Виктория

– Это мамин подарок.

– Тогда она вдвойне дорога, – задумалась Валя, – зачем тебе продавать? Мы обойдёмся, продукты есть и деньги есть.

– Валечка, спасибо, но я так не могу. Все мои вещи пропали, у меня даже сменного белья нет.

– Тогда я с тобой пойду, знаешь сколько жулья на рынке? – Валя взяла её под руку. – Цепочку продай, а крестик оставь, раз он тебе дорог. Его на шнурке носить можно…

Вика сняла крестик с цепочки и убрала в карман куртки, застегнула на кнопку, чтобы не потерять.

***

Старейший Троицкий рынок в Самаре имел свою давнюю историю. Когда-то на Троицкой площади возвышалась церковь Святой Троицы с садом, с городскими часами на колокольне. Было своё «лобное место» с помостом и столбом, где наказывали плетью преступников; обжорные ряды, каменный торговый корпус и Гостиный двор. Было шумно, людно… По рынку ходили торговцы квасом, сбитнем, мороженым в деревянной лохани. И продавали пирожки с разными начинками, в том числе самарские пирожки с картошкой. Как бы Вике сейчас хотелось съесть такой пирожок!

Они с Валентиной прошли к рядам, посмотрели, что и почём продают.

– Четыре тысячи проси, – учила Валентина, – вещь дорогая: вон какая цепочка толстая. Даже четыре с половиной проси – это немного.

Вика пристроилась рядом с женщиной, продающей кирзовые сапоги, повесила цепочку на ладони.

Сначала к ним никто не подходил. Редкие прохожие цепляли взглядом цепочку и шли мимо. Она начала волноваться: а вдруг никто не купит?

Тот мужчина в ушанке с цепким оценивающим взглядом появился неожиданно, будто вырос из-под земли. Поймал рукой покачивающуюся цепочку, достал из кармана лупу и стал рассматривать, прищурив глаз.

– Сколько? – хриплым басом спросил он.

– Четыре с половиной, – быстро сказала Валентина.

– Вы чего, девки, очумели? – Глаза у него стали круглыми.

– Чего – «очумели»? Булка хлеба на рынке стоит триста рублей! – парировала Валентина.

Мужик заворчал и отошёл. Вика проводила взглядом его сутулую широкую спину.

– Может, меньше надо было просить? – расстроилась она.

– Это он цену сбивает, – повела красивыми глазами Валя. – Сейчас вернётся, вот увидишь.

Подошла нарядно одетая женщина в меховой шубке, тронула цепочку обтянутой перчаткой маленькой рукой. Поахала, поцокала языком:

– Какая красота! Сколько же стоит?

– Продано уже, дамочка, проходите, – раздался над ухом басок.

Мужчина в ушанке протянул Валентине деньги. Та быстро пересчитала, кивнула. Вика подумала, что её саму легко было обмануть с деньгами, хорошо, что Валя рядом. У неё заныло сердце, когда опустила цепочку в подставленную широкую ладонь. Прости, мамочка, выхода другого нет.

– А теперь мы купим пирожки с картошкой. Сто лет их не ела! – бодрым голосом сказала Вика и потащила Валю к продуктовым рядам.

7

Вика стянула джинсы и майку и надела голубой спортивный костюм с двумя рядами синих полос на штанинах, рукавах и груди.

Медсестра Маша, помогавшая завязывать тесёмки халата, с любопытством стреляла глазами на обновку.

– Где вы такое купили, Виктория Александровна?

– Тебе нравится?

– Да, очень.

Получив деньги за цепочку, Вика с подругой обошли весь рынок в поисках джемпера и чего-нибудь тёплого на ноги. Тёплых колгот, конечно же, не было; хлопчатобумажные чулки с поясом и резинками показались Вике, привыкшей к тёплым обтягивающим колготкам, просто ужасными, к тому же непрактичными – как такое можно носить?

Она заметила лежащие на прилавке толстовки и трико нежно-голубого цвета. На ощупь плотные, мягкие – именно это и надо.

– Вика, это же мужские кальсоны, – потянула её назад Валентина, – ты что, не знала?

Откуда ей было знать? Зато эти кальсоны и фуфайка – так назывался верх – очень напоминали современные спортивные штаны и толстовку, надо было их только чуть изменить, добавить декора.

