Страница 25 из 27
Эмпирические исследования, проводившиеся в Европе и США, подтверждают, что независимо от образовательного уровня и социально-классовой принадлежности избиратели склонны оставаться неосведомленными в отношении даже самой базовой политической информации. Например, в США анализ показывает, что целых 70 % избирателей не в состоянии назвать имя хотя бы одного сенатора от своего штата и подавляющее большинство не может оценить текущий фактический темп инфляции и уровень безработицы с точностью до 5 процентных пунктов (Somin, 1998; см. также Pincione and Tesson, 2006). Тот факт, что избиратели демонстрируют такую высокую степень незнания в отношении столь базовых политических сведений и так мало знают о предметах, имеющих большой публичный резонанс и регулярно освещаемых в средствах массовой информации, наводит на мысль, что они могут быть еще менее информированными по поводу воздействия более частных политических мер, которые проходят через законодательные и бюрократические органы[13].
По-видимому, наилучшим объяснением такого незнания являются не апатия и не препятствия к участию в политике, а отсутствие стимулов к информированному участию. На это предположение можно возразить, как это делает Барбер (Barber, 1984: 234), что если людям предоставить «достаточные полномочия» для участия в обсуждении общественных дел, то они «быстро осознают потребность в знании», но такое возражение игнорирует то, что возможность участия в обсуждении вполне может сочетаться с полным отсутствием у них сколько-нибудь существенного влияния (Somin, 1998). Более того, в сравнении с ситуацией на рынке или с режимом конкурентного федерализма, где решение каждого лица вступить в тот или иной акт обмена или переместиться в ту или иную юрисдикцию играет решающую роль в формировании его личного дохода, перемещение деятельности на арену демократической совещательности скорее всего будет иметь своим результатом относительное снижение влияния большинства акторов. В условиях рынков и конкурентного федерализма, поскольку издержки неадекватной информированности падают на самого актора, у людей имеются гораздо более сильные стимулы к тому, чтобы быть информированными в своих решениях о покупке или выборе местонахождения, в то время как в условиях демократии с большим числом участников эти издержки распределяются между всеми остальными избирателями.
Даже если предположить, что людям свойственна гражданская сознательность, феномен рационального незнания с большой вероятностью будет ухудшать качество публичного обсуждения. Но если отказаться от условия, что мотивация основана на учете интересов и мнений других, эти трудности усиливаются многократно. Именно благодаря неадекватности стимулов к мониторингу поведения политических представителей гражданами особые интересы получают возможность взять политический процесс под свой контроль. Те из сторонников совещательной демократии, кто признает необходимость преодоления проблемы влияния эгоистических интересов, утверждают, что процесса публичной дискуссии будет достаточно, чтобы выявить, какие именно аргументы выдвигаются исходя из узкоэгоистических интересов, а не из общего блага (Young, 2000). Однако в условиях рациональной неосведомленности избирателей публичное обсуждение как раз этого-то и не сможет достичь. По сравнению с условиями, в которых акторы могут улучшить свое положение, «уходя» от тех поставщиков или из тех юрисдикций, которые неспособны предоставить обещанное, публичная совещательность предлагает мало стимулов к тому, чтобы люди повышали свою информированность по поводу качества решений, принимаемых от их имени.
С классической либеральной точки зрения информационный вакуум, возникающий в результате рационального незнания в публичной сфере, будет быстро заполняться представителями групп специальных интересов. Эти группы, скорее всего, будут принадлежать к одному из двух типов. С одной стороны, это могут быть группы заинтересованных производителей, каждый из членов которых будет получать значительный выигрыш от влияния на результаты публичного обсуждения и которые, будучи относительно небольшими по численности, сталкиваются с более низкими транзакционными издержками организации и в большей степени способны справиться с проблемой «безбилетника» (Olson, 1965, 1982; Tullock, 1994; Олсон, 1995, 2013). С другой стороны, это могут быть группы, основанные на некоей политической цели, для членов которых характерна сильная приверженность определенной идеологии, религии или общей социальной идентичности. Для групп второго типа проблема «безбилетника» сводится к минимуму, поскольку в этом случае политическое участие не только не является издержками, которых следует избегать, но, наоборот, выигрышем, к которому следует стремиться, – подобным же образом некоторые люди получают удовольствие от зрелищных видов спорта благодаря возможностям, которые те предоставляют для демонстрации благорасположения или враждебности к тем или иным командам (Bre
Проблема рациональной иррациональности
Проблема рационального незнания становится еще более серьезной, если учитывать стимулы к тому, чтобы ставить под сомнение существующие ценности и господствующие подходы к пониманию окружающего мира. Издержки сохранения и выражения ложных представлений в сфере демократического участия ничтожны для индивида, поскольку шансы на то, что какой-либо его вклад в публичную дискуссию сможет повлиять на ее результаты, пренебрежимо малы. Вследствие этого существует тенденция к «рациональной иррациональности» (Caplan, 2007; Каплан, 2012; см. также Bre
Проблемы коллективного действия, связанные с демократической совещательностью, еще больше осложняются феноменом «фальсификации предпочтений». В сравнении с мизерными выгодами от участия издержки для индивида, связанные с оспариванием господствующих представлений, могут быть высоки. Те, кто хочет защищать группы или отстаивать ценности, которые не вызывают симпатии у большинства населения, могут опасаться социальных последствий публичного выражения своих убеждений (Kuran, 1995). Даже тогда, когда оспорить соответствующие убеждения готово потенциально большое число людей, если при этом велика неопределенность в отношении уровня поддержки, то с большой вероятностью проявятся серьезные проблемы, связанные с коллективными действиями как таковыми. В интересах каждого отдельного актора будет либо безмолвствовать, либо даже поддерживать статус-кво, избегая тем самым риска остракизма и надеясь «бесплатно проехаться» за счет того, что спорить будут другие. Если соответствующим образом рассуждает достаточно большое число людей, то они, чтобы обеспечить себе сохранение социального одобрения, могут вместо того, чтобы выражать свои убеждения в свободной и честной дискуссии, высказывать мнения, с которыми они в частном порядке не согласны. В случаях такого рода «привязки» [lock-in] можно представить себе теоретический сценарий, в котором определенные действия государства будут способствовать движению к альтернативному набору социальных практик. Однако это не будут действия государства, которое «прислушивается к общественности» посредством процесса демократического обсуждения. Напротив, это будут акты правительства, не принимающего во внимание четко выраженные ценности большинства – разумеется, в довольно нереалистическом предположении, что такое правительство действительно может знать, какой конкретный набор ценностей следует поддерживать и навязывать.
13
Здесь не имеется в виду, что для того, чтобы демократический процесс был действенным, граждане на самом деле должны знать о политике всё. В принципе у граждан есть не больше нужды в том, чтобы знать о механике законодательной деятельности, чем у потребителей на рынке знать обо всех деталях производственных процессов, задействованных в изготовлении потребляемых ими товаров. Скорее аргумент состоит в том, что для отдельного гражданина на деле существует мало стимулов к тому, чтобы быть информированным по таким конкретным вопросам (например, по вопросу об альтернативных издержках законодательных актов), по которым такая информированность была бы в его интересах, – причем таких стимулов намного меньше, чем в случае точно таких же для лица, принимающего решения о покупке или продаже на рынке.