Страница 28 из 42
Свою дурную репутацию он заработал будучи курсантом школы милиции, еще с тех лет он отличался озлобленной дерзостью. Но к камере подошел как раз Елисеев, и Толя не рисковал даже взглянуть на него. Он подошел к камере, и с неприятной ухмылкой поглядел на Толю, и спросил у него.
- Что маньячина, все никак из транса выйти не можешь. Да, когда тебя в настоящую тюрягу отправят, то тебя там все зэки Царевной Несмеяной будут называть, и будешь там всем своим сокамерникам царские ночи дарить. А потом не ровен час, ты и в спящую красавицу превратишься, по тому что там такие либо сами на себя руки накладывают, либо их самих кончают, ау ты слышишь меня.
- Что там такое.
Спросил Гонгешвили, подойдя к Елисееву.
- Да вот маньяка нашего пытаюсь из транса вывести.
- Заняться тебе больше не чем что ли? Мне Генадий Андреевич сказал что бы ты вообще к нему даже не приближался.
- А чего так?
- Знаю я про дела все твои. И все отделение про тебя знает, как ты обвиняемыми воспитательные беседы проводишь. Иди давай.
- Повезло тебе.
Сказал на последок Елисеев бросив взгляд на Толю.
- Простите сержант, у вас воды не найдется? пить очень хочется. Сумел выдавить из своей груди Толя.
- Пить хочется? Сейчас, подожди немного.
Сказал Гонгешвили и зашагал по бетонному полу.
Спустя пятнадцать минут он вернулся с граненым стаканом наполненным водой.
- Возьми.
Сказал Гонгешвили и протянул Толе, сквозь решетку стакан с водой. Толя опустошил стакан до дна. И поблагодарив Гонгешвили, вернул его обратно.
- Куришь, сигареты не найдется?
- Сейчас.
Сказал Толя и порывшись в кармане достал из него пачку красного Мальборо, вынул из нее одну сигарету и протянул ее Гонгешвили. Тот взял у него сигарету и спросил.
- А та девушка ради которой, ты сторожа убил, она красивая?
- Да.
- У нас помню в общежитие тоже одна девушка жила, красивая такая была, и на нее постоянно толпа глазела и всякую чушь про нее говорила. И однажды один козел ее шлюхой назвал, я от злости вскипел, и провел тому мудаку мельницу, такой прием есть в борьбе. Прямо макушкой в землю его впечатал. А он каким-то крутым оказался, сыном секретаря Горкома партии. Потом с института меня выгнали. Пришлось в армию идти. Потом заочно юридический закончил, теперь вот я здесь.
- А на кого ты учился до армии?
- На филолога, я на курсе лучше всех стихи Есенина читал, от девчонок отбоя не было.
- А та ради которой ты чуть сына секретаря Горкома партии не убил, ты с ней потом встречался.
- Ну после того как меня из института выгнали, мы с ней полгода встречались, а потом когда я в армию ушел, она замуж вышла и уехала. С тех пор я ее не видел.
Толя и рад был еще немного поговорить за жизнь, с добродушным сержантом.
Как вдруг в конце коридора раздался шум и крик.
- Ну ладно пошел я.
Сказал Гонгешвили и торопливо зашагал по коридору.
Там царил полный беспорядок, какой-то мужчина лет 60-ти в рваной одежде и с залитым лицом кровью, привел в отделение какого-то молодого человека лет двадцати пяти.
Он держал в своей испачканной кровью руке, какой-то клочок ткани, который судя по всему был карманом, который он оторвал от куртки того молодого человека, что он привел в отделение.
Молодой человек был в недоумении, вся его куртка была перепачкана кровью незнакомца. Он пытался что-то объяснить, но то сотрудники милиции, то избитый пожилой человек его постоянно перебивали.
- Вот, это он, этот гад меня избил, смотрите какая у него рожа злая.
Кричал избитый старик.
- Да не так все было, мы с друзьями с…
- Так все хватит! Запереть этих двух в обезьянник, до выяснения обстоятельств.
Скомандовал сержант Елисеев, и двух незнакомцев, стражи порядка повели в обезьянник.
- Подождите, позвоните своему начальнику Волкову Генадию Андреевичу, Питон моя фамилия.
Прокричал молодой человек.
- Что тут вообще произошло?
Поинтересовался Гонгешвили.
- Да двое тут подрались, и с явкой о повинной приперлись, ты не переживай, ночь у нас тут переночуют, а на утро их отпустим. Гонгешвили знал Елисеева во всей красе, и поэтому решил что молодого парня нужно спасать.
Недолго думая он подошел к дежурному милиционеру, который сидел на посту, и попросив трубку телефона набрал домашний номер Генадия Андреевича.
После набора номера последовали гудки.
И после монотонной паузы гудков, трубку наконец сняли.
- Алло, слушаю.
- Алло Генадий Андреевич, это Гонгешвили, у нас в отделение какой-то старик избитый, молодого человека привел, у него Питон фамилия, тот старик сказал что он его избил и…
- Отпустите его, Питон это племянник моего друга, а тот старик что его привел, это сумасшедший, у него желтая карточка, его из лечебницы выпускают, не хотят его там держать, вот он и занимается всякими делами.
- Понятно, а что нам со стариком делать?
- Ну это уже для Елисеева работа, если он там буянить будет то пусть он пару раз ему вмажет хорошенько, а под утро чтобы этого дерьма в обезьяннике не было.
- Слушаюсь.
- Ах да, Гонгешвили потом насчет Питона составишь с его слов протокол и завтра мне на стол.
- Есть.
- Как там Толик, все с ним нормально.
- Да уже отходит немного, даже поговорить с ним немного удалось.
- Молодец Гонгешвили, работай! Все конец связи.
- До скорого.
После того как Гонгешвили бросил трубку телефона. Из обезьянника раздался крик, и стук по решетке камеры.
- Откройте, эту чертову камеру, меня слышит вообще кто-нибудь?
У молодого паренька началась истерика, так как тот старик который оказался психически неуравновешенным бродягой, нагадил на пол камеры.
Молодому человеку было настолько противно находится с этим ублюдком в одной камере, что к его горлу начала поступать тошнота. На его лбу выступил пот, в глазах начало темнеть, ему стало становиться душно и ноги проваливались сквозь в пол.