Страница 25 из 27
Плодотворная во всех смыслах карьера прокурора и дипломата подразумевала необходимость его круглосуточной охраны. Чтобы, не дай бог, кто-нибудь не пристукнул сталинского златоуста в доме Нирнзее, ему выделили персональный лифт, а при нем – бабку-лифтершу, денно и нощно сторожившую подъемный механизм от всякого рода вредителей и диверсантов. Само собой, такого соседа побаивались, стараясь не попадаться ему лишний раз на глаза. Иного соседского мальчишку он мог и по-отечески потрепать за ухо: смотри, мол, не шали, а то на работу к себе заберу! Жена Вышин-ского Капитолина и его дочь Зинаида пользовались общим лифтом.
А вообще-то человек он был свойский, мог подкинуть соседа на дачу на своей машине, если ему было по пути. Дача у прокурора была на Николиной Горе. Историк Юрий Федосюк мальчонкой оказался в одной машине с Вышинским: «Это было в 1934–1936 годах. Наши друзья и соседи Ступниковы построили себе дачу в недавно основанном кооперативном поселке Николина Гора. На некоторое время брали к себе в гости меня – “бездачного” подростка, изнывавшего в московской жаре. Уже тогда Николина Гора была летним местом отдыха московской элиты: справа от дачи Ступниковых стояла дача Качалова, слева – Вышинского, напротив – Семашко и О. Ю. Шмидта. Между соседями завязывались знакомства. Ехать на Николину Гору без автомобиля и в те времена было весьма затруднительно. Так возникали “автомобильные спайки”. Не раз хозяйку дачи подбрасывал на своей автомашине сосед А. Я. Вышинский – в те времена грозный генеральный прокурор СССР. Жил он в знаменитом доме Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке. Однажды отправился с ним на Николину Гору и я. Вышинский послал свой старенький персональный автомобиль иностранной марки к нам в Казарменный переулок. Подъехав к дому Нирнзее, я и хозяйка дачи минут пять ожидали выхода прокурора. Вот наконец он вышел – в простой толстовке, летней фуражке, коренастый, с рыжеватыми усиками; ничего солидного и устрашающего в нем не было, в тихом переулке он выглядел заурядным московским совслужем. Коротко представился мне, пожав руку. Вышинский сел рядом с шофером, вел себя сухо, подтянуто, говорил немного и на малозначащие темы.
Трясущийся лимузин, пропахший бензином, несся где-то по Перхушковскому лесу, когда последовала вынужденная остановка: с мотором что-то случилось. Все мы вышли на дорогу. Не помню, с какой фразой я обратился к Вышинскому, но начал с имени-отчества: “Андрей Эдуардович”.
Прокурор с усмешкой взглянул на меня и твердо поправил:
– Андрей Януариевич.
Такого отчества я тогда слыхом не слыхивал. Когда он представлялся, мне послышалось “Эдуардович”.
– Как, как? – простодушно переспросил я.
– Я-ну-ариевич.
Поехали далее. У Вышинских была скромная одноэтажная дача не только без забора, но даже без штакетника. На участке почти не было деревьев и кустов, расстилался огород и лужайка. Надо полагать, что даже у шофера нынешнего генерального прокурора дача побогаче. Впрочем, и у других знаменитых дачников Николиной Горы дачи по нынешним меркам были весьма скромными. Вышинский иногда заходил на “нашу” дачу, велись обычные соседские бесцветные разговоры о погоде и всхожести овощей. Жену прокурора звали Капитолиной, это была очень высокая, тонкая женщина ростом выше мужа. На даче Вышинского, куда я заходил, жила также дочь прокурора со своим мужем».
Успокоим читателя: мальчика даже не посадили за досадную ошибку с отчеством прокурора, он вырос и написал немало интересных книг. А вот по поводу дачи очень занятно, правда? Вышинский-то, выходит, еще и бессребреник? Если бы так. Он давно уже присмотрел себе неподалеку участок получше, оставалось лишь избавиться от его владельца, Леонида Серебрякова, верного ленинца. Он так и сказал ему: «Ах, до чего же у вас дивный участок, дорогой Леонид Петрович!» Жить дорогому соседу оставалось недолго. Едва в августе 1936 года его посадили как закоренелого троцкиста, наш энергичный прокурор написал в правление дачного кооператива заявление о передаче ему дачи, «принадлежавшей изобличенному ныне врагу народа Серебрякову».
