Кладбище ведьм

Пролог.

По горячему летнему небу ползли облака.

Мальчик смотрел на них, задрав голову и прищурив левый глаз. Пытался представить, на что может быть похоже вон то мохнатое облако. Вроде бы собачья голова. Да, так и есть. Зубастая пасть, треугольные уши, плоская вытянутая морда. Овчарка, как в фильмах.

─ Пап, смотри, собачья голова! – произнес мальчик, не отрывая взгляда от облака.

Папа ничего не ответил. Он был занят делом.

За спиной мальчика, в глубине двора, тревожно заскулил Тузик – черная дворняга, найденная три дня назад на краю поселка. Тузик был мелким, некрасивым и никому не нужным псом. Он скулил постоянно, будто чуял неладное. Мальчику не нравился Тузик. Какой-то неправильный пес.

Бабушка, высунувшись из окна летней кухни, сказала:

─ Через пять минут все будет готово.

Она обращалась к папе, но мальчик тоже кивнул.

Облако в форме собачьей головы проплывало мимо солнца, касаясь его лохматым боком. Ветер принёс запахи. Что-то жарилось.

─ Пап, а что будет, если облако врежется в солнце?

─ Хрень какая-то будет, – буркнул папа. – Ты бы лучше делом занялся. Пойди, Серафиме Львовне помоги.

─ А что ей помогать? Не справится?

Тяжелая папина ладонь влетела в затылок. Клацнули зубы.

─ Ты не хами тут, ─ наставительно сказал папа. – Дуй живо, спроси, чем помочь можно.

Мальчик нехотя оторвался от разглядывания облаков и, потирая затылок, побежал через двор к летней кухне. Тузик, привязанный к виноградной оградке на короткий поводок, заскулил и попытался убраться с дороги. Мальчик задорно пнул его под зад и засмеялся над разливающимся по двору коротким противным визгом.

Так и надо чертовой дворняге. Вертится тут под ногами.

Из окна высунулась бабушка, Серафима Львовна. Все её лицо состояло из морщин, сквозь которые проглядывали крохотные глазки, приплюснутый нос и тонкие потрескавшиеся губы. Кожа на руках потемнела и покрылась множеством темных пятен.

─ Зачем животину мучаешь? – спросила она, потом, не дожидаясь ответа, продолжила. – На, дай сожрать. Пес который день не ест. Должен вмиг заглотить.

В широкой ладони у бабушки лежало черное яйцо. От него остро пахло горелым.

─ Сожрет? – спросил мальчик с сомнением, хотя сам же кормил месяц назад таким же яйцом другого пса. Тот умял за обе щеки, как говорится.

─ Не сожрет – затолкаем, – простодушно отозвалась бабушка и подмигнула.

Серафима Львовна немного пугала. Он называл ее ведьмой и без лишней надобности старался к ней не приходить. Он бы и сегодня не пришел, но настоял отец. Сказал, что мальчику пора посмотреть, что бывает, когда псы сжирают яйца. Ну, вот, похоже, скоро и придется.

Мальчик взял яйцо.

Во дворе, под тенью винограда, папа возился с обухом топора: насаживал его на массивное топорище.

Обух был фамильной реликвией. Папа любил рассказывать историю, что обух этот сделали еще в те времена, когда и поселка-то не существовало, а боярам бороды не резали и платьев таскать не велели. То есть, давно.

С тех пор обух передавали по мужской линии, в наследство. Топорище гнило, ломалось, приходилось заменять его на новое. А вот обух всегда выглядел так, будто только что был куплен.

─ Корми, корми, – пропыхтел папа, с усилием вбивая обух в дерево.

По двору разнесся тяжелый металлический гул.

Мальчик подошел к Тузику. Тот все еще скулил, поджав хвост. Какая всё же бесполезная псина.

─ На, жри, – положил перед ним яйцо, добавил мрачно. – А то затолкаем.

Тузика не надо было уговаривать дважды. Он набросился на еду, даже не обнюхав, и проглотил её в два счета, звонко клацая зубами. Скорлупа и горелые ошметки рассыпались по земле. Вывалился темно-оранжевый кусок желтка, и Тузик стремительно его слизнул, вместе с налипшей пылью.

Мальчику стало противно и он собрался отойти, но обнаружил, что за спиной стоит отец. В руках папа держал топор.

