Поле битвы – душа

Это была пора, когда жизнь открывает перед тобой множество дорог, и ты стоишь, окрыленный возможностями, на перепутье, и ещё не знаешь, даже не догадываешься, что дорога у тебя будет всего одна…

До сих пор у меня в голове не укладывается, как получалось совмещать напряженное обучение и занятия кун-фу с периодическими попойками с друзьями-собутыльниками. Кто только не перебывал в моей квартире, часто после чтения собственных стихов или обсуждения «общих оккультных проблем» оставаясь переночевать, а то и пожить у меня пару дней. А жить было где.

* * *

За два года моих странствий по Дальнему Востоку старинный дом в центре Ленинграда, в котором я вырос и имел комнату в коммунальной квартире, стали расселять для капитального ремонта, и в результате – уже через несколько месяцев после моего возвращения – я жил в отдельной квартире, так как жильцы пяти комнат нашей шестикомнатной квартиры разъехались, получив новое жилье. Я же ни в какую не соглашался переезжать из одной коммуналки в другую. Поменять шило даже не на мыло, а на обмылок. Мне предлагали как несемейному и одинокому комнату в двух-трех комнатной квартире с соседями в новостройках. И через какое-то время я вообще остался единственным жильцом на весь старый шестиэтажный петербургский дом с двумя дворами-колодцами, четырьмя парадными входами и четырьмя черными. Дольше всех еще держался алкоголик Сеня с первого этажа, но и он вскоре исчез, видимо, соблазнённый поллитрой. Про меня, после моих отказов, кажется, совсем забыли, и жил я так один в доме почти целый год, пока дом не стали отключать от газа и электричества и меня не вынудили переехать в комнату в новостройках (уже не имеющих отношения не только к Петербургу, но и к Ленинграду – это уже какая-то третья ипостась города, прорастающая уродливой архитектурой в душах живущих в ней людей, словно забором отделяя их от подлинной истории, которая только в душах и пишется).

И только написав эти строки, я вдруг вспомнил, что появление Люцифера в моей квартире произошло именно тогда, когда я жил один в этом пустом старом доме по улице Тверской. И числился этот дом под номером тринадцать. Что придает событию какой-то дополнительный мистический оттенок. Хотя какие тут могут быть оттенки, если сам Люцифер явился. И не важно, живут в этом доме или не живут. Понимаю, как-то по театральному получается. Но ведь было, можете не сомневаться. Дом до сих пор стоит на Тверской, перестроенный.

Справедливости ради, надо упомянуть, что человек я был абсолютно неверующий, крещён не был – типичное дитя коммунистической эпохи всеобщего безбожия, чем, вероятно, и объясняется мое легкомысленное отношение к визиту самого Князя Тьмы. Правда, до этого были в моей атеистической жизни непонятные моменты, которые меня настораживали и даже иногда мешали радоваться наступающему дню. Это я говорю о снах. Точнее, об одном и том же сне, повторяющемся раз в два-три месяца. Честно говоря, рассказывать о нём не хочется. И, что странно, после посещения Люцифера эти сны прекратились. Вот пишу эти строки и думаю, а может, эти сны предваряли появление Князя Тьмы на сцене моей жизни? Так сказать, увертюра…

Вот этот сон, всегда очень короткий: раздается звонок в дверь в этой самой квартире, где я вырос и жил на момент описываемых событий. Иду открывать дверь, ощущение полной реальности, всё знакомо, вот она дверь, со всеми ее запорами, звонками, царапинами и выбоинами, сотни раз перекрашенная, помнящая всех жильцов своей огромной шестикомнатной квартиры, и, когда я подхожу открывать её, на меня вдруг накатывает волна страшного знания: там, за моей спиной, в нескольких метрах, на общей коммунальной кухне, на газовой плите варится в оцинкованном корыте шестимесячный младенец. И поэтому дверь открывать нельзя… но руки сами тянутся к засову – я открываю… медленно, медленно, мне страшно… и тут из-за приоткрывающейся створки двери меня накрывает уже ледяная волна цепенящего ужаса: я откуда-то знаю, что за дверью стоит мерзкого вида убийца, который вот сейчас, через мгновение вонзит мне в грудь нож… В этом месте я всегда просыпался, выпадал из черноты сна, и ужас ещё некоторое время цеплялся за меня клочьями чёрного тумана… Комментировать не буду.

