Токио

Замполит достал из кармана блокнот. Посмотрел в него, кашлянул и сказал:

– За неделю в дивизии прокуратура завела семь уголовных дел. В том числе на офицеров и прапорщиков. В 506 полку прапорщик ударил ногой бойца в живот и разбил печень…

– Что такое печень?! – спросил комбат, оглядывая всех. – Вы ведь, пустоголовые, ничего не знаете. Это такой орган, который перерабатывает кровь. Вон доктор знает. Сколько в человеке крови, доктор?

– До пяти литров.

– А бражки?

Лейтенант медицинской службы чуваш Васильев, тоже недавно призванный с гражданки, смущенно промолчал.

– Эх, ты! Обморок, а не доктор! Тоже ничего не знаешь. А надо потихоньку вникать, лейтенант. Короче, что там скрывать? Это опять был брат нашего Упсы. Все преступления в дивизии от его братьев. Они ведь у себя в горах, кроме ишака, ничего не видели. Ноги по три года не моют. Все ждут, пока они хорошенько испачкаются. А вот когда дождался, что оторви и выбрось, их собака жрать не будет, тогда идет мыть. Подходит к арыку, а тот высох. Вот такой народ. Не верите, спросите Упсу после совещания.

Я догадался, что он говорил о моем командире роты таджике Сапзалиеве. Тот сидел, облокотившись на стол и опустив голову. Его толкали, и он с застенчивой улыбкой поворачивал коричневое лицо.

– Вот что мне солдаты в дверь подсунули! – достав из сейфа лист бумаги, показал всем Яровский. – Жалуются, что их плохо кормят в столовой. Начальник столовой! С сегодняшнего дня будешь постепенно становиться самым несчастным человеком в дивизии. Слышишь, прапорщик без мозгов?

– Слышу.

– Как раньше было? Все банки пересчитывать и сразу вскрывать. Так и теперь будет! Ни одна повариха с сумкой со столовой больше не выйдет! – он чуть успокаивается, утирает губы платком. – И я тебе последний раз говорю на счет пустотелости. Сколько грамм масла положено?

– Кому оно нужно? Из-за этих граммов…

– Ослиная рожа! А ты посчитай, сколько со всего батальона выходит?

– Никто его не берет. Просто маслоделитель надо чистить.

– Так, вымой его! Я, что ли, тебе его мыть буду?!

– Туда воду горячую надо провести.

– Взял бачок и налил, сколько тебе надо… Короче, развели там бардак! Я это позорище терпеть не буду, учтите. Откажусь от столовой, передам в полк. Мне она не нужна, я с нее ничего не имею.

Он замолчал, снова утерся платком. На его столе стоят графин, две бутылки с минеральной водой. На стене висит карта округа и плакаты с девизами офицерского корпуса 27 гвардейской дивизии.

– Какой из тебя начальник штаба, скажи мне? У тебя мухи на голове сидят, ты их согнать не можешь!

– Могу.

– Все знают, что такое у нас штаб? Это подлая организация! Бабы там в строевой части заставляют солдат шоколадки им таскать. Я их скоро сам накормлю. Они у меня нажрутся, они у меня срать стоя будут!

– А я тут при чем? Я их разве заставляю эти шоколадки таскать? – обиженно оправдывается начальник штаба капитан Краснощеков.

– Ты кем работаешь? Ты начальник штаба или половой орган в стакане? С утра сто грамм засадил, весь день ничего не надо. Кто порол там у вас в субботу опять?

– Мы, – кашлянув, глухо согласился Краснощеков.

– Мы – это я и трипер! Ты мне фамилии называй. Чтобы я знал, кого мне контузить в первую очередь. Главная твоя ошибка знаешь какая? Тебе надо было засохнуть в трусах твоего отца. Что за время пошло? Раньше люди пили, но работали. Сейчас пьют и ничего не делают. Ни одного нормального человека. На кого ни глянь. На командира 5 роты как глянешь… Так это даже не ослиная и не козлиная. Это какая-то ослино-козлиная рожа!

– Почему, товарищ полковник? – виновато улыбнулся командир 5 роты.

Комбат долго молчал, а потом моргнул, словно очнулся от своих глубоких мыслей, и удивленно выкатил глаза. Обвел всех взглядом, задумчиво спросил:

– Почему люди – скоты? Ответь мне начальник хлебозавода.

– Я что философ?

– Не знаешь? Я и говорю, что ты дебил.

