Виктория

– Гражданских бомбят, сволочи!

– Женщину контузило, товарищ капитан. Что делать?

– Надо занести её в вагон. Медики в поезде есть?

3

– Позвать врача? – Её вывел из оцепенения голос Серёжиной мамы.

– Нет, спасибо, мне лучше, – отказалась Вика.

У неё сотрясение мозга, судя по симптомам, надо в больницу и постельный режим, но это уже потом, дома… Что же всё-таки случилось?

– Поезд стали бомбить, – буднично ответила собеседница, – бомба рядом разорвалась, окна кое-где вылетели. Скомандовали выходить из вагонов, мы выскочили… Вас контузило, без сознания долго лежали. Слава богу, все живы.

– Никакого бога нет, это просто так говорят, – встрял Серёжа.

– О чём вы говорите? Как это – «стали бомбить», кто? – ужаснулась Вика.

Соседка посмотрела с сочувствием:

– Немцы, кто же ещё.

Пассажиры стали с интересом прислушиваться к разговору. Вика понизила голос:

– Какие немцы? Почему?

– У вас потеря памяти, – грустно сказала мама Серёжи. – Война началась, вы помните?

– Нет, конечно, нет! – У Вики задрожали руки. – Когда это случилось?

– Двадцать второго июня.

– А-а-а… Я поняла, – улыбнулась Вика. Как же она сразу не догадалась? День Победы же скоро! – Ролевики? Но как всё реалистично: и вагон тех лет, и обстановка, и одежда… Супер!

– Я всё же позову врача, – вздохнула соседка.

– Не надо врача, я сама врач.

По вагону прошёл гомон и оживление, какая-то невысокая женщина направилась к выходу с алюминиевым чайником в руках. Поезд стал замедлять ход, зашипел и остановился. Вика прильнула к окну.

Это была маленькая станция с вокзальным зданием старинной постройки, небольшими окнами в резных наличниках. И толпы людей… вся платформа забита людьми. Женщины, дети, старики… Кто сидел прямо на земле, кто на чемоданах. В такой-то холод!

– Открывать не буду, если никто не выходит, – раздался зычный голос. – Открой – так штурмом будут брать.

Снаружи донеслись отчаянные крики, чьи-то невидимые руки заколотили по дверям вагона, будто в подтверждение слов проводника. В окно было видно, как люди, похватав узлы и корзины, бежали к их поезду.

Вике стало страшно.

– Что происходит?

Небритый старик в ушанке с боковой полки отложил газету:

– Знамо что… Все уехать хотят от подальше от войны. Немец-то под Москвой. Ты куда, девушка, едешь?

– В Самару, – растерянно ответила потрясённая Вика.

– Это раньше говорили: Самара, а с тридцать пятого года – Куйбышев, – поучительно произнёс старик.

Вика потянулась за газетой:

– Можно?

– Да бери, не жалко…

Это была «Правда» с фотографией лётчиков в шлемах на первой странице.

– «Гитлеровская свора продолжает лезть на Москву. Остановить врага! Отразить натиск фашистских разбойников!» – тихо прочла Вика. – Какая старая газета… Откуда она у вас?

– Сегодняшняя, на станции купил. Куда новее-то? – обиделся старик.

Вика посмотрела на дату в левом верхнем углу: суббота, 25 октября, 1941 год.

– Это сорок первого года газета.

– А какого же тебе надо?

– Вы хотите сказать, что сегодня октябрь сорок первого года?

– С утра так и было, – усмехнулся дед и вытер рукой нос в красных прожилках. – Здорово же тебя контузило, девушка!

– Вы меня все разыгрываете, – понимающе кивнула она. – Серёжа, тебе сколько лет?

– Семь!

– Значит, ты родился…

– В тридцать четвёртом году.

– Нет, ты родился в две тысячи десятом, – поправила Вика.

Мальчик рассмеялся:

– Вы что, тётя, таких цифр не бывает!

– Всё правильно, он в тридцать четвёртом родился, – подтвердила его мать.

Вика отбросила одеяло, оставшись в джинсах и толстовке, и бросилась к выходу. Надо найти свой вагон!

Она протискивалась среди людей и тюков к выходу, выскочила в тамбур, полный табачного дыма: там курили двое мужчин. Дверь в буферную зону оказалась закрытой. Вика дёрнула раз и другой…

– Ты куда, там закрыто! – сердито сказал один из мужчин, видимо, проводник.