После посещения Люцифера я узнал, что дьявол есть. То есть, я не то чтобы поверил в него, я просто убедился в его существовании. Даже появилось желание нарисовать его, хотя рисовать я абсолютно не умею. И ведь получилось. Карандашом – черно-белый рисунок. Он удивительно напоминал булгаковского Воланда – «мой» Воланд получился во фраке, на фоне московских высоток, правда, лишённый приданного ему Булгаковым обаяния. И это тоже не совпадение. Это еще один кусочек Мозаики – с романом Булгакова «Мастер и Маргарита» у меня сложатся особые отношения. Рисунок этот я «на всякий случай» засунул в глубь архива, под самый потолок накопившихся бумаг, ещё не догадываясь, какую силу может нести такая «икона». Раз в несколько лет рисунок попадался мне на глаза, порвать его не поднимались руки – это было единственное, что я нарисовал в своей жизни. И только когда мистические испарения моей Мозаики начнут пропитывать материю, в которую с рождения было завернуто пишущее эти строки существо, уплотняя её страхом и проявляя на ней изображение, далекое от задуманной Богом идиллии, рисунок будет порван на клочки и спущен в унитаз.

Зная наперёд, сколь многого можно было бы избежать простым нажатием ручки. Мы часто не догадываемся, что унитаз гораздо нужнее, чем рог изобилия.

Убедившись в существовании дьявола, я, тем не менее, продолжал оставаться атеистом. Нет, я догадывался, что раз так много о Боге говорят и пишут, то вполне вероятно, «что-то там, где-то там, возможно и есть». Но вот потребности в Боге у меня не было. Как так может быть после встречи с дьяволом, спросите вы, и я честно отвечу: не знаю. Могу только предположить, что способность засовывать при опасности голову в песок свойственна не только страусу, но и отдельным представителям вида homo sapiens.

Вместе с тем, это был период увлечения теософической литературой и откровениями мистиков. Блаватская, Гурджиев, Бхагаван шри Раджнеш, мистические практики даосизма, чань-буддизма и суфизма. Тогда это была запрещенная литература, «доставаемая из-под полы». Если везло, то это был читаемый второй или третий экземпляр из-под копирки печатной машинки, а не седьмой, на котором приходилось почти угадывать буквы. Все это перемешивалось в моей голове интеллектуальной мастурбацией, оргазмируя ложными ощущениями постижения сокровенных тайн Вселенной.

Помню, как сильно меня напрягла одна прозвучавшая где-то легенда, поначалу, не задержавшись, прокатившаяся по сознанию фантомом. Но потом я почувствовал, что она во мне зацепилась, и фантом стал обрастать плотью вероятности. Легенда гласила о том, что только пятнадцать процентов из живущих на Земле людей обладают душой, продолжающей жить после смерти человека. Остальные восемьдесят пять процентов – фон, материал для самореализации настоящих пятнадцати процентов человечества, катализаторы для алхимических превращений в душах подлинных людей. И я припомнил слова знаменитого мистика Гурджиева: «Душа – это цель всех религий, всех школ. Это только цель, возможность – это не факт». Помню, что задался вопросом: если реинкарнация – переселение душ – существует, и души людей находятся в неком круговороте, а человечество увеличивается «в арифметической прогрессии», то откуда появляются новые души? И появляются ли? Или легенда права?

Вот пример, как необычная, эпатирующая мысль, книжный авторитет мистика и математика, посягающая на божественный промысел, могут создать взрывоопасный коктейль глупости, мастурбирующей в самой себе. Вероятно, так и возникают секты.

Примерно таким методом подборки я строил в собственном сознании различные концепции и выбирал из них те, которые казались мне наиболее «правильными» и уютными для меня – «постигающего истину».