Вика купила самый маленький комплект, дома колдовала над ним, подгоняя по фигуре, пришила два ряда тесьмы.

– Очень нравится. Это вы из Москвы привезли?

– Нет, это моё ноу-хау.

– Чего-о-о? – расширила чёрные глаза Маша.

Её короткие косички с ленточками топорщились из-под косынки, придавая Маше смешной детский вид. Как всё-таки отличаются девушки сороковых от Викиных современниц! Невозможно представить себе девятнадцатилетних девиц с косичками и ленточками.

– Ну… изобретение, – поправилась Вика.

– Ой, Виктория Александровна, вам так идёт! А как бы мне изобрести такое же?

– Не вопрос, я помогу.

Вика вторую неделю работала на санпропускнике. Жуканина не заговаривала о запросе по месту работы, и Вика молчала: не буди лихо, пока оно тихо.

Работать приходилось по десять-двенадцать часов, к концу дежурства у неё начинала кружиться голова.

«Это последствия сотрясения мне аукаются», – думала Вика. Полежать бы в тепле, покое, вытянув ноги, унять эту вертящуюся карусель перед глазами. Но надо было отоваривать свои и Валины карточки – с первого ноября ввели карточную систему, выстаивая длинные очереди за хлебом, крупами, маслом…

Хлеб выпекали только ржаной, но и ему были рады, лишь бы вволю поесть этого хлеба! Они с Валентиной получали по шестьсот граммов, на Серёжку полагалось четыреста. Был запас муки, сахара и крупы, привезённый Валей ещё из Москвы. Вике посчастливилось отоварить карточки на жиры сухим молоком, и они пекли замечательно вкусные блинчики на примусе.

Валентина ездила на работу в посёлок Безымянку на шарикоподшипниковый завод. Она вставала чуть свет, наскоро завтракала и спешила на поезд: другой транспорт в Безымянку не ходил.

В ноябре ударили сильные морозы, Валя возвращалась замёрзшая и усталая. Вика, если была дома, отпаивала её горячим сладким чаем.

***

Однажды квартирная хозяйка позвала Вику в свою комнату (это случилось дней через пять после приезда).

«Сейчас скажет, что пора и честь знать», – подумала Вика, глядя на её рыжую причёску.

– Виктория, вы уже нашли жильё? – Нина Петровна сидела, закинув ногу на ногу.

– Да, нашла. Меня коллега приглашала жить к себе. Я сегодня же… – начала Вика.

– Да нет, – перебила хозяйка, – я хотела предложить вам остаться… за небольшую плату. Они считают, что комната в десять квадратов слишком велика для одной женщины с ребёнком. Хотят подселить ещё одну мать… Я подумала: если вы уже живёте, то зачем вас выгонять и брать другого? Живите… Я много не попрошу – двести рублей всего лишь.

Вика согласилась. Хозяйку она понимала: двое детей – надо как-то выкручиваться. Всем эвакуированным платили небольшое пособие, его можно отдавать хозяйке.

Их большая коммуналка принадлежала раньше богатой самарской семье. В квартире было пять комнат, не считая комнаты для прислуги и гардеробную; большая кухня, где командовала раскрасневшаяся от жара печки кухарка, тёплая ванна и уборная. Вика представляла, как по комнатам бегали мальчик в бархатной курточке и розовощёкая девочка в кружевном платьице и с пышным бантом в волосах. Мимо кабинета отца они проскальзывали на цыпочках, шикая друг на друга: «Тихо, папу нельзя беспокоить!» Томная барыня в пеньюаре смотрела в эти окна…

Теперь же в квартире жили несколько семей. Вика наблюдала за шумной жизнью коммуналки, где оказалась впервые, и пришло на ум, что все они похожи на мирные независимые государства, иногда вступающие в конфронтацию.

Валина хозяйка с мужем и сыновьями до войны занимала приличную площадь – две комнаты. В начале войны мужа мобилизовали на фронт, а ей самой предложили срочно освободить маленькую комнату для эвакуированных.

В комнате рядом жила самая молодая и самая беспечная жиличка по имени Людмила, которую все звали Лялечкой. Ляля работала официанткой в ресторане, на работу и с работы её возил на машине полноватый интендант.

Две смежных комнаты напротив (бывшие детские) принадлежали семье Николая Свинухова с двумя детьми. На фронт Николая не взяли из-за слабого здоровья. Они с женой работали где-то в бухгалтерии.