Эмигранты

Однако время неумолимо течет и стрелка на часах касается заветной черты и всё вокруг оживает, начинает шевелиться, шуршать, передвигать вещи, выползать из-за столов, потягиваться, разминаясь перед дорогой. И в один момент, сорвавшись с места или тихонечко, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, выскальзывают, заполняя улицы и устремляясь на этот раз в обратном направлении, подобно волне, которая накатив на берег, некоторое время остаётся на месте, крутит на поверхности всякий мусор, а потом скатывается обратно в море, оставив за собой холодные и безжизненные серые конторы с бесконечными рядами безликих столов.

Возвращаются в свои дома и за оставшиеся до конца дня часы судорожно пытаются наверстать бездарно упущенное время. Стараются для себя-любимого, для себя– страдальца сделать ну хоть что-нибудь приятное и может быть даже полезное. Однако, как правило, срываются, мечутся, хватаясь за всё подряд и ничего не успевая закончить, и, в конечном итоге, с чувством неопределённого недовольства и раздражения залезают в постели, проваливаются в глухой сон, чтобы поутру, под отвратительные звуки будильников, подпрыгнув и ошалело ворочая глазами, морщиться от головной боли и массировать виски, отчаянно пытаясь сообразить, а что же происходит вокруг?.. Вспоминают, что всего лишь середина недели, рушатся в изнеможении на подушку и, лежа с закрытыми глазами, ругают метеорологов за то, что не подсказали вчера как нужно сегодня одеться.

И всё начинается сначала.

Женька не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь выходила из дома так рано. Остановившись в дверях, с наслаждением вдохнула чистый, ломкий от раннего морозца воздух, без дыма и копоти, осевшей за ночь на тротуары. Задержала на несколько секунд дыхание и выдохнула густое облачко пара. Посмотрела на темное небо, где робко перемигивались крохотные, редкие звездочки, словно кто-то проколол тонкой булавкой в нескольких местах черную бумагу, за которой с обратной стороны сияет ослепительный свет. Трудно поверить, стоя здесь, на грязном тротуаре, что где-то есть тёплое море, сияет горячее солнце, и люди не кутаются в шарфы от холода, а ходят в майках и шортах, загорают и купаются, беззаботно сидят в кафе, а не носятся друг за другом, размахивая пачками бумаги. Трудно поверить, но это не значит, что всего этого нет, а потому имеет смысл проверить и самому во всё убедиться.

Подняв воротник и прижав его пальцами под самым подбородком, Женька подхватила чемодан и покатила его на скрипучих колёсиках к машине. Колька, как привязанный семенил сзади, не отставая от матери ни на шаг.

Шофёр охнул, приподняв чемодан, но, всё же, оценив хрупкую Женькину фигурку, решил оставаться до конца любезным и помог затолкать его в багажник, рядом с парой мятых канистр и ящиком промасленных инструментов. Он даже придержал дверь и подождал, пока Женька с Колькой не усядутся на заднем сиденье, тесно прижавшись друг к другу, пытаясь согреться в холодном салоне. Потом плюхнулся на своё промятое кресло, покрытое обрезком яркого восточного ковра, изо всех сил вдавил в пол педаль газа и машина, сорвавшись с места, громыхая, позвякивая всеми своими соединениями, понеслись по пустынным улицам спящего города.

Женька недоверчиво посматривала на высокий, бритый, в глубоких морщинах затылок шофёра, косилась по сторонам на мелькающие за стеклом темные дома, пустынные улицы и отрешено думала:

«Главное, чтобы не завёз куда-нибудь, а то здесь всякое случается. Бог даст, всё будет хорошо. Кажется, приключения начались…» – и, обняв Кольку за плечи, посильнее прижала к себе. – «Что ж, в любом случае, это лучше чем сидеть как гриб на одном месте. Посмотрим, что из всего этого получится».

От того, что они ехали по спящему, пустынному городу в одном автомобиле с неизвестным мужчиной страха Женька не испытывала. Было ощущение неуверенности, лёгкого беспокойства, потому что она редко попадала в такие непривычные обстоятельства. Жизнь утекала равномерно, однообразно и скучно, по капельке, каждый день, каждый час, каждое мгновение… Но и одновременно с этим чувством неуверенности присутствовало чувство волнения, как у человека, стоящего на пороге, а за дверью ждут новые впечатления, встречи и приключения, от ощущения, что где-то, пока ещё далеко, начались какие-то изменения в её жизни – неопределенные, пока еще недосягаемые, туманные, неясные, но надвигающиеся неумолимо.

