Эмигранты

Часть первая

(Оптимистичная)

Стакан

Если в стакане уровень жидкости располагается точно посередине, то про такой стакан можно сказать, что он, либо наполовину полон, либо наполовину пуст, всё зависит от настроения того, кто держит этот стакан в руках, при этом гражданин или, как в нашем случае, гражданка может подойти особенно ответственно к исполнению своих, нужно заметить добровольно взятых обязанностей, и заняться тем, что многократно измерит расстояние от края до уровня жидкости, проверяя и перепроверяя полученное значение. Можно также отойти в сторону и, обхватив худенькие плечи тонкими, нервными пальцами, критически щурясь, изучать объект на расстоянии, прикидывая и сравнивая что-то, или можно, в конце концов, просто крутить стакан в руках как угодно долго и, когда экспериментатор устанет, наконец-то, развлекаться таким необычным образом, вполне возможно он или она почувствует жажду и скорее всего сразу же решит для себя, что стакан всё-таки был наполовину полон, а сделав несколько глотков, спокойно вернет пустой сосуд на стол, и забудет о нём, занявшись неотложными делами своими.

Совсем другое дело, когда мы держим в руках стакан пустой. Может быть тот самый, что был оставлен на столе до нас, из которого всё содержимое, до последней капли, кто-то, мучимый сомнениями и одновременно жаждой познания, выпил или просто проходил мимо по делам своим и, перевернув неаккуратным движением, вылил на землю, а может какой-нибудь другой стакан попадёт нам в руки – это не важно, стакан остаётся пуст и, как не крути его, как не смотри сквозь граненое стекло на свет, как не три его в ладонях, сам по себе он никогда не наполнится ни водой, ни вином.

Однако интуиция наша, интуиция человеческая, подсказывает нам и помогает ясно представить, что сей сосуд всё-таки когда-то был полон, потому что он для этого и был изначально изготовлен или создан, а не для того, чтобы стоять пустым и служить местом погребения мух. И был заполнен не наполовину, а по края или по самое горлышко, что косвенно указывает на то, что были времена сытости и процветания. Были… Но прошли…

И что же теперь делать с этим стаканом? Или что же делать, стоя рядом с этим стаканом? Вопрос такой же древний, как род человеческий. Вопрос, на который никто так и не смог до сих пор дать вразумительного ответа, особенно тому, кто задавал его.

Что делать?

А кто его знает…

Но что касается советов, как лучше что-то сделать, как повыгоднее всё обстряпать и как не попасться при этом, как побыстрее сделать то-то и то-то, и как незаметнее уйти после этого, исчезнуть, так сказать, со сцены, как … ну и так далее, то здесь их просто избыток, советов этих.

Вы уж и про стакан забудете, и про стол, на котором он стоит, … – про всё забудете, слушая, что вам разные бойкие и болтливые людишки, жадные до чужого внимания, рассказывают, описывая разные ситуации якобы из своего жизненного опыта – этакие экспериментаторы, натуралисты. И начнете представлять как бы вы повели себя при таких обстоятельствах, при других обстоятельствах, что бы сделали, а что бы не стали делать, где бы наполнили стакан водой, а где можно налить туда вина, что делать со столом, на котором стакан этот стоял: продать, выбросить или отдать реставратору, как поступить с домом, где стол стоял, нужно ли продавать, чтобы уехать далеко и надолго или оставить в качестве покинутого «родового гнезда», куда можно вернуться, если жизнь и дела там не сложатся подходящим образом и что делать с деньгами, если всё-таки решитесь избавиться от дома, во что их повыгоднее вложить и как не потерять совсем…

И, в конце концов, запутаетесь в советах и чужом мнении и вообще забудете зачем сюда пришли.

Вам могут надавать столько советов – устанешь слушать. И что же? Верить всем и каждому? Ещё чего! Слушать нужно только самого себя, чтобы потом не обвинять себя же в излишнем легкомыслии и доверчивости.

Но как удержаться от того, чтобы и самому не дать несколько советов. Это же так заманчиво, так соблазнительно направить другого туда, куда бы сам не осмелился пойти и понаблюдать за ним, как он будет выкручиваться из сложившейся ситуации. Смотреть, стоя в стороне, смотреть из зрительного зала с безопасного для себя расстояния.