Цинизм Вышинского проявился в том, что одновременно с процессом против троцкистов, что проходил в Доме Союзов, он оформлял документы на дачу Серебрякова. На этом процессе он потребовал приговорить Серебрякова к смертной казни, но еще до этого дача перешла в собственность Вышинского. Он потому так спешил, что знал – имущество Серебрякова будет конфисковано в пользу государства и дача может достаться другим людям. Более того, Вышинский присвоил себе и денежный пай за дачу, внесенный ранее Серебряковым в сумме 17 тысяч рублей. А ведь он находился на гособеспечении и деньги получал немалые. Старую дачу он сдал, а на новом участке выстроил большую, двухэтажную, к тому же вылез за общую границу садового кооператива. Но Ягуарычу на это никто не решился указать.
В 1943 году, к своему шестидесятилетию, Вышинский получил не только орден, но всевозможные поздравления, среди которых была и такая телеграмма: «Крепко вас обнимаю и целую. Горячо вам преданный Лева». Лева – это не любимый племянник Ягуарыча и даже не обожаемый приемный сын, а начальник следственного отдела Прокуратуры Союза ССР и старший помощник генерального прокурора Шейнин Лев Романович. По счастливому совпадению Шейнин жил в этом же доме. Он также и работал ранее вместе с Вышинским, за что очень ценил последнего. Работали соседи очень успешно и слаженно.
Вид на тучерез со Страстной площади
Юридического высшего образования у Шейнина не было, он успел закончить только Высший литературно-художественный институт им. Брюсова. И в свои двадцать с небольшим лет стал следователем прокуратуры. Первым уголовным делом, с которого началась совместная работа Вышинского и Шейнина, стало убийство Кирова. Шейнин вел следствие, а Вышинский на основании сфабрикованных своим помощником материалов обвинял невинных людей и требовал приговорить их к смертной казни.
Так продолжалось достаточно долго. До тех пор пока в 1949 году неожиданно не выяснилось, что государственный советник юстиции 2-го класса Шейнин Л. Р., возглавляя с 1936 года следственный отдел Прокуратуры СССР, «пригляделся к недостаткам, свыкся с ними, стремится представить положение дел в прокуратуре в лучшем виде, любит приукрасить, гонится за сенсацией», а также «в личной жизни… не проявляет необходимой разборчивости в своих многочисленных знакомствах». Прочитав такую характеристику, данную заместителем заведующего административным отделом ЦК ВКП(б) Бакакиным, Сталин немедленно распорядился освободить Шейнина от занимаемой должности «в связи с переходом на другую работу». Однако работы другой Шейнину товарищ Сталин не предоставил. И, сиживая долгими зимними вечерами дома, бывший следователь все свое время, теперь свободное, посвятил писательскому труду.
Шейнин подвизался на литературной ниве еще до войны, сочиняя всякие пьесы и рассказы. За материалом далеко ходить было не надо. Он использовал для своих опусов информацию из уголовных дел, которые сам и вел. В том, что высокопоставленный работник следственных органов является еще и драматургом, членом Союза писателей, ничего удивительного не было. Например, заместителя Берии Меркулова также неоднократно, в перерывах между допросами, посещала литературная муза. Его пьеса, в частности, шла на сцене Малого театра.
Еще в 1940 году Шейнин предложил кинорежиссеру Эйзенштейну поставить по написанной им пьесе «Дело Бейлиса» фильм. Эйзенштейн даже придумал название – «Престиж империи». Вместе они написали сценарий и послали письмо Сталину, но вождь этим не заинтересовался. А посоветовал лучше уж написать сценарий про Ивана Грозного, «как прогрессивную силу своего времени и опричнину, как целесообразный его инструмент».
Постепенно литературный багаж Шейнина становился все увесистей. К концу своей литературной карьеры он мог похвастаться не одним томом сочинений: «Записки следователя», «Военная тайна» и другие. Конечно, со временем эти творения все меньше привлекали к себе внимание серьезного читателя, оказываясь зачитанными до дыр разве что в детских библиотеках. Свои пьесы Шейнин писал в соавторстве с братьями Тур (никакие они не братья: фамилия одного из братьев была Тубельский, а второго почему-то Рыжей, но похоронены на Новодевичьем они вместе).