Колька же ничего не боялся и ни в чём не сомневался. Он сидел рядом с мамой, и этого было достаточно, чтобы ни о чём не беспокоиться, а то, что за окнами вдоль пустых улиц протянулись дома с тёмными, глухими окнами – так это даже интересно. Когда такое ещё увидишь.

До аэропорта добрались на удивление быстро. Огромный купол ярко освещенного здания, оплетенного со всех сторон запутанной системой автомобильных «развязок» и стоянок, поднялся из-за поворота. Подъезжая и выруливая по узким дорожкам, они вдруг услышали стремительно нарастающий гул, от которого хотелось пригнуть голову, и над ними, перемигиваясь разноцветными огоньками, распластав огромные крылья, словно сказочный дракон, пронёсся самолёт.

Колька весь вывернулся и, выскользнув из Женькиных рук, прилип к стеклу, провожая восхищённым взглядом удаляющийся лайнер.

– Ма! Мы на таком полетим? – он обернулся, требуя ответа, глаза его восхищенно сияли, в них не было ни капельки сна, ни намёка на усталость.

– На таком, на таком. Сиди спокойно, уже приехали, – ответила Женька, притягивая его за рукав.

Разгрузившись перед высокими стеклянными дверями, Женька расплатилась с водителем аккуратно по счётчику, а в качестве ожидаемых чаевых сердечно поблагодарила за оперативность, потому что не нравилось ей баловать людей своими скромными деньгами, вольности не допускала и очень серьёзно подходила к этим вопросам. Подхватив чемодан и поймав Кольку за руку, развернулась и, не оглядываясь более на недовольного водителя, поскрипывая колёсиками, покатила внутрь аэровокзала.

В этот ранний час огромный, гулкий зал под сложным и тяжёлым потолком представлял из себя то, что принято называть сонным царством. Кое-где, словно сомнамбулы, бесцельно бродили редкие граждане. Останавливаясь напротив закрытых киосков, равнодушно рассматривали разноцветный хлам, выложенный на витринах в виде ярких безделушек и глянцевых журналов с изображениями таких объёмных телесных форм, что создавалось впечатление, будто они свисают с прилавков. Основное назначение этой печатной продукции – судя по всему, отвлечь потенциальных пассажиров от неприятных мыслей, связанных с хрупкостью конструкций летательных аппаратов и жёстким обращением со стороны погранично– таможенной службы.

Почти все скамьи и кресла в зале были заняты вещами и люди, облокотившись на чемоданы или подложив сумки под голову, тихонько дремали. Огромное панно с расписанием рейсов, подвешенное в центре, одновременно служило гигантским будильником. Перемигиваясь разноцветными огоньками, оно отсчитывало уходящее время и, когда самолёт совершал посадку или готовился к отлёту, сверху начинал звучать мелодичный перезвон, и подозрительно радостный голос произносил несколько неразборчивых фраз, как правило, завершая объявление на иностранном языке. Сразу же после этого обескураженные сонные граждане вскакивали со своих мест, как ужаленные, и, нервно оглядываясь на оставленные вещи, устремлялись под табло, где, задрав головы, по щенячьи щурясь спросонья, судорожно пытались расшифровать вывешенную там информацию, но, убедившись, что изменений никаких нет и не ожидается, разочарованные они отползали на свои места и, взбив повыше сумки и куртки, подложив их под головы, ворочаясь и лягая соседей, укладывались вновь.

Войдя в здание аэропорта, Женька, не теряя ни секунды, решительным шагом направилась к этому самому информационному табло. Колька, семеня ножками, с любопытством оглядываясь по сторонам, старался не отставать от матери ни на шаг.

Посадку на рейс уже объявили, и Женька подхватила сына за руку, не задерживаясь дольше, поспешила к указанному терминалу. Там уже образовалась небольшая очередь. Пристроившись в «хвост» она облегчённо вздохнула. Успели, значит, спешить дальше некуда, сейчас начнёт работать система, и от них уже ничто не зависит.