Докторица

По дороге тащить волокушу стало гораздо легче. Дорога местами подмёрзла, были пара солнечных дней. Когда сосульки повисли всюду, вот на солнце дорога и потаяла, а после замёрзла. Мы с Леной вполне втянулись в бодрый ритм и тащили волокушу каждая за свою жердину довольно шустро, точно со скоростью не меньше, чем у среднего пешехода. Я про себя уже радовалась, что ещё пара километров и будет ожидаемая мной деревня и там может разживёмся транспортом или сможем раненого оставить, а главное информацию получим и не нужно будет как сейчас тыкаться вслепую. Снова удивилась, насколько по-разному воспринимается мир сверху и снизу. В самолёте километр это меньше минуты, а здесь своими ножками больше тысячи шагов, да и видимость сверху на десятки километров, а тут вон до поворота дороги и даже безлиственный лес не очень просматривается. В общем, под ритм ходьбы и молчание спутников я как-то очень уж сильно ушла в свои мысли… Спохватилась только когда на нас меньше чем в десятке метров наставили автомат и винтовку два немецких солдата…

Видимо они заметили нас раньше и сейчас вышли из-за кустов, тем более, что мы особенно ведь и не стереглись, ведь мы в нашем тылу, чего нам бояться. Небритые, закопченные лица, у того, что вроде постарше и потушистее на ремне через плечо висит автомат и он его держит явно не для красоты, ствол плавно переходит с меня на Лену и обратно, и рука в перчатке с обрезанными пальцами на рукоятке лежит уверенно и надёжно. Где-то внутри понимаю, что это матёрый хищник и стрелять начнёт в любой момент и не промажет. Я не разбираюсь в петлицах и нашивках, но не удивлюсь, если это какой-нибудь фельдфебель, на котором, по словам кайзера Вильгельма, держится армия.[10]  В такие нервные моменты жизни просто удивительно, сколько всего успеваешь заметить или подумать. Я успела разглядеть, что у фельдфебеля (так про себя назвала старшего по возрасту немца) под шинелью поддета явно гражданская меховая жилетка или душегрейка, которую скорее всего отняли у местных жителей, а шея замотана когда-то красным шерстяным шарфом или платком. За ремень заткнуты меховые, тоже не форменные рукавицы. А весь внешний вид явно имеет признаки неряшливости из-за длительного периода невозможности привести себя в порядок. Не менее, чем недельная щетина и покрытые коростой пятна на щёках тоже работают на версию, что нас угораздило нарваться на группу выходящих окруженцев.

И если фельдфебель смотрел на нас просто оценивая с точки зрения возможной опасности или возможности извлечь из нас выгоду в их положении, то маслянистый взгляд младшего с винтовкой не оставлял сомнения, в его похотливых намерениях. У младшего под каской был надет какой-то меховой треух или малахай, части которого торчали ниже краёв каски. Из расстёгнутого ворота шинели торчали части какой-то гражданской одежды, а поясница завязана серым пуховым платком, такой у бабушки был, но она его никогда бы не стала на пояс наматывать, потому, что его очень любила и берегла и чаще всего им укутывала свои плечи. Ещё у него были поверх сапог намотаны какие-то тряпки или не знаю что ещё, выглядело это как лохмотья, из которых выглядывали только носки растоптанных сапог сорок-последнего размера. Ещё от них пахло. Вернее ПАХЛО! Наверно это всё-таки не вонь, это смесь каких-то специфических запахов, где основными нотами выступила какая-то химия с резким похожим на нафталин ароматом и запах дыма, немытого тела, сгоревшей взрывчатки, нечистот и ещё сотня других, которыми пропитываются солдаты в окопах…

Молодой направился к нам, что-то говоря и наставив на нас затёртый ствол винтовки. Сквозь его хриплую лающую речь я выхватила только знакомое "хэндэ хох" и "дизэ пистоле"…

— Лена, кажется у нас требуют оружие сдать…

— Что делать будем?

— Не дёргаться и отдать пистолеты…

— Да ты что? В плен что ли…

— Надо время тянуть… Не спорь…

С этими словами я достала и держа за ствол рукояткой вперёд протянула наган. Лена никак не могла расстегнуть незнакомую кобуру, а молодой протягивая руку к моему нагану заулыбался своим щербатым ртом… Но тут прорезался забытый нами капитан:

— Нихьт шиссен!!! Господа солдаты! Ихь капитулире! Нихьт шиссен! Ихь бин кайне коммунистен!..

