Маятник качнулся

«Ну, летун! Сусанин доморощенный!»

–…Ты в сарай ступай, по-летнему одет. Замерз? Там натоплено. Я твоего товарища приведу сама.

Сарайка с печкой буржуйкой и стайкой полной овец, встретил Улыбина людским гомоном. Они с Травниковым в пустую деревню не первыми наведались. Хозяин, мужик в возрасте с густой бородой и папахой на голове, одетый в шаровары с лампасами, рубаху и жилет из овчины, хитроватым прищуром оценил вошедшего в помещение, освещенное керосиновой лампой, привешенной на гвоздь к балке под низким потолком. Предложил:

–Скорей заходь, тепло выпускаешь! Кто сам будешь, лишенец?

Съедая слова, промямлил, что мол гражданский, инженер на железной дороге работает, а как бомбить стали, то в степь побежал, ну и заблудился. «Легенда» конечно белыми нитками шита, но что на скорую руку в голову пришло… Как-то не подумал раньше, что перед кем-то ответ предстоит давать. Теперь точно все обмыслить придется.

–Тю-у! И де ж та железка? Сколько это тебе блукть пришлось?

–Не знаю.

–Продрог. Проходи к буржуйке, грейся.

Смолкший было гомон снова набрал обороты, в сарае собралось под десяток красноармейцев, причем как понял, все танкисты. Пока Травников пришел, успел понять, что народ «не местный». Эшелоном из под Уфы их на этот фронт перебросили считай утром. Техника – БТ-70, со складов длительного хранения снята была, а экипажи – солянка сборная, из госпиталей, с «гражданки», из училища. Слепили батальон и на юг отправили, а здесь прямо с колес на латание дыры бросили. Не добрались! Налет «Хенкелей» застал их на марше. В голой степи, где нет дорог, а только направления, а еще без прикрытия, для немецких летчиков легкие танки составили лакомую добычу. Короче… Раздолбенили батальон с воздуха, будто орехи покололи. Кто выжил, разбежались куда смогли. Эти, которые здесь, друг дружку и не знают почти.

По указке деда, молодуха принесла добрый шмат сала, каравай хлеба и «четверть» самогонки. Отогревшиеся в тепле люди избежавшие смерти, отведав угощения развязали языки. Улыбин помня наказ своего воспитателя: «Пей, да голову имей», на спиртное не налегал. Чуть приложившись к стопке, больше слушал говорливых.

–…Первый бой? Это еще в сорок первом…

Повышением градуса, увеличился накал солдатских баек, алкоголь снял стресс от недавней встречи со смертью. Отпустило! Разухабистый русский характер брал свое. Кто-то посетовал:

–Эх! Посадили бы на «тридцатьчетверку»! Говорят…

–Ш-ша! Успеешь еще и на «тридцатьчетверке» повоевать, раз сегодня выжил. – Усатый старшина от души хлопнул по плечу соседа-мечтателя.

–Хотелось бы! Наливай, что ли?..

В сарай зашел кто-то из бойцов, говоря, что никакой опасности нет. Подвыпивший народ решил, что на своей территории незачем нести караул, если сам хозяин утверждает, что к нему никто не ходит. Улыбин больше суток не спал. Отогрелся. Отделившись от «честной компании», выбрав место, пристроился вздремнуть, укрывшись рядном. Но что-то все-таки насторожило его, может быть напускное радушие хозяина? Больше молчавшего, но с хитринкой, холодным взглядом наблюдавшего за гостями. Только засыпать стал, так Травников под бок подсунулся. Видать тоже укатал лейтенанта минувший день и выпитый самогон. Чисто на автомате подметил, как напарник сунул пистолет под голову, прямо под подушкой свернутый мешок, набитый сеном. Вырубился.

Проснулся внезапно. Почудился всхлип под боком. Сначала глаза открыл, ушами сканируя тишину. Полутемень вокруг, а значит «керосинка» светит. На грани возможного почуял дыхание чужого рядом. Рывком подтянулся, спиною уперевшись в стену.

«Дед!»

Старый, всего лишь в шаге от него стоял. В руке хозяина нож, клинок отсвета не дает, кровушкой испачкан. Заполошно спросил громким шепотом:

–Ты это чего, дед?

Услышал голос хозяина. Тот не шептал, но показалось, что голос его сильнее любого удара по уху будет:

–Та не бойся, паря! Я тебя быстро! Даже почувствовать не успеешь, последним остался.

