Кладбище ведьм

В нос забился едкий гнилой запах, будто мочу смешали с тухлыми яйцами и всё это вылили сразу на лицо. Грибов ударил, не глядя, раз, второй, в мельтешащую над ним темноту. Угодил во что-то мягкое, потом явно попал по подбородку. Хрустнуло. Хватка ослабла, и Грибов смог подтянуть руки к шее, хрипло закашлял.

На него снова налетели, неразборчиво колотя.

– Станешь таким… Дай только… До глаз!.. Никогда, никогда! – голос был женский, яростный. И – знакомый.

Острые когти вцепились в щеку, разодрали кожу до крови. Грибов снова ударил неведомо кого. Подался вперед, навалился на трепыхающееся, извивающееся, сопротивляющееся тело, подмял под себя. Нащупал крохотную голову, сальные длинные волосы, обхватил и несколько раз приложил её об землю. Клацнули зубы – его укусили за указательный палец. Потом ещё раз, больно до одури.

– Чтоб тебя! – прохрипел он, вскакивая.

Нападающая затаилась в темноте. Грибов слышал только прерывистое сипящее дыхание. Миазмы забивали ноздри. Нестерпимо хотелось глотнуть нормального свежего воздуха.

– Кто ты такая? – спросил Грибов, ощупывая взглядом темноту.

Конечно, ему никто не ответил.

─ Я ничего плохого тебе не сделаю. Давай… поговорим…

До него постепенно дошла вся нелепость и странность сложившейся ситуации. Неужели тёща действительно держала в подвале живого человека? То есть, тьфу, не мёртвого же.

Чернота перед его лицом сгустилась, а затем резко рассыпалась на миллиарды белых огоньков. Кто-то поднял телефон с включенным фонариком. Блики света отразились от зеркал, которые, оказывается, были развешаны на стенах. Грибов рефлекторно поднял руки к лицу. Из глаз брызнули слёзы, и уже в размытой и искажённой картинке он увидел девушку лет двадцати пяти, которая стояла в полуметре от него.

Это была та самая девушка, соседка, с которой он разговаривал минут двадцать назад!

Но как же сильно она изменилась.

Лицо у девушки было в бурых кровоподтёках, губы порваны, вокруг глаз – синяки. Вместо одежды на ней оказалась драная накидка. Запястья туго стянуты верёвкой. В одной руке она держала телефон, а в другой зажала связку ключей – его, Грибова ключей! – выставив между пальцев офисный тонкий ключ.

Девушка замахнулась.

─ Стой, дура! ─ рявкнул Грибов, прыгая в сторону. Места было мало, что-то звякнуло под ногой – жестяная тарелка, полная каких-то чёрных хлопьев, будто кошачьего корма. Он поскользнулся, взмахнул руками, будто собирался взлететь, и почувствовал, как что-то острое вспарывает ему кожу на шее, под подбородком.

Белый яркий свет заметался по подвалу, будто испуганная канарейка, и болезненно резал глаза.

─ Боль придаёт сил, запомни это! ─ зашипела девушка, выплёвывая слова вместе со слюной и кровью сквозь разорванные губы. Она оказалась совсем близко. Вонь исходила от этого давно не мытого6 запущенного тела. ─ Боль придаёт сил! Навсегда, слышишь? Ничего личного, прости.

Грибов заскулил, упираясь спиной в холодное зеркало. Взмахнул несколько раз кулаками, пытаясь защититься, отбить атаку. Следующий хлёсткий удар пришёлся по ладони. От боли закружилась голова.

─ Чтоб тебя, ─ выдавил Грибов.

Яркий свет телефонного фонарика впился в глаза. Зеркало под тяжестью спины прогнулось и как будто превратилось в желе.

Что-то тяжёлое опустилось Грибову на голову и вышибло из него дух.

Глава пятая

1.

Наташа почувствовала лёгкий удар по голове, когда сидела в школьной столовой. Будто кто-то аккуратно приложился к затылку ладонью. Не с целью сделать больно, а чтобы привлечь внимание.

Она обернулась, уже зная, что никого не увидит. Удар добрался до неё… из ниоткуда. Из густой черноты, куда время от времени проваливался этот мир. Через стол от Наташи сидели старшеклассницы во главе с Машей, о чём-то галдели, что-то обсуждал. Они могли, конечно, швырнуть в Наташу стаканчик или вилку (как делали это частенько, когда не до кого было больше докапываться), но им сейчас явно было не до этого – Маша что-то показывала подружкам в телефоне.

