Страница 7 из 10
Настоящим ― кто бы знал, как это больно, когда Сила тлеет на кончиках пальцев, готовая вырваться, и ты в самый последний момент одергиваешь себя: ну и что, что только залечить собственный порез — нельзя! Когда вспоминаешь беседы с прабабкой о магии, о мироустройстве, задумываешься над какой-то загадкой… и снова себя одергиваешь — нельзя! Отныне и навсегда
— не твое!
Будущим ― будущим, несравнимым с судьбой забитой, бесправной крестьянки ― будущим ведьмы, где долголетие и власть над силами природы, где людской почет и злато…
Достойная цена?
И когда я наконец выплачу ее до последней монеты, когда ослепну и оглохну до такой степени, чтоб уже никогда не учуять ни волшбы чужой, ни хвори внутри человека, ни радости прорвавшегося сквозь землю ростка, ни проклятия, кинутого вслед… Когда разучусь понимать речь зверей, когда уже не смогу вылечить даже собственную рану, когда уйдут навек провидческие сны… Долг будет искуплен, я смогу дышать, не чувствуя вины за каждый вздох, смогу смеяться вместе со всеми на выступлениях бродячего цирка и радоваться приходу весны. Смогу смотреть в глаза матери…
Я, правда, не очень понимала, зачем мне это. Долго, слишком долго, еще лет пятьдесят или шестьдесят — это почти бесконечность. Бесконечность — тяжелый труд за кусок хлеба, бесконечность — общение с людьми мелочными, донельзя малограмотными и недалекими, вроде отца, причем эти люди еще и считают себя несомненно выше тебя и вправе приказывать… «Ты, смрадное исчадие Бездны, недостойна осквернять своим присутствием сей храм, но по великой милости Белобожьей… А ты, селянин, не щади поганую отрочицу сию! Секи ее, секи!» — захлебываясь от ненависти, вещал старый, полусумасшедший деревенский священник, к которому меня регулярно подводили мать с отцом.
А в недалеком будущем, быть может, такое же «счастливое», как у второй сестры, замужество за вечно пьяным, замызганным, пропахшим спиртом и навозом муженьком… Жизнь без смысла, без надежды на счастье, странная, словно бы не твоя… Целая жизнь, такая длинная и ненужная… А ты даже мечтать больше не имеешь права… И каждое утро, просыпаясь после бредовых снов, где еще жива бабушка, где ты еще все та же маленькая ведьмочка, которой обязательно — а как же иначе? — суждено стать великим магом, прославиться, найти путь в другие миры, друзей, и, конечно, любовь — ты спрашиваешь себя — а не сон ли твоя реальная жизнь? Ведь не может она быть такой, просто не может, иначе зачем тебе вообще жить?
Академия, пропитанная магией от шпиля до последней травинки у ворот, все преподы как один — самые настоящие волшебники, готовые и даже настаивающие на том, чтобы поделиться умениями, одна из лучших библиотек мира о магии, заветное знание, такое до смехотворности доступное, и прямо на моих глазах — чудеса, о которых я только в бабушкиных сказках и слышала… Эйфория. Опьянение. И острое чувство нереальности происходящего. Вот-вот проснусь…
Первое, самое тяжелое полугодие в Академии, самое безумно-счастливое… Да, я была счастлива тогда, хотя порой и впивалась ногтями в ладони до крови в бессильной злости на судьбу. Тяжеловесный научный язык учебников и лекций с обилием непонятных терминов, формул, вгонял в состояние, близкое к паническому ужасу. Заклинания, у других адептов получавшиеся с первого раза, давались мне путем долгих тренировок и выпивали немерено жизненных сил — за практикумы я расплачивалась вечными мигренями. А вокруг шумел огромный чужой город, и однокурсники, по сравнению с которыми я казалась себе забитой деревенской дурочкой… Хотя адепты Академии вообще радуют взгляд разнообразием рас, сословий и психиатрических диагнозов — я на этом фоне не слишком выделялась.
