Дела семейные

Леля зажгла свет, встала, подошла к зеркалу. Привычное, опротивевшее лицо глянуло на нее из смутного старинного стекла. Она показала себе язык и стала причесываться.

«А чего это я, собственно, взбесилась? — раздумывала она. — Ведь он даже ничего не сказал, только улыбнулся, но очень противно, подло улыбнулся...» Ей вдруг представилось красивое лицо Таисьи Евгеньевны, ее синие неприветливые глаза. «Как ее называли у нас? Ах да, царевна-несмеяна... Неужели она любовница его? И как ей не стыдно, ведь он ей в сыновья годится! Мама правильно ее не любит. И все-таки она какая ни есть, а настоящая художница, не то что я, балующаяся красками барышня... Да, тут как ни крути, а он проучил меня. И хотя он грубиян и нахал, но мне так и нужно! Это пройдет, и мы помиримся...»

Леля вышла к родителям.

— Ну, Леленька! Я только что из мастерской Бориса Миляева, — весело сказал отец. — Он молодец, просто молодец! И знаешь, у меня уже давно эта мысль. А сейчас, на очередном президиуме Академии, я приведу ее в исполнение: предложу выдвинуть проект Б. А. Миляева на соискание Сталинской премии. И он получит, ей-богу, получит! И не только потому, что по-настоящему талантлив и вполне профессионален, но еще при этом и оперативен, как дьявол. Я у него в мастерской встретил твоего приятеля, ну как его зовут? Геннадий или Григорий?

— Гонорий, — ответила Леля. У нее так тянуло сердце, что хотелось положить на него руку.

— Так вот, этот Гонорий уже пишет статью о Северном городе, и еще знаешь кого я там встретил? — обернулся он к Нине Леонидовне. — Нашу Таисью. Ей для журнала заказано панно, изображающее этот наш будущий город...

«Так тебе, дура, и надо!» — отчетливо и насмешливо услышала Леля свой собственный голос, хотя губы ее не двинулись и не произнесли и одного слова. Но что-то надо было сказать, и она, откашлявшись, спросила:

— А эта Таисья правда хорошая художница?

— Правда, — ответил с каким-то серьезным удовлетворением отец. — В своем искусстве что захочет, то и сделает. Начинала она еще в АХХРе, потом отошла от жанровой живописи, перешла на пейзаж. Когда-то мы с ней дружили, ты, может, помнишь ее? Она работала над фресковой живописью, над росписью фасадов общественных зданий. Последнее время занялась педагогической деятельностью. Мастер!

— И при этом еще развратница, — пробормотала Нина Леонидовна, и эти по обыкновению глупые слова, сказанные матерью, были для Лели как глоток прохладной воды, который хоть на минуту утолил жжение, испытываемое ее душой.

14

Проснувшись после дневного сна, Владимир Александрович прислушался. В квартире было тихо, — та особенная тишина, по которой можно судить, что дома никого нет. Чувствуя себя выспавшимся и готовым к работе, Владимир Александрович с удовольствием погрузился в нее, и робкий звонок во входную дверь сначала даже не привлек его внимания. Второй раз позвонили более настойчиво. Владимир Александрович вспомнил, что Нина Леонидовна вчера прогнала домработницу Дусю, — следовательно, открыть некому. Он встал и пошел открывать. В дверях он увидел невысокого роста старушку в белоснежно-чистом платке. Она со странным соединением робости и решимости снизу вверх смотрела на него.

— Вам Нину Леонидовну? — спросил Владимир Александрович, так как он мысленно отнес эту маленькую старушку к числу тех, которые поставляют Нине Леонидовне какие-то необыкновенной свежести молочные продукты и яйца, из которых она собственноручно приготовляет, по одной ей известным рецептам, косметические препараты, предохраняющие кожу от увядания.

— А мне все равно, хоть и Нину Леонидовну, хоть и самого Владимира Александровича... Может, это вы и будете?

— Вы не ошиблись, пожалуйста, прошу... — Владимир Александрович сразу догадался, что посетительница эта имеет какое-то отношение к Лене. Он обрадовался и взволновался. Казалось бы, Леня бывал меньше дома, чем кто-либо другой из семьи, но после того, как он совсем ушел из дома, обнаружилось, что вместе с ним исчезло нечто жизнерадостное, возбуждающее веселье, какое-то бродильное вещество домашней жизни.