Мальчик  догадывался, что произойдет дальше. Не дурак.

В дверях летней кухни появилась бабушка, вытирающая блестящие от влаги руки передником. Облокотилась о дверной проем, с интересом наблюдая.

Отец сгреб одной рукой Тузика, дернул, разрывая поводок. Пес закрутился, заскулил, почуяв опасность, но отец прижал его к боку и понес на задний двор, мимо кухни. Мальчик поспешил следом. Он видел, как бешено мелькают задние лапы пса, расцарапывая отцу кожу на локте.

Дошли до деревянной колодки, на которой бабушка колола дрова для печки. Колодка была вся в глубоких и мелких трещинах. Вокруг собрались горки тёмных опилок.

– Держи! – сухо распорядился отец, придавил коленом пса к колодке и указал рукой на собачью морду. – Крепко держи, чтоб сучёнок не дергался.

– Прямо за пасть держать?

– Ну не за яйца же!

Тузик уже не просто скулил, а подвывал.

На лбу отца проступили капли пота.

Мальчик выдохнул, ощущая дрожь в пальцах. Сделал шаг, другой, оказался невероятно близко к распахнутой красной пасти с кривыми зубами, подался вперед и схватился двумя руками за волосатую морду, ощутил влажность собачьего носа и вязкие сочащиеся слюни.

Пес затрепыхался. Отец надавил сильнее коленом так, что мальчик расслышал глухой треск костей.

– Тише, тише, – шептал отец, поднимая топор.

Тузик сучил передними лапами, дергал мордой – стоило невероятных усилий держать её. Между зубов пошла желтоватая рыхлая пена.

На мгновение мальчик увидел глаза Тузика. Большие оранжевые глаза, похожие на желток сгоревшего яйца. Они не мигая смотрели на небо.

А затем топор опустился с коротким и тихим: «Вжжж».

Что-то громко хрустнуло. Пес резко дернулся и обмяк. Топор поднялся и снова опустился, в этот раз погрузившись лезвием в колодку. Внутри Тузика что-то надломилось, голова отделилась от туловища и осталась в руках мальчика. Он так и держал ее за пасть, не в силах оторвать взгляда от стремительно стекленеющих собачьих глаз.

Теплая жидкость обрызгала его голые ноги. Громко рассмеялся отец. Мальчик шевельнул головой. Он все еще ощущал холодную влажность собачьего носа у себя в ладонях.

– Ну вот ты и взрослый, сынок! – хохотал отец. – Совсем-совсем, мать его, взрослый!

Мальчик поднял голову к небу, прищурив левый глаз. Он невероятно сильно хотел отыскать облако в форме собачьей головы. Но небо было голубым и чистым. Без единого белого пятнышка.

Глава первая.

1. 

Грибову на работе хватало проблем, а тут еще позвонила бывшая и сообщила, что случилось страшное.

─ Этот алкаш убил маму, – сказала Надя тихим, сбивающимся шепотом. – Ударил топором, говорят, потом подвесил за ноги на верёвке в дверном проеме со стороны улицы, чтобы прохожим было видно. Соседи заметили через несколько часов, вызвали полицию. Ты же знаешь, как у них в поселке с полицейскими. А еще дороги замело… Только к утру приехали. Она там болталась всё это время. Кошмар какой-то!

Грибов представил, как бывшая сидит сейчас на кухне их старой квартиры (время – начало десятого утра, дочь уже в школе, в квартире никого, кроме Нади), налила горячего чая с лимоном, размешала пару кубиков рафинада и туда же, в кружку, капнула валерьянки. Знаменитое средство от депрессии. Надя им часто пользовалась, по поводу и без. Пару лет назад валерьянку заменяла коньяком.

─ Надь, для начала успокойся, – Грибов выскользнул из душного и многолюдного офиса в коридор бизнес-центра. – Что надо сделать? Могу съездить после работы, разобраться.

─ Еще как надо. Это же моя мама умерла, понимаешь?

С Надей всегда так. Не видела маму шестнадцать лет. По телефону за это время общалась с ней раз пять – холодно, с взаимными упреками, постоянно чувствовалась в Надином голосе злость и обида. А сейчас? Тон такой, словно не было у нее в жизни человека ближе, чем Зоя Эльдаровна.

─ А с самим Семёнычем что? – спросил Грибов, имея в виду, конечно, Цыгана, мужа Надиной мамы.