Страница 44 из 45
На заводах решили избирать… инженеров. Решение понятно, ведь инженер в те времена был человеком обеспеченным, получал очень большой оклад. С Ижорского завода рабочие выгнали 38 инженеров и мастеров, видимо, особенно досаждавших им при «старом режиме»[443].
Уже летом 1917-го сахарозаводчики констатировали настоящую «разруху в сахарной промышленности»[444]. Даже сырья теперь не хватало. Крестьяне захватывали латифундии, делили землю по наделам и распахивали плантации сахарной свеклы под пшеницу. Добыча угля в Донбассе с января по декабрь 1917-го сократилась почти в два раза[445]. Производительность труда падала, зато росла зарплата. Рабочие навязали свою волю хозяевам, но хозяева начали разбегаться. Шахты и заводы останавливались, многие пролетарии, пожив вольготно несколько месяцев, оказались без работы. Еще весной 1917-го на Донбассе не хватало рабочих рук, а уже в сентябре 1917-го 100 000 шахтеров и 50 000 металлургов остались без работы[446].
2
Первыми жертвами нового строя стали офицеры и полиция. Зато дезертиры гордо ходили по улицам, полицейские прятались от них. В Петрограде и Москве городовых убивали. Из Киева они просто куда-то исчезли в первые же дни. Место городовых заняли студенты, тут же вооружившиеся револьверами. Из «прогрессивной» молодежи стали набирать народную милицию вместо упраздненной полиции. Но молодые люди не владели навыками сыскной работы, не умели следить за порядком. Улицы в несколько дней были загажены и заплеваны.
В первые дни революции глупые гимназистки и курсистки нацепили красные банты и вместо классов и аудиторий отправились митинговать. Но как-то в Москве у памятника Гоголю на Пречистенском бульваре один оратор так обратился к «товарищам-солдатам»: «Не слушайте буржуев, они только заворачивают вам мозги. Присоединяйтесь к нам, и все эти девки <…> будут ваши!»[447] – с этими словами он показал на гимназисток. Толпа солдат взревела. Гимназистки позабыли о красных бантиках и перестали вечерами появляться на улицах.
От города не отставала и деревня. Солдаты, возвращаясь с фронта, «принесли новый дух, новые этические понятия; они открыто крали не только у панов и евреев, но и у своих же селян»[448]. Если селяне их мягко укоряли, следовал грубый ответ: «Я на фронте кровь проливал, а вы тут богатства копили!»[449]
Уже летом-осенью обыватель взвыл от новых революционных порядков. Революция началась из-за очередей в хлебных лавках. Хлеб-то был, склады забиты мешками с мукой, но по бесхозяйственности и бестолковости не организовали даже их разгрузку. После революции хлебную норму сократили, а очереди стали привычным явлением. Цены росли стремительно, но скоро уже и за деньги трудно будет достать муку, хлеб, масло или сахар. В июле 1917-го в Киеве женщины, «разозленные задержкой пособий»[450], ворвались в зал заседаний городской думы и взяли «в плен» градоначальника[451].
Весной-летом еще можно было жить, а осенью 1917-го в Петрограде, Москве и даже в провинциальном Симбирске лавки стояли закрытые, заколоченные досками. Нечем стало торговать, да и опасно: придут какие-нибудь «товарищи» и все реквизируют.
Из письма мещанки Анны Павловны Тюрьковой старшему сыну, Науму Ивановичу Тюрькову, Симбирск: «Город у нас с шести часов вечера на военном положении, и вот сейчас одиннадцать часов, и везде ходят патрули и стреляют. Ребят всех уложила одетыми и обутыми, и шубенки наготове. <…> Господи, вот опять стреляют, как страшно, у меня просто руки и ноги дрожат, ужасно боюсь. Дожили до житья, нечего сказать, ну и свобода, в тарары бы ее…»[452]
Интеллигенция начинала понимать, какой ужас она вызвала из мрака. Громили и поджигали усадьбы. В Молодовом, усадьбе Тепловых на Орловщине, сгорели бесценные картины Левицкого. Дмитрий Арцыбашев, русский инженер и агроном, рассказывал академику Вернадскому: «…разорение Тульск[ой] губернии полное; уничтожена вся культурная сельскохозяйственная работа – плодовые сады, племенные питомники, семенные хозяйства. Восстановить – годы. Все деревни переполнены обломками от грабежа усадеб. В грабеже участвуют подростки…»[453]
Вот газетные заголовки 25 октября 1917 года: «На погромах»; «Бой в Казани»; «Захват фабрик и заводов»; «Уничтожение лесов»; «Грабежи»; «Самосуды»; «Осквернение мощей»; «Убийство генерала Зебарова»; «Убийство князя Сангушко и разгром его замка»; «Продовольственные беспорядки»; «Голод»[454].
Мусульмане в Средней Азии утверждали, что при царе им жилось лучше. В плодородной и многоэтничной Ферганской долине тогда говорили, будто Аллах создал в наказание людям четыре бедствия: войну, безводие, голод и свободу[455].