Я чуть повернула голову и восхитилась, этот крендель успел достать откуда-то грязный носовой платок, который когда-то наверно был белым, и сейчас им размахивал, точнее даже мелко трусил перед собой, вывернув с волокуши голову и пытаясь поймать взгляды немцев. В первую секунду фельдфебель дёрнулся, но удержался от стрельбы, только лицо его перекосила гримаса, которую наверно можно было бы с натяжкой назвать улыбкой. На грани слышимости услышала, как Лена цедит сквозь зубы: "Сволочь какая"… А я к своему ужасу разглядела в кустах за спиной немцев торчащий раструб немецкого пулемёта, что ставило на наших шансах жирный крест, но не сдаваться же, как этот жирный урод. В момент, когда молодой был полностью занят тем, что брал у журналистки её пистолет, а в другой руке у него был мой наган, который он держал хватом сверху за барабан, я незаметно выхватила своего малыша и дважды выстрелила в голову фельдфебеля, одновременно крича:

— Ленка, падай! У них пулемёт!

Сама тоже постаралась стать как можно ниже и сместиться в сторону одновременно дважды выстрелив в лицо молодого, который в отличие от фельдфебеля среагировать не сумел, а вот фельдфебель, падая, короткую очередь в небо дал. В это мгновение я упала и по инерции дважды перевернулась через бок, выставив пистолет в сторону где были немцы. Фельдфебелю хватило, а вот молодой бился в конвульсиях или отползал, не знаю, но винтовка валялась в стороне, а он вцепился в лицо и по рукам текла яркая кровь. Панова не сильно замешкалась и сейчас присев пыталась осознать ситуацию, к своей радости увидела у неё в руке зажатый тэтэшник. Но приз за гениальность в этой ситуации заслужил боров, который с визгом скачками нёсся к придорожным кустам в направлении из которого мы пришли, позже вспомнила, что меня смутило, он бежал размахивая своим портфелем, который мы подсунули ему под голову и он его не бросил. Хотя, перед тем, как портфель сунуть ему под голову, я его проверила и убедилась, что там кроме маленькой фляжки, бумаги и писчих принадлежностей ничего не было…

— Лена, в кусты давай!

Сама же скачками гиббона на четырёх точках скакнула к автомату фельдфебеля и на обратном пути успела прихватить за ремень винтовку молодого. Как мне удалось одним движением сдёрнуть с немца автомат, при том, что он завалился на бок и автомат частично прижал собой, не знаю, когда пыталась потом вспомнить, вспомнилось только моё громкое дыхание, которое перекрывало все звуки вокруг. А ещё буквально оглушающее чувство опасности, отчего двигалась со всей возможной скоростью. И влетая в кусты всей своей массой поддала сзади журналистке и мы обе свалились в прикрытую снегом канаву.

Не успела я поднять голову и выдохнуть, как пулемётная очередь хлестнула впритирку над нами, не будь здесь ямы, нас бы уже нафаршировало свинцом. Похоже, нам сильно повезло, что пулемётчик отвлёкся и не лежал в готовности у пулемёта, что и подарило нам эти несколько секунд. Если капитан убежал направо, то мы оказались слева от дороги, на той же стороне, что и кусты с немецким пулемётом, а это значит, что нас могут обойти, то есть срочно нужно себя показать, в смысле, свою решимость и огневую мощь. Я, не поднимаясь, сползла с Лены, которая сейчас копошилась в снегу, старательно пытаясь прикрыть коленки полами задравшейся шинели и юбки. В стрессовых ситуациях люди и не такие нелепости творят, всё это я отметила краем сознания, сама вытащила винтовку, она оказалась ближе. Стрелять из неё я не училась, надежда только, что у немца она уже была приведена к бою и хватит нажать на курок. Прямо сквозь снег выдвинула ствол в сторону пулемёта и бабахнула. Я не целилась, ну, не совсем же дура выставлять голову, когда у них такой меткий пулемётчик, отдачей от выстрела мне чуть не вывернуло руку, но главное я сделала, обозначила, что можем винтовкой пользоваться, пусть боятся, в бою на дистанции, как мне ребята говорили, винтовка иногда даже лучше, чем пулемёт, если пользоваться уметь. Сунула винтовку Лене, сама переползла чуть в сторону и проверила автомат. С ним всё нормально, поэтому опять не высовываясь сама выставила автомат над бугорком и дала коротенькую очередь в сторону пулемёта и убрала его, от греха, пулемёт старательно пробрил укрывший нас бугорок.

10

Если мне не изменяет склероз, то вроде бы кайзер говорил, что армия держится на нём и на фельдфебеле. И что солдат должен бояться своего фельдфебеля больше, чем кайзера и смерти.