Все дороги ведут в Рим

— Все дороги ведут в Рим, — патриотично заметил сидевший с ногами на диване Луиджи. — И не только. Античность — колыбель европейской культуры, иногда мне кажется, что изобретение телевизора тоже готовы приписать древним грекам…

— Как ты быстро перешёл на греков, — возмутился Марсель и едва не утопил в кружке кусочек сушёного лимона. — Хотя, пожалуй, сообщать о жертвоприношении Дионису в вечерних новостях было бы куда удобнее. Бедные древние греки, сколько утраченных возможностей!

— О чём это вы? — поинтересовалась Марианна, появляясь на пороге с небольшим подносом. Она была в том самом платье, в котором танцевала… минуточку, она ещё не танцевала…

— О том, как в колыбели варили первый глинтвейн, — заявил Рокэ и залпом допил оставшееся.

— …и тогда стали добавлять пряности, — воодушевлённо вещал Констанс. Марсель порадовался, что хозяин дома смотрит в бокал, и сам перевёл взгляд на пустые стулья и незанятый диван. Дежа вю. Усиленное дежа вю. А в тот раз имбиря было поменьше… — Насколько мне известно, единого рецепта нет, ведь каждый добавляет то, что его душе угодно, но если вы спросите меня — без имбиря, корицы, кардамона гвоздики и кусочков фруктов даже говорить не о чем! Согласитесь?

— Воистину, — Марсель внимательно посмотрел на коричную палочку, нагло торчащую из бокала, и зачем-то сдвинул её пальцем на полсантиметра правее. — Но и без пряностей вполне неплохо. Кстати, Констанс…

— Да, друг мой?

— Вы сильно расстроитесь, если не проведёте прощальный ужин? Я бы хотел уехать пораньше, не в обиду вашему гостеприимству. Появились дела…

— Я страшно обижусь, — ответил хозяин дома, — и никогда-никогда не забуду, как скоро вы нас покинули.

Спорить с ним было страшновато, и Марсель согласился потянуть ещё один день. Пренебрегать столь приятным расположением было грубо и глупо, а билетов он пока не покупал — значит, сиди и располагайся дальше.

Марианна, вернувшись и расправив в прихожей зонт, тоже не сильно обрадовалась его отъезду. Марселю показалось, что, помимо обычной тоски расставания, её беспокоит что-то ещё, но чем дальше в лес — тем больше ему кажется.

— Появились дела, — повторил он и не смог сделать ни шагу в сторону, угодив в дружеские объятья. От её волос пахло дождём и немного — фруктами, что невольно напоминало о глинтвейне с его пряностями.

— Какие же? — ресницы щекотно прошлись по его шее. Иногда так бывает, что чужую улыбку чувствуешь кожей, даже не глядя в глаза.

— Очень важные и безумно интересные, — заверил её Марсель. — Не говоря уж о том, что с работой я разделался. В этом городе уж точно.

— И что же, уезжаешь? Прямо сейчас? — она и впрямь переживала, если не лгала очень искусно, и Марсель покорно проследовал наверх, запоздало порадовавшись, что прибрался в своей спальне — весьма условно, но хоть как-то. — Не может такого быть.

— Не сейчас, завтра вечером. Неужели думала, что твой супруг меня отпустит?

— Ты мог уйти, никому не сказавшись, — ровно ответила Марианна, присаживаясь на край кровати лицом к окну. Он сел рядом, в равной степени готовый и поболтать, и поболтать без слов.

— Я-то?

— Ты. Никто не ожидал, но однажды ты так уже сделал, — грустная улыбка проступила на её лице, растворяя маску равнодушия. Марсель слегка растерялся — он оставил всякие попытки узнать что-то от неё, и вот подруга сама, по доброй воле, намекает на что-то, что он определённо забыл. — Удивлён?

— Немного. Значит, у меня были причины, — хотелось бы верить в это, а не в то, что он смотался на юг и там сошёл с ума, из-за чего теперь видит галлюцинации. — Душа моя, определись, пожалуйста, ты со мной разговариваешь или нет? Я не настаиваю.

— Так и знала, ты собрался выяснять всё сам, — она резко вздохнула и, соскользнув с кровати, сменила позу, оказавшись у него на коленях, спиной к окну. — Если не уже… потому и бросаешь меня здесь…

— Никто тебя не бросает, — для большей убедительности Марсель обнял её за талию. — Не подозревай меня в подобных гадостях. Вернусь же! Сюда грех не вернуться. Впрочем, если ты будешь в Дрездене, я с удовольствием вернусь в Дрезден. Никогда там не был, кстати.

