Страница 3 из 7
Настенька к свадьбе готовилась. Часть сокровищ, которые Морозко подарил, в городе на деньги поменяла. На ярмарке Василю костюм дорогой сторговала, а себе ткани, ниток серебряных, да коклюшки взяла. Оставшиеся деньги Василю дала, чтоб бревна приобрел, да работников нанял, избу новую справить. Отказывался парень, да куда деваться, своих сбережений у него негусто было, а со свекрами любимая жить не желала.
Василь все сделал по уму - и бревна из сосны боровой купил и плотников толковых нашел. Быстро избу поставили ладную, любо-дорого взглянуть. И кузню соорудили.
Настенька же платье подвенечное шила, да кружево плела. Пальцы ее порхали так, будто всю жизнь только и выплетали узоры дивные, похожие на те, что оставляет крепкий мороз стеклах. Думала Настенька, что за работой кропотливой разберется с тем, что на ее сердце творилось. Раньше оно пташкой трепетало, стоило Василю на глаза показаться. Теперь же словно заледенело оно. Холодно и пусто в груди было.
В день назначенный увидел Василь невесту свою в платье подвенечном, что метелью кружевной ее гибкий стан окутало. Накидка искусно жемчугом расшитая скрывала живот округлившийся от глаз любопытных. Чудо как хороша суженая – княгиня ни дать, ни взять. И девки деревенские не чета ей. И ничего, что принадлежала другому, зато теперь только его будет. Думал так Василь, не замечая, что сам своей избраннице не ровня.
Еле выстояла Настенька перед аналоем, ноги подкашивались, пахло свечами и ладаном до дурноты. Не слышала она молитв, что читал священник, не слышала певчих, в ушах шумело, и сквозь шум мнился ей шепот на чужом языке.
Только на свежем воздухе стало ей лучше. Но стоило выйти молодоженам, как налетел ветер, небо затянуло тучами, и пошел град. Заголосили бабы, ища, где б укрыться, но кто-то внимательный усмотрел, что не град это вовсе, а самый настоящий жемчуг. Такая давка началась, приглашенные о молодых забыли, стали жемчужины хватать, с земли собирать да по карманам распихивать.
Улыбнулся Василь:
- Чудо какое! Это боженька нас благословил.
=4=
Радовался Василь да недолго. Всем хороша была Настенька, кроткая, тихая, работящая, с утра до вечера кружилась по дому, стряпала, прибирала, со скотиной управлялась. В избе чистота образцовая, на столе кушанья отменные, да не того Василь ждал. Целует жену, а она каменеет будто. Позволяет себя ласкать, да тем же не ответит. Не жаловались девки никогда на Василя, ахали да охали под ним сладко, эта же молчит, губы сожмет и смотрит в потолок глазами пустыми.
И кажется, что делами домашними занимается, лишь бы с ним время не проводить. А то засядет за рукоделие, плетет эти кружева чертовы. По субботам на рынок в город засветло уедет, возвращается без кружев, с деньгами приличными, хвалится, что скупают ее кружева для царских нужд. Проследил Василь за ней, не к полюбовнику ли своему она катается. Нет, все как и говорила. Не успела разложить товар, налетели сразу барыни молодые, чуть ли не рвали друг у друга из рук ее работу. Все расхватали. Не ушла она сразу, дождалась царского приказчика, вытащила из корзинки шали из тончайшей серебряной нити, расплатился тот, и сразу же Настенька домой засобиралась. Чудом Василя не увидела, хоть он и рядом крутился, прислушивался, о чем жена с покупателями разговор ведет. Тут бы ему и успокоиться. Но еще больше опечалился Василь, не мог он разгадать причину ее холодности.
С каждым днем мрачнел Василь, а Настенька будто и не замечала. Так же встретит его у дверей, голову склонив, сапоги снять поможет, полотенце подаст чтоб руки утер, да на стол накроет. Не выдержал он как-то, скинул на пол тарелку с похлебкой да блюдо с пирогами:
- Опостылело все! Думаешь пироги мне нужны? Шиш! Ты мне нужна, а не вот это, - поднялся Василь, лавку пнул, занавеску с окна сорвал в сердцах. – Плетешь, плетешь, целыми днями, как паучиха. Лучше бы мужу улыбнулась, да приветила, слово ласковое сказала бы. Я к тебе и так и эдак, а все не хорош. Как ко псу цепному ко мне относишься. Миску подашь, потому что так должно, за ухом сподобишься почесать, а я и рад уже.