В столовке Академии нас кормили бесплатно, так что денег, вырученных с продажи бабушкиной золотой цепочки и сережек, прожить первое время хватило, а потом подоспела стипендия, а потом я набрела на магазинчик Весты… Кое-как сдала первую сессию, но — беда! — в конце семестра шло распределение по факультетам. Предполагающее добровольный выбор, кстати, но меня, как безусловную бездарность, твердо решили сплавить на Ясновидение — все-равно там вечный недобор был. Я сопротивлялась, как могла, я хотела к экзорцистам — деканат экзоров тоже отбивался изо всех сил, здесь вообще сильнейшие маги учатся. Меня спасла куратор Леонарда — сказала: «Маг вправе сам выбрать свой путь» и забрала к себе в группу под негодующие вопли остальных преподов…
Потом пришло письмо из дома. За полгода предки успели остыть, запугать всех соседей дочерью-«настоящим магом» и приглашали блудную дщерь домой на каникулы…
Воспоминания вырвали меня из транса. Что ж, пора идти, готовится к великим свершениям… ну, или к последней глупости в жизни. При мысли о вызове демона становилось и весело, и страшно. Но это было как шоколадка в кармане, как предвкушение чуда, заставлявшее забыть обо всех сегодняшних неприятностях.
Неохотно оторвавшись от стены, я направила ботинки в библиотеку. От бабуси осталась небольшая коллекция книг, но родители быстренько все распродали. Единственная книга в хате — Священное Писание, томик насколько старый и дряхлый, что до него запрещалось даже дотрагиваться — авось рассыплется? Пускать нас в сельскую школу родители тоже побаивались
— сумасшедший старый священник утверждал, что образование — грех. Попав в здешнее изобилие, я сначала просто не могла поверить своему счастью и все семь лет глотала книги залпом, словно боясь не успеть до того, как отнимут.
Мое любимое место в читальном зале — высокий деревянный стол в углу‚ там еще кресло такое удобное‚ хоть и очень старое‚ обдертое‚ стоит — как ни странно‚ оказалось не занято. А то в такой день надеяться на удачу глупо и я уже морально приготовилась к очередной гадости. Мало ли‚ вдруг в библиотеке сперли какой-нибудь особо ценный трактат и все улики по загадочной причине укажут на меня…
Уже смеркалось за библиотечными окнами, когда я наконец-то сгребла кипу исчерканной бумаги в одну сторону, груду томов — в другую, и с наслаждением потянулась, разминая затекшие мышцы. Руки, перекладывающие книги, заметно подрагивали. Хочу спать — ритуалистику до четырех утра зубарила, хочу есть — эх, однокурсники сейчас наверняка зависают в «Белочке», конец сессии отмечают, наши адепты этот трактирчик давно оккупировали, от Академии недалеко, кормят и поят относительно недорого, зато качественно — ни хозяин, ни повар не хотят словить сглаз или проклятие… От формул и схем в глазах уже рябит, башка трещит, раз пять все пересчитывала — маленькая ошибка может обернуться большой потерей для науки, то бишь моими торжественными похоронами… Хотя какие там торжественные, знаю я здешний народ — пока целители будут драться с некромантами за «свежачок на исследования», провидцы тихо утащат труп для гадания на потрохах…
В одном все-таки сегодня повезло — соседка по комнате где-то пропадала, так что расспросов вроде: «А куда это ты собираешься на ночь глядя и с ножом?» удалось избежать.
Нож как-то особенно вдохновляет «на дело». Это настоящий, выкованный и замагиченный по всем правилам ритуальный клинок из особого сплава стали и серебра‚ с длинным массивным лезвием, по середине которого тянется тонкая полоска рунной вязи, с рукоятью‚ где вырезали крохотную пентаграмму с маленьким алым гранатом, накопителем энергии, в центре. Он просто-таки требует участия в настоящих, темных, кровопролитных ритуалах, а не в каких-то жалких учебных практикумах. Приобретенный еще на втором курсе, нож обошелся мне в стипендию и все накопленные финансы заодно — в Академии вообще до беса всякого инструментария за свои кровные приходится покупать, а они все ох какие недешевые, эти артефакты…
Вот уже и рюкзак со всем необходимым лежит на столе. Вот уже и стрелки часов подкрадываются к одиннадцати. Я, согревшаяся, наскулившаяся, слопавшая на нервной почве все, что в закромах нашлось, закутавшись в одеяло, отчаянно борюсь с желанием спать. Впрочем, недосып у меня, как у любого уважающего себя студента, явление старое и привычное. Мне страшно, но этот страх ― азартная, будоражащая нервы настороженность перед неизвестностью, совсем не похожая на тухлое предчувствие неприятностей, как сегодня утром. Просто вот сижу, смотрю на закат и не знаю, где встречу рассвет. Может, мертвой, может, сумасшедшей, может ― могущественной колдуньей…