Скосил глазом на «соседа». Действительно, Травников вряд ли жив, поза мертвому соответствует. Попытался пообщаться с убийцей, время расправы оттянуть, может на что-то сподобиться.

–Дед, ты же наш, советский!

–Дур-рак ты, инженер! Разные мы стали, вот как раз когда Дон расказачили. Ты не они. Цивильный. Потому можешь глаза закрыть, ну и помолиться, коли умеешь…

Мысли в голове галопом понеслись. Вот тебе и надпись на камне сбывается. Не долго мучилась старушка… От волнения, вспотевшая ладонь скользнула под материю мешка и кончики пальцев коснулись холодного металла. Пистолет!

–…Готов? Ну, Царствие тебе…

Просунул руку, в ладонь выхватывая рукоять «ствола». Выпростал зажатый в кулак пистолет, направив ТТ в лоб дедку, не успевшему удивиться, на курок нажал. Одиночный выстрел громким звуком разнесся по обширному помещению, заставив овец в стайке заблеять, затеять кавардак в тесном загоне. От близости расстояния к объекту выстрела, деда отбросило к почти притухшей буржуйке, где он тут же и затих, раскинув руки по сторонам.

Улыбин поднялся на подрагивающие в тремере ноги. Не каждый день человека на тот свет отправляешь. Подошел ближе, вгляделся. Готов! Прямо в лоб пуля угодила. И что теперь?

Осмотрелся. Ловушка для советских солдат сработала на совесть, всех дед упокоил. Не-ет! Валить нужно в свое время, и чем скорей, тем лучше. Валить! Только сперва веревкой, молотком и какой-либо железной «фурнитурой» разжиться…

За спиной скрипнула дверь, заставив отскочить в сторону, обернуться и направить ствол ТТ на вошедшего. В проеме увидал дедову дочь, столбом вставшую на выходе. Даже при таком скудном освещении видно, баба на нервах вся, а в руке полоску косы сжимает. Взглядом тело деда нащупала, а потом на Давыда внимание обратила.

–Косу брось! – потребовал Улыбин.

Не послушалась, как привидение подалась к нему, в замахе отводя руку с оружием для удара.

«Вот дуреха! И что, стрелять?»

–Брось!

–А-а-а!

Напала, но так неумело. Успел увернуться, повалить молодуху на земляной пол. Завернув руки за спину, уселся на нее сверху, испытывая постоянные попытки хозяйки освободиться из захвата.

«Н-ну! Задрала!»

Рукоятью пистолета ударил ей по голове, в конце концов хоть на какое-то время успокоив гадину. Отдышавшись, брючным ремешком связал руки. Вот теперь думать!

Захотелось чистого воздуха глотнуть, отрешиться от помещения «мертвецкой», обильно и непривычно пропахшей терпким запахом свежей крови. Вышел в ночь. Прохладно. Луна светит. Голова болела, может от нерешенных мыслей. Хотелось пить, во рту сухо. Подался к кади у стены. Сунув ладонь, дотронулся до воды в ней, умылся. Полегчало, мог думать…

Бессонная ночь не бесконечна. Улыбин поднялся на ноги, до перехода в свое время еще добраться нужно. Переодевшись в одежду одного из покойников, согнал складки под ремнем. Чем не танкист? Почему переоделся? Так ведь в своей одежде для чужого взгляда он выглядел по меньшей мере странно. Теперь у него на всякий пожарный, даже документы имеются.

Связанную молодайку препроводил на место, туда, куда она и ночевать уходила, в баньку. Пока вел, кусаться пыталась, обзывала. Пусть! Овец из сарая на двор выгнал, а сам сарай вместе с покойниками запалил. Простите парни, но по-иному похоронить вас не получится. Огонь быстро побежал по соломе, по высушенному ветром, солнцем и морозом старому дереву, поднимая к небу клубы дыма. Уходил, в последний раз оглянулся на приютившее подворье. Молоток, веревку и шесть шкворней он все же нашел.

На востоке только светлеть стало, но за кромкой леса сплошная темнота. Давыд огибая его по кем-то проторенной полевой дороге, прикидывая, когда свернуть, шел назад. Где-то неподалеку та береза, с которой летуна снял, дальше промахнуться не должен, а там километра четыре по лесным буеракам прошагать и выйдет как раз к косогору, ну и к пещере соответственно. Хватит с него давно минувшей войны. По самые гланды хватит! Человека убил. Врага, но все же человека… Задумался. В последний момент различил звуки моторов за спиной.