И так как Владимир Александрович уже знал от Нины Леонидовны все данные о семейных делах Курбановских — и о том, что отец Вики арестован как враг народа, что мать ее полупомешанная, а дочка якобы известна дурным поведением, — все это сообщил ей Илья Афанасьевич Матусенко, — то Владимиру Александровичу сразу пришло в голову предположение, что он видит сейчас перед собой эту полупомешанную мать. Но его совсем не интересовало состояние умственных способностей этой старушки, его взволновала мысль, что эта женщина, уже пожилая и очень аккуратно одетая, с каким-то странно-притушенным выражением лица, возможно, принесла новости о сыне. И потому он спросил попросту:

— Вы от нашего Лени?

— Что вы, что вы! Да они с дочкой даже и знать ничего не знают, что я сюда приехала, — с торопливым испугом ответила старушка. — Это я сама отважилась, потому что кому, как не нам, родителям, поговорить о счастье наших детей?

— Прошу тогда сюда, ко мне. Жены, к сожалению, нет дома.

Старушка вошла в ярко освещенный большой кабинет, огляделась, и видно было, что ей здесь понравилось.

— Сразу видно, что академик живет, — сказала она и подошла к чертежному столу, ярко освещенному низко подвешенной лампочкой. — Это разрез горы, да? — спросила она, разглядывая чертеж.

— Верно, разрез горы, — с удивлением ответил Владимир Александрович. — А как вы узнали?

— Так ведь я жена Петра Курбановского, а он военный инженер. Мы ведь так и познакомились, я в инженерной дистанции чертежницей служила и ему чертежи исполняла. Ой, что же это я? Может, у вас это что секретное? — она испуганно отпрянула от стола.

— Нет, нет, секрета тут никакого нет, — успокоительно ответил Владимир Александрович. — Гора эта находится на Кавказе, во время войны в ней обнаружили залежи железной руды, и тут же начались разработки. Находится это довольно высоко, под самыми ледниками, строили, конечно, наспех — рудники, обогатительную фабрику, общежития для рабочих. Получился целый город, а сейчас нужно все это привести в порядок, вот мне и прислали планировку этого будущего города.

Он остановился и прислушался, ему показалось, что кто-то вошел в квартиру, как будто бы шаги за дверью. «Наверное, Нина, но почему она не идет сюда? — думал он. — Может, позвать ее?»

Владимир Александрович не ошибся. Нина Леонидовна действительно пришла и тут же заглянула в кабинет мужа. Кому это он так оживленно и подробно рассказывает о своих делах? И вдруг услышала незнакомый ей старческий голос:

— Вот какую силу дает людям советская власть, — сказала старушка, которая с кротким благоговением глядела своими маленькими фиалковыми глазками в воодушевленное, раскрасневшееся лицо Владимира Александровича. — От таких людей, как вы, идет движение человечества. И Леня ваш такой же и Вика моя тоже. Я ведь все слышу, что они говорят, и все ко благу народа говорят, и чтобы механика служила человечеству. Только они очень огорчаются, и особенно дочка, что получился у нас семейный разлад, вроде как в спектаклях Островского в Малом театре. А почему бы? Полюбили они друг друга, честно и благородно живут между собой, ну право, голуби, глядишь на них, плакать хочется от радости. А молодежь к ним со всех сторон подступает: почему замотали свадьбу? А разве могут они как следует свадьбу сыграть, когда с вашей стороны нет на то согласия?

— То есть почему же нет? — спросил смущенно Владимир Александрович.

Нина Леонидовна, поняв, с кем ведет разговор ее муж, и услышав о свадьбе, которая, оказывается, еще не произошла, тут же решила, что есть все возможности до этой свадьбы не допустить. Она плотно прикрыла дверь в кабинет и тут же по телефону соединилась с дачей Ильи Афанасьевича Матусенко, рассказала ему о сложившейся ситуации и спросила совета, что делать.

— Дражайшая Нина Леонидовна, не волнуйтесь. Я непрестанно действую в этом направлении и вас без помощи не оставлю. Вишь ты, какая она сумасшедшая. Мы еще разберем, что она за сумасшедшая. А насчет свадьбы вы правы. Надо использовать ситуацию и все это дело подорвать в корне. Знаете что, дорогуша моя, будем действовать решительно. Если разрешите, я позвоню сейчас в скорую помощь. Ведь эта божья старушка на учете у районного психиатра, и сейчас я добьюсь, что за ней пришлют специальную карету и увезут в психлечебницу.