя призраков, сохранившихся в подсознании с той детской поры, когда я трясся ночами в лесу под самодельным навесом, я стал писать. За считанные часы я сотворил инопланетянина, чей духовный багаж и воспитание позволяют ему сознавать, что он собой представляет и как должен поступать. Этот инопланетянин, Джерриба Шиген, ничуть не горюет о своей инопланетности. Ему чужды душевные противоречия. Хотелось бы и мне того же!
Он учит человека на своем примере, как любить и как позволить себе быть любимым. Заодно он учит человека быть человеком, хотя ни он сам, ни я не знаем, как к этому подступиться. Страницы так и слетали с пишущей машинки, моя жена Джин едва успевала их подбирать и читать. Когда Джеррибе Шигену настало время умереть, я прослезился. Я буквально лишился лучшего друга. Теперь человек был вынужден проверить на практике то, что познал в теории: сдержать обещание и вырастить дракского ребенка. Тут Джин зашла ко мне в кабинет и больно ущипнула меня за руку. "Это тебе за убийство Джеррибы Шигена!" - прошипела она и, схватив следующую готовую страницу, выбежала вон.
Дописав до места, где Дэвидж хоронит тело Джерри, заваливая его камнями, выковырянными из льда, я понял, что это не конец, а только середина повествования. Джорджу Скитерсу, тогдашнему издателю "Isaac Asimov's Science-Fiction Magazine", я говорил, что тружусь над произведением в 5 тысяч слов, но в действительности слов уже накопилось 10-11 тысяч, а конец даже не брезжил. Я выжал из себя кульминацию в 10 страниц и отослал все Джорджу, спрашивая, как быть. Интересно, что стоило мне отослать рукопись, как Джин призналась, что, по ее мнению, ее не примут - слишком хороша.
Спустя несколько дней раздался звонок Джорджа: помнится, он сказал, что есть кое-какие проблемы, и послал рукопись на рецензию самому Айзеку Азимову. Я страшно запаниковал, отложил всю прочую работу, срочно дописал "Враг мой", прочел и стал переделывать - раз, другой, третий... Наконец я отправил законченный вариант Джорджу Скитерсу, приложив такое письмо:
24 июля 1978 г.
Дорогой Джордж, я так усердно занимаюсь вещью, что слишком в нее врос и уже не знаю, как с ней быть дальше.
Из первоначального замысла вытекает сцена, где Дэвидж доставляет Заммиса на Драко для ритуальной декламации истории рода. Затем Дэвидж и Заммис возвращаются на Файрин IV и основывают там колонию. Однако, дойдя до этого места, я потерял над собой контроль: текст писался сам собой. Сейчас мне кажется, что так даже лучше.
Можно подумать об удлинении текста с момента рождения Заммиса за счет развития существующих конфликтов. Скажем, использовать ритуал посвящения Заммиса во взрослые драки, чтобы подробнее описать дракское общество, Готих, т. д. Но на данный момент мне представляется, что лучше оставить все как есть.
Все еще можно изменить. Будем ждать, что пропишет доктор.
Не помню, чем я занимался, пока спустя две недели не получил от Джорджа копию письма, которое ему прислал Айзек Азимов.
13 августа 1978 г.
Дорогой Джордж, я уже сказал вам по телефону, что прочел "Враг мой" и очень взволнован. Если бы не мой возраст и не затвердевший подход к фантастике, я бы позавидовал Лонгиеру. Если честно, мне очень понравилось.
Но у меня ощущение, что он попытался втиснуть две истории в одну. Лучше бы он закончил "Враг мой" на середине 51-й страницы, соорудив там более подходящую концовку. А потом разогнал последние 14 страниц примерно втрое, использовав конфликт, который он упоминает в своем сопроводительном письме. Получилось бы самостоятельное продолжение - "Сын мой".
Айзек.
То есть превратить один сюжет в два... Увы, "Сын мой" - несбыточная мечта: ведь драки - гермафродиты, у них не бывает сыновей-дочерей. Тем не менее я дописал окончание, эмоциональным стержнем которого стало чувство потерянности, испытываемое вернувшимся на Землю Дэвиджем. Сектор живет мирно, но Дэвидж продолжает воевать - с самим собой. Я отослал написанное и приступил к следующему произведению.