Подошел он к ней, к стене припер, двинуться не дает:
- Молчишь? Сказать-то тебе и нечего.
Впился в губы ее поцелуем неистовым, рукою шею сдавил. Застонала Настенька от боли.
- Так? Вот как тебе нравится? А я осторожничаю, берегу тебя как ценность, а ты как девка подзаборная к грубости привыкла? Он тоже так делал? А вот так? - перестал душить ее Василь, сжал грудь ее крепко, другой рукой сарафан задрал, по бедру шарит. – Чем он лучше меня, раз все забыть его не можешь? Говорила мать, счастья с тобой не будет. Не верил ей, дурак. Женился, с ребенком принял, грех прикрыл. Не дергайся, - коленом ноги ее раздвинул. – Я муж твой, а ты жена моя. Свое беру.
Слезы текли по щекам Насти, пыталась оттолкнуть мужа, да вдруг ахнула, побледнела, за живот схватилась:
- Дитя! – выдохнула и обмякла.
Испугался Василь, одумался, словно морок сошел, подхватил жену, к лавке отнес, устроил на руках своих, обнимает, баюкает:
- Прости, любовь моя. Погорячился, - целует ее в волосы, успокаивает.
С того дня заболела Настенька. Белая стала совсем, в лице ни кровинки. Ходит по избе, за стеночку держится, то согнется вдруг и живот обнимает, от боли губы кусая.
Аглая, которая раньше придраться ни к чему не могла, теперь зачастила в гости. Не чтоб помочь, чтоб укорить. То пол не подметен, то еда не приготовлена, то паутина в углах.
При Василе молчала, только головой качала, боялась, что сын оборвет ее, как уже не раз делал. А вот без Василя высказывала:
- Какому мужику жена хворая нужна? Болеешь – перетерпи. Прибери дом, да есть приготовь. Ох, жалеет тебя Василь! За что такое счастье тебе досталось? Я дитя носила, в поле и косила и жала, и Василя там же рожала. Родила - и дальше жать пошла.
Сына же к себе зазывала под любыми предлогами, а там дочка соседская Парашка уже крутилась. И Аглая девку эту нахваливала, как могла. И печет вкусно, и по хозяйству ей помогает, и здоровая, крепкая. Василь на Парашку и не смотрел. А когда мать особо надоедала, не сдерживался:
- Хороша Парашка, не спорю, да такой хозяюшки как моя жена на всем белом свете не сыскать.
Придумала Аглая тогда хитрость:
- Тяжело сейчас нашей Настеньке управляться, бедная она, болезная. Пусть Парашка ей помогает, а Настя поучит ее кружева плести. Мастерица она знатная, а девочке умение такое в жизни пригодится.
Не разгадал Василь дурного замысла, подумал, что Настеньке с помощницей будет полегче. Парашка – девица проворная, к работе привыкшая. Да и на Василя она не смотрела совсем, дичилась его, все спрятаться старалась. Не должна Настя ревновать. Не к чему. Для Василя только она одна и существовала. Да даже если б и приревновала, ему бы приятно было, знать, не безразличен он своей холодной жене.
=5=
Не сам принял решение Василь, с Настей посоветовался, и теперь Парашка с утра и почти до захода солнца в их доме дневала. Шустрая оказалась девчонка. Кует во дворе Василь, да невольно и залюбуется, как споро и ладно у нее дело получается. И корову подоит, и в стадо отгонит, и конюшню почистит, и воды с речки принесет. В избе подметет, половички вытрусит, Настеньке и блины завести поможет, и пироги напечь, и белье постирает, и развесит. Говорит, отдыхай-отдыхай, голубушка, мне не в тягость. Поладила Парашка с молодой хозяйкой. Зайдет Василь в дом, видит - разговаривают девушки, смеются. А запоет Парашка – заслушаешься. Голос звонкий, чистый, ручьем журчит, то грустью, то радостью переливается.
Только вот кружева у Парашки совсем не получались, нитки перепутает, коклюшки из рук валятся. Как ей только Настя ни объясняла, как ни показывала – все зря!
Вот уж август настал. Совсем тяжело стало Насте ходить. Все за поясницу держится, то охает, то отдышаться не может. Василь не позволял ей даже за ворота показываться, боялся за нее, вдруг рожать надумает. Уже и колыбельку смастерил. Похвалила его Настя за работу, по щеке погладила, улыбнулась. Поймал он ее ладонь, к губам своим прижал, да как в лицо жене взглянул, так и отпустил руку, развернулся, понурился и на улицу вышел. Парашка видела все, лишь головой сокрушенно покачала.