Десант Тайсё

О-о, как хотелось Косте расцеловать её лицо в ёлочном прочерке морщин, похожих на отпечаток паркета...

Глава XIV

Ликующий звон сводного оркестра склянок союзной эскадры наверняка был слышен по всем берегам Тихого океана. В лад с ним затихающим эхом звучали на взгорье соборные колокола. Этот пасхальный благовест извещал мирян о скором воскрешении благословенной прежней власти. После торжественной увертюры появился связной катер с «Ивами», где уже давненько скучал контр-адмирал Като, командующий четвёртой ударной эскадрой, которая притаилась за Курилами. Белый катерный флаг с желтком солнца напоминал засургученный пакет. Какую-то чрезвычайную весть спешили доставить консулу Кикучи или получить от него, потому что матросы начали расчехлять башенные орудия главного калибра.

На «Бруклине» и «Суффолке» по-прежнему было безлюдно. Не возникли даже сигнальщики, чтобы флажками спросить, почему «Ивами» готовится к бою. Союзники стояли по обе стороны крейсера на расстоянии кабельтова, но всё равно ничего не замечали, будто ослепнув от непроглядного тумана. От этого цепенящего видения Костю оторвал телефонный звонок. Чуя, что тут существует прямая связь, он схватил трубку и услышал лишь шипение, точно на другом конце провода перед мембраной горел запальный шнур. Прервав зловещее молчание. Костя сказал:

— Алло, слушаю вас.

Ухо резанул поросячий визг, перешедший в угрожающую тарабарщину на японском языке. Так хамски с ним ещё не разговаривали. Сочтя это ошибкой сонной телефонистки, перепутавшей номер, Костя повесил трубку и вернулся к окну, вновь уставясь на чёрные дыры стволов «Ивами». Палуба снова опустела. Десантные шлюпки пока остались на местах. Опять по-прежнему настырно затрезвонил телефон. Тот же голос визгливо крикнул:

— Суханов?

— Да. С кем имею честь говорить?

— Я — консур Кикучи! Твой сордаты ограбир наш контора «Исидо»! Один черовек убир, три рапир! Ты за это будешь крепко отвечай!

Кикучи грохнул трубкой. Теперь стало ясным поведение «Ивами». Адмирал Като приготовился мстить за пострадавших и ждал возвращение катера с приказом. Торчать в полном бездействии — невыносимо. Костя позвонил Проминскому:

— Здравствуй, Леонид. Увы, утро зело недоброе. Видел, что вытворяет «Ивами» вместе с союзниками? Во-во, решили воздать нам за жертвы в конторе «Исидо». Об этом только что сообщил сам Кикучи. Давай срочно искать контору. Понятно, их как поганок, но ты ведь сыщик... Я мчусь к тебе. Встретимся на перекрёстке.

Ждать редкий трамвай не хватило терпения. Пару остановок можно пробежать гораздо быстрей. Костя во весь дух припустил по изрядно заполненному тротуару Светланской. Лавировать между людьми оказалось трудно. Булыжная мостовая была ещё относительно свободна от лимузинов местной знати, которая любила с шиком прокатиться по главной улице города. Вскоре стало жарко. Дыханье жгло горло. Ноги в лёгких от износа ботинках отяжелели, начали поскальзываться. Мимо четырёхэтажных магазинов Чурина, Кунста и Альберса он уже еле трусил. Хорошо ещё было под горку. Вдруг перед глазами потемнело. Не успев сообразить, что это значит, Костя ткнулся лицом в бушлат, пахнущий жареными семечками, и ощутил чью-то поддерживающую руку. Проминский укоризненно протянул над ухом:

— Во-о-о, каково быть пешей властью... Кстати, нельзя так вести себя у всех на виду. Ни в коем случае. А то получается: стоило макакам расчехлить пушки — Суханов порскнул из Исполкома! Зачем же этак порочить советскую власть? Не гоже, председатель, не гоже...

Так иронизировать сейчас мог лишь человек, закалённый бессрочной каторгой. Отдуваясь, Костя не спешил отстраниться от Леонида. Хотелось перенять его спокойствие, уверенность, что за смерть какого-то спекулянта не придётся расплачиваться собственной жизнью.

Мало кому известная контора находилась в Меркуловском переулке около Семёновского базара. Её хозяина пришлось долго будить стуком в окна и двери, уговаривая взглянуть на часы или солнце. Маленький, сгорбленный, блёклый, как моль, Гийчи Исидо привёл их в соседнюю кособокую лачугу и замер у порога, с умоляющим видом почтительно сложив на груди ладони. Его слезящиеся глаза от испуга постоянно мигали, синие губы немо подёргивались.

