Страница 8 из 15
В связи с последним пунктом возникают четыре фундаментальных вопроса, которые я привожу здесь без дальнейших комментариев, так как эта тема явно выходит за рамки данной книги.
1. Является ли непрерывный рост населения желательным? Существует ли верхний предел, обусловленный максимальной допустимой нагрузкой на окружающую среду?
2. Возможно ли поддерживать стабильный уровень благосостояния, не говоря уж о его увеличении, в условиях стабильной или уменьшающейся численности населения?
3. Могут ли поддерживать свое благосостояние на прежнем уровне или повышать его «стареющие» общества, в которых доля населения в возрасте 65 и более лет намного выше, а доля молодых людей намного ниже, чем сегодня?
4. Какова взаимосвязь между могуществом страны и численностью населения?
Суть типологии
В основе данной типологии лежат два фундаментальных вопроса: (1) поощряет ли культура веру в то, что люди могут влиять на свою судьбу и (2) поддерживает ли культура «золотое правило»? Если люди убеждены, что могут повлиять на свою судьбу, то они скорее всего будут сосредоточивать внимание на будущем, видеть мир как игру с положительной суммой, наделять высоким приоритетом образование, верить в трудовую этику, делать сбережения, проявлять предприимчивость и т. д. Если для них имеет значение «золотое правило», то они, по всей вероятности, будут жить в соответствии с достаточно строгим этическим кодексом, почитать житейские добродетели, подчиняться законам, идентифицировать себя с обществом в целом, формировать социальный капитал и т. д.
Универсальная культура прогресса и социальный капитал
Культуры, тяготеющие к прогрессу, включают в себя набор ценностей, в основном разделяемых самыми успешными обществами – Западом и Восточной Азией – и, я бы добавил, чрезвычайно успешными этническими и религиозными меньшинствами, такими как джайны и сикхи в Индии, баски, мормоны, а также евреи всюду, куда их забрасывает судьба. Я говорю об «универсальной культуре прогресса», которая противостоит «универсальной крестьянской культуре», описанной Джорджем Фостером и другими. Несомненно, совпадение Востока и Запада более всего заметно в области экономического и социального развития (например, в том, что касается высокого уровня доходов, образования и здравоохранения, а также сравнительно справедливого распределения доходов). Существует явное расхождение в отношении демократии: в Китае, Сингапуре и Вьетнаме упорно удерживается авторитаризм в конфуцианском стиле. Но демократическое развитие Японии, Южной Кореи и Тайваня, а также тот факт, что стабильно высокие темпы экономического роста содействуют демократизации, позволяют предположить, что в Восточной Азии вполне может быть реализован тот синтез ценностей Востока и Запада, к которому призывает Ду Вэймин. Он уже в значительной мере реализован на Западе, прежде всего в странах Скандинавии.
Если правы Токвиль, Вебер и многие другие авторы, полагавшие, что культура имеет значение, то продвижение ценностей универсальной культуры прогресса будет наращивать культурный капитал общества, а также, как неизбежное следствие, его человеческий и социальный капитал. Увеличение культурного капитала преобразуется в более быстрый прогресс, целями которого являются демократическое правление, социальная справедливость и процветание.
Глава 2
Почему именно евреи, конфуцианцы и протестанты?
Сегодня действует широко распространенная презумпция, что все религии должны рассматриваться как равноценные и в любом случае не должны быть предметом сравнительных ценностных суждений. Можно показать, что эта презумпция – будем называть ее религиозным релятивизмом – господствует на Западе и она определенно является доминирующей в наших университетах. Однако, когда дело доходит до взаимосвязи между религией и человеческим прогрессом, я нахожу убедительными свидетельства того, что некоторые религии в большей степени, чем другие, способствуют продвижению к демократической политической системе, социальной справедливости и процветанию.
В качестве примера религии, сильно противящейся прогрессу, рассмотрим опять вуду, господствующую религию Гаити, которая выступает суррогатом многочисленных анимистических религий Африки, где и зародилась вуду. Эта религия не только подпитывает иррациональность, она также дестимулирует занятие предпринимательством. Она сосредоточена на настоящем, а не на будущем. Кроме того, вуду по существу лишена этического содержания. Я убежден, что эта религия внесла решающий вклад в ту социально-политическую патологию, которой поражена история Гаити и аспектами которой являются бедность и крайне низкий уровень доверия. Я также уверен, что анимистические религии аналогичным образом затормозили прогресс во многих африканских странах, как это доказывает Даниель Этунга-Мангуель в соответствующей главе книги «Культура имеет значение»[80].
Я хочу подчеркнуть, что религия не является единственным фактором, влияющим на результаты, достигнутые той или иной страной, и на ее культуру. Очевидно, что география, включая климат, топографию и наличие природных ресурсов, тоже играет ключевую роль, и то же самое можно сказать о превратностях истории, к которым относятся, например, войны, колониальный опыт, влияние геополитических сил, а также выбранные или навязанные экономические модели. Уровень благосостояния тоже сильно влияет на результаты. И лидеры имеют значение: то, что Сингапур входит в число наиболее богатых и наименее коррумпированных стран мира, разумеется, отражает концептуальное видение и влияние Ли Куан Ю.
Таким образом, культурный детерминизм – идея, что неизменная во времени культура пересиливает все прочие факторы и диктует траекторию, по которой общество или страна с неизбежность будут следовать, – нежизнеспособен ни как теория, ни как практика. Как теория – потому что очевидно, что ценности, верования и установки меняются во времени; как практика – потому что, как показывают факты, культура не всегда является решающим фактором. Кто поверил бы в 1958 г., что через пятьдесят лет президентом США будет избран афроамериканец? И если бы все определялось культурой, то как можно было бы объяснить гигантский разрыв между Северной и Южной Кореей?
Это приводит мне на ум недавнюю книгу Дарона Асемоглу и Джеймса А. Робинсона «Почему страны терпят неудачу?»[81]. В главе «Теории, которые не работают» они рассматривают и «гипотезу культуры»: «Может ли гипотеза культуры быть полезной для понимания неравенства в масштабах всего мира? И да и нет. Да в том смысле, что социальные нормы, которые связаны с культурой, имеют значение, их бывает трудно изменить и они иногда способствуют институциональным различиям, т. е. тому, что, согласно этой книге, объясняет неравенство в глобальном масштабе. Но по большей части нет, потому что те аспекты культуры, которые часто подчеркиваются, – религия, национальная этика, африканские или латиноамериканские ценности – просто-напросто не имеют существенного значения для понимания того, как мы оказались в том положении, в котором пребываем, и почему неравенство в масштабе всего мира продолжает существовать. Другие аспекты, например степень, в которой люди доверяют друг другу или способны к сотрудничеству, играют важную роль, но они по большей части являются результатом институтов, а не независимой причиной»[82].
Асемоглу и Робинсон начинают следующую главу «Создание процветания и бедности» с раздела «Экономика 38-й параллели», в которой исследуется поразительный контраст между Северной и Южной Кореей. Они приходят к следующему выводу: «Ни культура, ни география, ни незнание не могут объяснить разошедшиеся пути Северной и Южной Кореи. Чтобы найти ответ, нам следует посмотреть на институты»[83].
80
Daniel Etounga-Manguelle, “Does Africa Need a Cultural Adjustment Program?” in Lawrence Harrison and Samuel Huntington, Culture Matters: How Nalues Shape Human Progress (New York: Basic Books, 2000), pp. 65–77.
81
Daron Acemoglu and James A. Robinson, Why Nations Fail (New York: Crown Business, 2012).
82
Ibid., p. 57.
83
Ibid., p. 73.