 В ушах заскрежетало и зазвенело, провернулись шестеренки старого невидимого механизма.

– Не сейчас, пожалуйста! – только и успела пробормотать Наташа.

Но её некому было услышать.

Ложка с недоеденным пюре выпала из рук, и звук удара исчез в стремительно подступающей темноте.

Растворилась столовая, пропали галдящие дети, выветрился запах макарон и супа харчо. Чернота казалась осязаемой и вязкой, будто свежая краска, которой закрасили мир вокруг.

Из черноты на неё кто-то смотрел. Наташа повертела головой. Бабушка говорила, что тех, кто здесь прячется, можно увидеть, если очень постараться. Если обладать навыками. Вот только она не успела рассказать все нюансы, хоть и очень старалась.

– Кто здесь? – спросила Наташа, зная, что голос звучит только в её голове. Даже губы не шевелились.

Чернота в одном месте пошла рябью, расплылась, обнажая белые чёрточки, линии и изгибы. Проявилось женское лицо с тонкими скулами и острым подбородком. Оно открывало и закрывало рот, наполненный такой же густой чернотой. Женщина беззвучно кричала. Это место поглощало её крик, пожирало его.

Рядом с женским лицом такими же штрихами небрежно нарисовалось другое – мужское, папино. Его легко было узнать. Папа тоже открывал и закрывал рот. Наташа невольно шагнула вперёд, протянула руку, чтобы дотронуться – папа оказался в опасности, его нужно было вытащить, нужно как-то протащить сквозь черноту! Но нужных навыков не оказалось, бабушка не учила. Чернота вокруг пришла в движение и сорвалась, как старое одеяло, вместе с кричащими лицами и острым ощущением несчастья.

Наташа поняла, что она не в школьной столовой, а в каком-то другом месте. Это была крохотная комнатка с низким потолком, с драными обоями, какими-то старыми шкафами, стоящими вдоль стен, с раскинувшимся на полу ковром и бархатными занавесками, развевающимися на ветру. Кольнуло холодом.

Перед Наташей стоял высокий и худой молодой человек – обнажённый по пояс, пьяный, с сигаретой в руке. Отец Маши, одноклассницы. Только ещё молодой, лет около тридцати.

Знания, как обычно, проявились сразу же. Будто кто-то засунул в голову Наташи флешку и сбросил всю необходимую информацию.

Его звали Олегом, он собирался с силами, чтобы продолжить… Что?

Капли пота собрались на его груди, под подбородком, на переносице.

За спиной Олега на разложенном диване лежала Машина мама – Лена. На вид ей было лет двадцать пять, не больше. Она была потная и обнажённая, пьяная и накуренная. Тушь размазалась под глазами тёмно-синими кляксами, губная помада яркими зигзагами пробежала по щекам и подбородку.

– Олежа, ну ты скоро? – спросила Лена после затяжки. Со словами из рта выплетался сизый дым. – Как там в фильме, а? «Я вся горю», и так далее!

– Секунду, погоди. Дай отдышаться.

Олег запустил правую руку в трусы. Закрыл глаза, подняв голову к потолку.

В углу мерцал старый монитор с выпуклым экраном, из колонок урчала какая-то попса. Олег двигал рукой в трусах, бормоча что-то себе под нос.

Наташа зажмурилась. Сигаретный дым лез сквозь веки и жёг ноздри.

– Давай без презика, – сказал из темноты Олег. – Я умею вынимать, когда надо. На раз, два, три. А то задолбался, никаких нормальных ощущений.

И всё разом стёрлось, хотя кошмар не закончился. Наташа знала, что ему ещё рано заканчиваться.

Она открыла глаза и снова увидела Лену – теперь уже одетую и трезвую, со скромным макияжем и тщательно замазанным синяком под левым глазом. Комната всё та же: прокуренная, дряхлая, неприятная.

Сквозь распахнутое окно пробивался яркий свет, косыми линиями рассекающий линолеум на полу.

– У тебя нет выбора, – сказала Лена, разглядывающая собственные руки, будто впервые их видела. Каждый пальчик, каждый заусенец. – Я не собираюсь делать аборт, сам знаешь. Предупреждала ведь. Не женишься – мой батя тебе башку оторвёт. Он из девяностых, у него понятия. Понимаешь?