– Мне надо выйти! – Вика дёргала ручку.

– Надо так надо, сейчас открою. – Проводник достал из кармана ключ и отпер другую дверь, что вела наружу. – Пять минут стоять будем, потом крикнешь – отопру. Меня Николаем зовут.

Вика спустилась с подножки и побежала вдоль состава, наталкиваясь на людей, навьюченных мешками и узлами. Второй, третий, четвёртый вагон… Вот и её пятый.

Вика остановилась, тяжело дыша. «Её» вагон ничем не отличался от вереницы своих тёмно-зелёных собратьев образца 1940 года. Кирпичного цвета покатая крыша блестела от влаги, на ней торчали вентиляционные «грибки». Из окошек с деревянными рамами на неё с любопытством поглядывали пассажиры.

Это дурной сон, это не может быть правдой!

Поезд лязгнул, дёрнулся и подался назад. Это отрезвило Вику: перспектива остаться на вокзале раздетой была ужасной.

Она побежала изо всех сил назад, замолотила кулачками по двери вагона. И испугалась, что ей не откроют, как тем отчаявшимся людям:

– Николай, откройте!

Но дверь с лязгом открылась, к Викиному облегчению, проводник помог подняться в вагон и сразу запер за ней.

– Набегалась? – спросил он. – Кипяток искала? А чего без кружки?

– Мне нужно в Москву…

– Все из Москвы, а ты в Москву? Подожди, война кончится – вернёшься.

– Вы не понимаете, мне надо назад!

– Где уж понять… Эх, молодо-зелено! – вздохнул проводник.

Поезд зашипел и тронулся, набирая ход…

Из приоткрытой двери уборной шёл едкий запах мочи. Вика заперлась там, привалилась спиной к стене, закрыла глаза. Голова кружилась, снова подступила тошнота. Запах нечистот усилил позывы, Вика согнулась, и её вырвало в металлическую грязную раковину.

Она долго умывалась ледяной водой, пока не заломило лицо и руки.

Вздрагивая от озноба, Вика сняла толстовку с британским флагом и надела её наизнанку: так не было видно картинки, а лишние расспросы ни к чему. Она расстегнула плоский фитнес-браслет и сунула в карман джинсов. Золотой крестик на витой цепочке – подарок матери – спрятала под майку.

В купе её ждали.

– Я уже начала волноваться, думала, что вы отстали, – с облегчением сказала мама Серёжи, и Вика опять подумала, что у неё удивительно мягкий и добрый голос. И лицо красивое, с большими выразительными глазами, очень напоминающее Татьяну Самойлову в фильме «Летят журавли».

– Мы так и не познакомились. Как вас зовут?

– Валентина.

– А я Вика. Виктория, – поправилась она.

– Какое хорошее имя у вас, Виктория. Виктория – значит победа. Победа нам сейчас нужна.

Вика улыбнулась. Своё полное имя ассоциировалось у неё с клубникой, которую мама выращивала на даче.

Из рюкзака она вытащила утеплённую курточку с погончиками и кармашками на кнопках, натянула её поверх толстовки. Сразу стало теплее. Как хорошо, что начало мая выдалось холодным, что пришлось достать из шкафа колготки, ботинки и куртку!

Вика краем глаза видела, что другие пассажиры пристально и детально рассматривают её одежду, она чувствовала себя не своей тарелке от этих взглядов. Лишь один Серёжа искренне восхитился:

– Ух ты! Это военная куртка?

– Да, это мне на военной подготовке выдали, – солгала Вика.

Прихватив рюкзак, она снова пошла в уборную. Покопавшись в кармашках, достала телефон. Сети, конечно же, не было. Его оставалось только выключить и спрятать в потайном кармане рюкзака вместе с паспортом, деньгами и картой. Сейчас все эти вещи совершенно бесполезны и даже опасны: её легко могли принять за шпионку.

Ещё в рюкзаке обнаружилась коробочка амоксициллина, завалявшаяся с прошлого года. Совершенно по-новому она смотрела на маленькие капсулы – это же настоящее сокровище! Коробочка тоже отправилась в потайной карман.

Дальнейшая ревизия рюкзака дала Вике зарядник от телефона, губную помаду, ключи от московской ипотечной квартиры, упаковку жевательной резинки, шариковую ручку и бумажные носовые платки.