– Опять я дебил? – усмехнувшись, Ваня сокрушенно покачал головой.

– Доктор, ты проверь его, пока я тебя самого не проверил. А все очень просто. Народ атрофировался. Правильно меня комдив учил в свое время, хороший комдив был. Надо делать всем херово, стараться только для себя. И я знаю, как мне с вами бороться. Чтобы вам до конца жизни добра не было. Чтоб вы с помойки питались. А я вас всех переживу. Вопросы ко мне есть? Все на развод!

– Товарищи офицеры! – подхватил начштаба.

Все поднялись и медленно, улыбаясь и толкаясь в дверях, стали выходить к построившимся ротам.

– Упал в строй! – окрик с пинком острым носком берца в бедро пробегающему мимо солдату.

Спустившись с крыльца казармы, Яровский входит на плац. В расстегнутом бушлате. На его лысой голове лихо заломлена фуражка с высоко задранной тульей, на которой расправил крылья двуглавый орел. Выдыхая пар, он громко спрашивает:

– Кто хочет быть аккумуляторщиком?

Гулкая тишина. Он прохаживается перед строем, поскрипывает под подошвами снег.

– Не слышу! Кто молоко хочет пить? Командиры рот, называйте кого-нибудь, кто более-менее соображает… – остановившись, он ткнул кулаком в грудь бойца. – Чем занимался на гражданке?

– Работал, товарищ полковник!

– Кем?! – взревел Яровский. – Профессия твоя, уголовная рожа!

– Слесарем, товарищ полковник.

– У тебя рожа самая подходящая для аккумуляторщика.

Движением бровей он показал, чтобы тот вышел из строя. Солдат вышел на два шага и развернулся. Подобным образом комбат выбрал троих.

– Отправляетесь на учебу. Не вздумайте там учиться так, как вам хочется. А то я займусь вашим общим холмиком.

Я стоял позади своего ротного, почти на голову выше его. Сапзалиев курил, пряча сигарету в кулак и поднося ее ко рту в тот момент, когда комбат отворачивался.

– Довожу вам всем, что в 33 полку солдат проглотил две иголки! – зычно восклицает Яровский. – Я знаю, что у нас тоже много такого бесстрашного народа. Но вы хотя бы запомните себе. Иголки не едят, суки вы триперные!

Он медленно идет вдоль строя, пристально всматривается в лица солдат. Одну руку держит в кармане бушлата, а другую согнул в локте и держит на весу. Он выборочно, тяжело и глухо, как кувалдой, бьет кулаком по лбу. Пошатнувшись, боец проваливается в глубь строя.

– Где все деды? – вдруг удивленно останавливается он. – Разойдись! Деды в первую шеренгу!

Перестроились, и он снова с прежней методичностью идет вдоль строя. Выбрал очередную жертву и замахнулся. Поспешив, боец заранее повалился назад. А кулак Яровского завис над ним, но не опустился. Удивленно вскинув брови, комбат улыбнулся:

– Ты куда? Вот ты чума!

Тот снова вытянулся перед ним в струну, сложил руки по швам. Особенно сокрушительный удар заставил его, крякнув, присесть. Шапка упала на нос. По строю прокатился смех.

Вечером я пришел в гости к Сапзалиеву, который жил этажом выше. В одной комнате с женой и тремя детьми. Его жена Барфи в таджикском национальном халате и шароварах сразу засуетилась. Молча и смущенно улыбаясь, накрыла на стол.

Младшая черненькая девочка Лайло, похожая на обезьянку, цепко вскарабкалась отцу на руки. Обняла руками его шею и замерла. Смотрит выразительно любопытными глазищами на меня. Одной рукой обняв ее, в другой держа сигарету, Сапзалиев ласково сказал:

– Любимиса моя!

Он обратился к ней по-таджикски, и она спрятала лицо, уткнувшись в его плечо. Наложив плов, жена села отдельно в углу с двумя мальчиками. У нее была тонкая девичья фигура.

– А у нашего комбата ни семьи, ни детей. Нет и никогда не был… – разорвав пополам лепешку, сказал Сапзалиев. – У него здесь в городке квартира и дом в селе. Там ферма на сто свиней. Куры, индюки племенной. У него, наверное, страусы скоро жить будет. Семена ему бойцы отовсюду привозят. Он в журнале прочитает про новый сорт и отправляет за ним в счет отпуска. Кафе строит на трассе. Гаражи строит в городке и продает. Все это за какой счет? Половина слонов только ему лично работают.