Поздней осенью 1917-го Михаил Булгаков побывал в Москве (лечился в клинике от наркомании) и в Саратове (навещал родственников жены). Под новый 1918 год он написал своей сестре Надежде об этой поездке. Писал уже из Вязьмы, где работал в местной больнице, заведовал инфекционным и венерическим отделениями.
Из письма Михаила Булгакова (Вязьма – Царское Село, 31 декабря 1917 года): «Я спал сейчас, и мне приснилось: Киев, знакомые и милые лица, приснилось, что играют на пианино… Придет ли старое время? Настоящее таково, что я стараюсь жить, не замечая его… не видеть, не слышать! Недавно, в поездке в Москву и Саратов, мне пришлось всё видеть воочию, и больше я не хотел бы видеть. Я видел, как серые толпы с гиканьем и гнусной руганью бьют стёкла в поездах, видел, как бьют людей. Видел разрушенные и обгоревшие дома в Москве… тупые и зверские лица… Видел толпы, которые осаждали подъезды захваченных, запертых банков, голодные хвосты у лавок, затравленных и жалких офицеров…»[456]
Англичане и французы в первые недели радовались: теперь их союзником будет не консервативный русский царь, не «восточный деспот», а обновленная Россия, самая молодая демократия Европы. Надеялись, что армия революционной России будет решительнее сражаться с германцами. Да и в России образованные, но наивные люди всерьез считали, будто армия теперь будет столь же храброй и победоносной, как и французская армия времен Великой революции. Но случилось иначе.
Из воспоминаний Николая Полетики: «…первой и главной реакцией солдатских масс на известие о революции был многомиллионный вздох облегчения на фронте и в тылу: “Слава богу, мир! Больше не нужно идти в атаку, прорываться через проволочные заграждения, чтобы быть искалеченными, остаться без рук, без ног, без глаз! Слава богу, все это окончилось! Сейчас мы будем жить, и жить по-своему! Начальство ушло!”»[457]
Не Временное правительство и даже не Петроградский cовет, а всего лишь его солдатская секция приняла знаменитый приказ № 1. Но приказ этот успели выпустить многомиллионным тиражом, разослать по всем частям действующей армии, по всем военным гарнизонам. Император только-только подписал отречение, новый военный министр Гучков еще не вступил в должность, а судьба армии, судьба войны на Восточном фронте уже была решена.
Воинские части теперь подчинялись не офицерам, а выборным солдатским комитетам. Оружие переходило в руки этих же комитетов. Отменялось «вставание во фронт» (перед офицерами. – С.Б.) и обязательное отдание чести вне службы.
443
Солженицын А.И. Красное колесо: Повествование в отмеренных сроках. Узел III. Апрель Семнадцатого. Кн. 4. С. 476.
444
1917 год на Киевщине: Хроника событий. С. 211.
445
Со 123 миллионов тонн в январе 1917-го до 63 миллионов тонн в декабре того же года. См.: Корнилов В.В. Донецко-Криворожская республика: расстрелянная мечта. С. 207.
446
Там же.
447
Солженицын А.И. Красное колесо: Повествование в отмеренных сроках. Узел IV. Апрель Семнадцатого. Кн. 1. М.: Время, 2009. С. 238.
448
Чикаленко Є. Щоденник (1918–1919). С. 29.
449
Там же. С. 29.
450
В России накануне Первой мировой войны уже сформировалась система социального обеспечения для семей, временно (из-за призыва в армию) лишившихся кормильца, а также для вдов и сирот. В 1912 году Государственная дума и Государственный совет приняли «Положение о призрении нижних чинов и их семей». Некоторые солдатки получали довольно большие пособия – по 30–45 рублей в месяц, в два раза больше жалованья дворника или почтальона. См.: Пушкарева Н.Л., Щербинин П.П. Организация призрения семей нижних чинов в годы Первой мировой войны // Журнал исследований социальной политики. Т. 3. № 2. С. 148, 150.
451
Бош Е. Год борьбы: Борьба за власть на Украине с апреля 1917 г. до немецкой оккупации. М.; Л.: Госиздат, 1925. С. 16.
452
Козлов Ю. «Ну и свобода, в тарары бы ее…»: Семейная переписка о жизни в Симбирске, на родине Ильича, осенью 1917 года // Российская газета. 2017. 1 июня.
453
Вернадский В.И. Дневники 1917–1921. Октябрь 1917 – январь 1920. Киев: Наукова думка, 1994. С. 50.
454
Булдаков В.П. Хаос и этнос. С. 424.
455
Там же. С. 467.
456
Булгаков М.А. Под пятой (дневник 1923–1925). URL: http://bulgakov.lit-info.ru/bulgakov/publicistika/pod-pyatoj.htm.
457
Полетика Н.П. Виденное и пережитое. Тель-Авив: Библиотека Алия, 1982. С. 83.