Страница 19 из 23
Как может высокий уровень пессимизма сосуществовать с постоянно растущим уровнем жизни?[184] Хотя со времени Первой мировой войны уровень пессимизма снизился, разница между объективными условиями и их субъективным восприятием сейчас, возможно, больше, чем когда бы то ни было[185]. Грег Истербрук высмеивает неспособность жителей развитых стран осознать свою удачу: «Наши предки, которые неустанно трудились и шли на жертвы в надежде, что их потомки когда‐то будут наслаждаться свободой, комфортом, будут здоровыми и образованными, были бы расстроены, увидев, как мы сейчас упорно отрицаем, что у нас все это есть»[186].
Как и Давид Юм, экономисты Кокс и Алм объясняют наш пессимизм фундаментальными свойствами человеческой психологии: «Настоящее почти всегда бледнеет перед старыми добрыми днями». Мягкие формы этого предубеждения поддерживают на стабильном уровне недовольство состоянием экономики: «Любители поностальгировать часто игнорируют улучшения в качестве товаров и услуг, но любят вспоминать цены, которые они когда‐то давно платили за самые дешевые виды продуктов»[187]. Тяжелые формы делают нас «восприимчивыми» к параноидальным фантазиям: «Какая‐то часть человеческой природы склонна к апокалиптическим суевериям. Пессимисты среди нас постоянно предполагали, что все мы идем прямо в ад. Не важно, что этого так и не произошло: многие готовились к худшему. Откуда бы ни исходили зловещие предсказания – из Библии, от Нострадамуса, Томаса Мальтуса или Римского клуба, предсказания катастрофы нелегко игнорировать, сколько бы раз мы ни просыпались утром после того, как мир уже должен был исчезнуть»[188].
Сейчас идут дискуссии по поводу замедления темпов экономического роста. Именно его имеют в виду такие относительно пессимистически настроенные экономисты, как Пол Кругман, когда говорят, что «американская экономика находится в плохом состоянии»[189]. Другие экономисты парируют, что стандартные показатели не учитывают надлежащим образом растущее качество и разнообразие потребительских благ и меняющийся состав рабочей силы. Быстрый экономический рост в 1990‐е годы породил новые сомнения[190]. В любом случае даже самое худшее заключение, которое можно сделать из статистики роста ВВП – замедление темпов экономического роста, – не является катастрофой. В ответ на популярность экономического пессимизма Кругман также восклицает: «Я видел настоящее, и оно существует!»[191]
Любимой козырной картой умного пессимиста выступает утверждение, что такие стандартные статистические показатели, как ВВП, не учитывают многих важных компонентов нашего уровня жизни. Основным таким потенциальным элементом является качество окружающей среды, по поводу которого негативистское мышление, мягко говоря, устойчиво засело в головах людей[192]. Пессимисты часто добавляют, что наша неспособность справиться с разрушением окружающей среды скоро также приведет к экономической катастрофе. В 1960‐х годах король пессимистов Пол Эрлих сделал печально известный прогноз о том, что игнорирование окружающей среды вскоре приведет к массовому голоду[193]. Поскольку запасы ресурсов быстро истощаются, в то время как нас становится все больше, люди будут бедными и голодными, а не просто неблагодарными по отношению к Матери‐Земле.
Некоторые экономисты приняли вызов. Больше всех на этом поприще преуспел Джулиан Саймон, который утверждает, что популярные фаталистские представления о сокращении ресурсов, перенаселении и качестве окружающей среды крайне преувеличены, а зачастую противоположны фактическому состоянию дел[194]. Прогресс в прошлом не гарантирует прогресса в будущем, но дает основания для того, чтобы исходить из такого допущения: «На протяжении человеческой истории не было недостатка в предсказаниях грядущего дефицита ресурсов, и, как и сегодня, алармисты всегда утверждали, что прошлое уже не может служить руководством для будущего, потому что мы живем в поворотный момент истории… И каждый раз те, кто ставил на улучшение, а не на ухудшение материальных аспектов жизни – таких как доступность природных ресурсов, – обычно были правы»[195].
Саймон вызвал огонь на себя, но в современной экономике окружающей среды его основные тезисы, согласно которым природные ресурсы дешевеют, высокая плотность населения не оказывает негативного влияния на развитие, качество воздуха улучшается, сейчас стали практически мейнстримом[196]. После публикации новаторской работы Майкла Кремера «Population Growth and Technological Change: One Million B.C. to 1990», даже «радикальная» идея Саймона о том, что рост численности населения ведет к повышению уровня жизни, получила широкое признание[197]. Вывод: корректировка показателей экономического благосостояния не может служить основанием для возрождения пессимизма. Более того, показатели, включающие в себя больше компонентов, усиливают аргументы оптимистов, поскольку условия жизни улучшались в сферах, не учитываемых текущими показателями[198]. Таким образом вопрос: «Не беспокоитесь ли вы по поводу того, что ухудшающееся качество окружающей среды уничтожит ваше материальное благосостояние?» – подобен вопросу: «Бьете ли вы все еще вашу мать?»