— Мне больше нравится Прага, — шепнула Марианна, нежно касаясь губами его шрама над бровью. — Здесь хорошо. Здесь произошло много хорошего… Жаль, что нельзя так жить всегда…

— Должно быть равновесие, — задумчиво отозвался Марсель. — Даже в этом. Если бы всегда всем было хорошо, это стало бы смертельно скучно… Терпеть не могу страдать, но зато потом все развлечения становятся ярче в разы.

— Ты прав… — Марианна слегка склонила голову, собираясь поцеловать его в губы, и устроилась поудобнее, чтоб не соскользнуть с колен, но остановилась, глядя куда-то в сторону двери. А они дверь закрыли? Похоже, что нет.

— Ни в коем случае не хотел прерывать ваши упражнения в эквилибристике, — негромкий голос, явившийся средоточием мирового сарказма и убийственной иронии заодно, Марсель узнал сразу. На этот раз узнал. — Но, боюсь, уже прервал. Марианна, Коко ищет тебя внизу. Ищет и не находит, бедняга, я решил ему помочь…

— Спасибо, Рокэ, — улыбнулась Марианна, обвивая руками шею Марселя. — А ты вовремя.

— Я не бываю не вовремя. В противном случае, меня просто нет, — Марсель не выдержал и обернулся, стараясь не уронить Марианну, и изобразил самый укоризненный взгляд, на который был способен. Надо признать, у Рокэ это вышло лучше. — Ну что? — переспросил он, скептически вскинув бровь.

— Ничего. Я хочу тебя треснуть.

— Бей сразу в голову, — посоветовал Рокэ и широко ухмыльнулся: — Людям, оказавшимся в одной лодке, проще друг друга понять…

— Не вздумайте драться в моём доме, — пригрозила Марианна. — Я сейчас спущусь, но если хоть звук…

— Не будет ни звука, я здесь ненадолго. Ближе к ночи вернусь, — он резко развернулся и скрылся в коридоре, шаги затихали на лестнице, на первом этаже — как всегда при гостях — зачирикали птички Констанса.

— Хорошо, что ты ещё не уехал, — подытожила Марианна, ускользая из объятий и поправляя воротник. — Пойдём вниз, наверняка Констанс хлопотал об ужине.

— Хороший расчёт, — поправил Марсель. — Совместными усилиями, надо полагать.

— Что с тобой? Не злись.

— Я не могу не злиться, — прозвучало странно, но ведь правда же. — Не грусти, не на тебя. Наверное… Что за военная кампания? Мне теперь нельзя уехать из Праги?

— Но ты же хотел знать правду! — всплеснула руками Марианна.

— Я бы преотлично узнал её сам, раз он так не хочет меня видеть!

— Не кричи, — она слегка охрипла, и это остудило пыл. В самом деле, разорался… — Я знаю, что ты звонил Луиджи… Рокэ бы не приехал, если б не хотел…

— А сразу нельзя было? — Марсель улыбнулся как можно естественнее, прекрасно понимая, что Марианна не виновата. Она нахмурила брови:

— Сразу?

— Сразу. В поезде. Я не говорил? Мы оказались в соседних купе, — отрешённое молчание подталкивало к продолжению рассказа. — Естественно, я ничего не понял… Хотел познакомиться заново… Не то чтоб меня сильно задел отказ, но потом я нашёл эти фотографии. Да он же просто удрал, — Марсель уже понимал, что иначе быть не могло, но если б он не начал говорить — не смог бы этого вспомнить, узнать заново. — Ближе к ночи — это когда? Я готов хоть на три прощальных ужина, вопросов у меня хватает.

— Это тогда, когда будет нужно, — Марианна вздохнула и поправила локоны, что показалось несколько нервным жестом. — Послушай… Вы ещё наговоритесь, но я возьму на себя смелость сказать то, что Рокэ никогда не скажет… Или нет, я вообще не знаю, что скажу, но не могу не сказать. Ты имеешь полное право обидеться на всех нас, но мы хотели, как лучше… Ты говоришь, соседние купе? Я бы ни за какие деньги в мире не согласилась оказаться на месте Рокэ. Он сделал всё, чтобы ты больше никогда не сталкивался… с тем, с чем столкнулся, и тут ты просто появляешься рядом!

— Не тревожься, прошу тебя, — она и впрямь дрожала, как осиновый лист. — Какие страшные тайны, я, честно, верю, но Марианна… я без понятия, с чем я там столкнулся. Я не помню ни черта.