Лачуга совершенно не подходила для авторитетных экспортно-импортных операций: затхлая, покрытые плесенью стены, закопчённые окна. Самая натуральная фанза, которую освещала распахнутая дверь. Три обычных стола, до предела запачканных мазками разноцветной туши, были аккуратно повалены возле стен, чтобы на полу хватило места для пострадавших. А сам землистый пол тщательно усеяли деловые бумаги — ни одна из них не закрывала свежие иероглифы, похожие на раздавленных пауков. Костя озадаченно сказал:

— Хм, интересно получается... Вчерашняя стрела была пущена точно в цель. Ведь самурай не имеет права промахнуться. Но почему-то угодила в своих...

— Ты хорошо знаешь самураев, да, выходит, не очень. Всё проделано именно с азиатской хитростью: пронзив невинных японцев, стрела попала прямо в нас. Верно, папаша? Кстати, что это такое? — показал Проминский сапогом на иероглифы.

Исидо подслеповато склонился над ними, зачем-то потрогал и, лизнув когтистый палец, выдохнул:

— Кроф-фь...

— Да-а-а... Что ж тут написано? — уточнил Костя.

— Нас убири руски сордаты, — просипел старик.

— Ну и ну... Вы, случайно, не ошиблись? Ведь господин Кикучи сказал, что убит всего один человек, остальные — только ранены. Почему же вдруг все оказались убитыми? Пожалуйста, прочтите ещё раз.

— Мы руски сордаты убиты быри, комисара...

Только японцы могли где-то найти убийц, уже больше месяца разъехавшихся по домам после демобилизации. Только японцы были способны уже мёртвыми написать, кто их прикончил. И так старательно макали пальцами в свои раны, что нигде не обронили ни капли драгоценной крови, позарез необходимой для иероглифов. Как они были густо и чётко выведены... Одно загляденье! Или — сплошные турусы на колёсах. Впрочем, пострадавшие должны объяснить эту нелепость.

Костя попросил:

— Пожалуйста, покажите нам убитого и раненых.

— Их нет, комисара...

— Ка-ак нет? Куда ж они делись?

— В консурство, комисара, в консурство...

— Хм, это мне ещё больше нравится... — невольно усмехнулся Костя и, всё-таки пытаясь ухватить ниточку истинного развития событий, спросил: — Кто сообщил туда? Раненые или вы? Где телефон?

— Его нет, комисара...

— Значит, Кикучи позвонил сам Всевышний? Вот это честь... Когда же и как жертвы попали в консульство?

— Чичас, комисара... Их увезри на машине, комисара, — пробормотал Исидо, заведенно кланяясь.

— Н-да, уж больно много тут совпадений... И уж больно они явные, чтоб казаться случайными. Что скажешь, многоуважаемый Пинкертон?

— Сколько денег взяли грабители? — процедил непохожий на себя Проминский, онемевший от подобных чудес.

— Деньги цера. Вон стоит, комисара, — показал Исидо на запертый сундук с висячим замком артиллерийского калибра.

— Ну и налётчики вам попались... Редкостные бессребреники. Счастливчик вы, господин Исидо, в халате родились. Наверняка прямо в этом, — похлопал его по плечу Леонид и уже профессионально уточнил: — Туда ли мы попали? Не розыгрыш ли это? Неужели пошлой хохмы достаточно, чтоб метал икру консул, расчехлялись двенадцатидюймовые пушки, молчали союзники, а мы отвечали за всё по высшей мере?.. Это же явное помешательство. Правильно, господин Исидо?

— Не знай, комисара, ничего не знай... — бесстрастно пробормотал тот с закрытыми глазами.

Выставив рамы, Проминский на всякий случай всё сфотографировал. Терять роковое время дольше не стоило. Оставалось уличить Кикучи в подлоге, предложив немедленно зачехлить орудия «Ивами». Но попасть в двухэтажный особняк японского консульства оказалось трудно. На звонки никто не отвечал. Только ехидно скалились над парадным входом крылатые грифоны да с округлого фронтона что-то вопили перекошенными ртами каменные маски. Чуткие шёлковые шторы на шести окнах фасада тоже окаменели. Всё же они попеременно давили на золотую кнопку звонка. Пекинская и Китайская улицы, на углу которых находилось консульство, уже вовсю жили шумной дневной жизнью. Лишь Ки кучи не подавал её признаков.