Выводы
Экономисты двойственно относятся к систематическим предубеждениям. Как теоретики они отрицают их существование. Как эмпирики, они все в большей степени импортируют их из других отраслей знания. А когда они преподают, обращаются к публике или задумываются о том, что не так с миром, они достают свою заначку. На каком‐то уровне экономисты не просто признают, что основанные на систематических предубеждениях взгляды существуют. Они считают, что они нашли угрозу у себя в тылу – основанные на систематических предубеждениях взгляды на экономику[199].
Антирыночное предубеждение, предубеждение против иностранного, предубеждение в пользу наличия работы и пессимистичное предубеждение являются наиболее значимыми видами предубеждений. Более того, они настолько значимы, что, преподавая экономическую теорию, невозможно не столкнуться с ними. Студенты, изучающие экономическую теорию, не являются чистым листом, на котором преподаватель должен запечатлевать знания. Они приходят к нему, уже имея сильные предубеждения. Они недооценивают выгоду от рынков. Они недооценивают выгоды от взаимодействия с иностранцами. Они недооценивают выгоды от экономии труда. Они недооценивают эффективность экономики и переоценивают ее проблемы.
Но двойственное отношение экономистов к систематическим предубеждениям заставляет задаться вопросом: если ведущие фигуры в истории экономической мысли считали эти предубеждения чем‐то самим собой разумеющимся, если преподаватели экономики снова и снова борются с ними в процессе обучения, что произойдет, если посмотреть на эти предубеждения с точки зрения современных исследований. Выдержат ли утверждения об их существовании эмпирическую проверку? Или они не более чем истории, которые экономисты любят рассказывать друг другу?
Глава 3
Анализ данных опросов американцев и экономистов об экономике
Может показаться, что я утверждаю, что общепринятая точка зрения на международную торговлю поддерживается абсолютно невежественными людьми, которые смогли убедить себя и всех остальных, чье мнение имеет значение, что у них есть глубокое понимание вопроса, хотя на самом деле они не в курсе даже самых базовых принципов и фактов о мировой экономике; и что постылые академические экономисты по сравнению с ними являются светочами разума и здравого смысла. И именно это я и утверждаю.
184
Некоторые попытки ответить на этот вопрос см. в: Easterbrook (2003), Cox and Alm (1999), Mueller (1999) и Whitman (1998).
185
См., например: Pew Research Center (1997).
186
Easterbrook (2003: 119).
187
Cox and Alm (1999: 200, 44).
188
Cox and Alm (1999: 197).
189
Krugman (1996: 48).
190
См.: Krueger and Solow (2001).
191
Krugman (1996: 214).
192
См., например: Starke (2004). Также широко распространено мнение, что жизнь становится хуже из‐за ухудшения качества социума и культуры. Критику культурных и социальных пессимистов см. в: Whitman (1998).
193
Erlich (1968).
194
Simon (1996, 1995a).
195
Simon (1995b: 642‐43).
196
См., например: Dasgupta et al. (2002), Freeman (2002), Lomborg (2001) и Johnson (2000). Даже Коул (Cole 2003) в критической рецензии на работу Ломборга делает упор на исключения из оснований для оптимизма по поводу состояния окружающей среды, но признает реальность многих позитивных трендов.
197
Kremer (1993). Отмеченная различными премиями работа Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь» (Diamond (1997); М.: АСТ, 2010) пытается проследить примерно такую же связь между численностью населения и инновациями, хотя и без особого энтузиазма.
198
Есть разница между а) пессимистами, которые считают, что страшные сценарии вероятны, и б) пессимистами, которые считают, что страшные сценарии маловероятны, но по их поводу все равно стоит беспокоиться. Мало кто из экономистов, включая меня, имеют что‐то против пессимизма второго рода. Было бы глупо отмахиваться от беспокойства по поводу распространения ядерного оружия на том основании, что ядерное оружие, скорее всего, никогда не будет применено. Я бы хотел поблагодарить Эндрю Гельмана за то, что он указал мне на эту разницу.
199
Kirchgassner (2005).
200
Krugman (1996: 78).