Вот и мы, поддавшись соблазну «поучительства», не будем нарушать сложившегося и устоявшего правила и потому вот вам наш совет – а делайте со своим пустым стаканом то, что вам захочется, распоряжайтесь им, как подскажет чутьё ваше и интуиция ваша, в любом случае не ошибётесь.

Глава 1

Кажется, отпуск начинается

Женька посильнее уперлась плечом в высокую, скрипучую, неподатливую от собственной значимости и веса конторскую дверь, протиснулась в образовавшуюся щель и вышла на улицу. Стоя на тротуаре, подозрительно посматривая на небо, с наслаждением вдохнула прохладный, влажный воздух, чистый и прозрачный после прошедших дождей, прибивших к земле и смывших, пусть на время, стойкую городскую пыль и копоть. Вытянула руку ладонью вверх, перевернула ладонь, проверяя капает или нет. Подняла воротник, пальцами прижав его поплотнее, и, аккуратно обходя лужи, с отражающимися в них неверным светом уличных фонарей, поспешила к входу ближайшей станции Метро.

Три дня непрерывно шёл дождь.

Серое небо, тяжелое от собравшейся над головой воды, было похоже на мокрую, нахлобученную по самые уши шляпу, по опущенным полям которой за шиворот стекали примерзкие холодные ручейки, а из-под краев с бахромой из дрожащих капель на мир глядели глаза сонные и безразличные ко всему, кроме простого, сухого и теплого уголка на диване среди мягких подушек под шерстяным пледом. И шляпа эта висела над городом, почти касаясь крыш домов, не пропуская ни одного солнечного лучика, превратив день в бесконечные сумерки, начинавшиеся и заканчивающиеся густым ночным мраком.

На четвёртый день случилось чудо – с запада подул сильный ветер и, не без труда, снёс прочь мокрое покрывало, оставив за собой обрывки облаков с лохматыми, обвисшими краями, стремительно убегавшие на восток, словно напуганные, заблудившиеся и отбившиеся от стада. Скрывшееся за изломанной линией крыш солнце в отместку за то, что так долго прятали от него землю, посылало вдогонку улетающим облакам последние лучи, предупреждая, наверное, чтобы не возвращались более, и подсвечивало их снизу, окрашивая в сочные, багровые тона.

Женька взглянула мельком на небо и то ли от предчувствия скорых перемен, то ли от таких непривычно ярких, противоречивых красок, раскинувшихся по всему небу, почувствовала легкую тревогу и ускорила шаг.

Сегодняшний день для неё был особенным и не только потому, что погода изменилась наконец-то в лучшую сторону, но и потому, что сегодня у Женьки был последний рабочий день. Последний день перед долгожданным, всецело заслуженным, глубоко выстраданным отпуском, который ей вначале, как это водится за подавляющим большинством контор, местное начальство не хотело давать вовсе, ссылаясь на высокую загруженность навалившимися из неоткуда сомнительными проектами и разнообразными, срочными заданиями, что были спущены с какого-то таинственного «верха», а потому требовавшие скорейшего исполнения. Но в подобном лихорадочном состоянии контора пребывала почти всегда. Ну, за исключением редких передышек, когда начальство, словно сговорившись, подобно вороньей стае, раскаркивая прощальные указания направо и налево, становилось на крыло и улетало густой кучкой в далёкие края, наслаждаться сказочными красотами и волшебным сервисом дорогих отелей на каком-нибудь экзотическом морском берегу.

За тем и живут, наверное… Других причин для существования пока что обнаружить не получалось.

Стоило начальству покинуть заветные пределы, как в опостылевших стенах начиналась новая жизнь, более легкая, непринужденная. Всё как-то оживало, а местами и расцветало. Сотрудники становились более общительными, скованность и замкнутость – естественная защитная реакция простого служащего в рабочие часы, растворялись неизвестно где, но не исчезали полностью, тем не менее, возвращаясь с приездом нелюбимых персонажей. Такое странное, облегченное состояние и на делах сказывалось положительно – без противоречивых указаний и туманных оговорок всё исполнялось проворнее, нужный результат получался быстрее.