Страница 43 из 45
Мировая война не принесла народу ничего, кроме разорения. Соборная Украина, объединившая Киев со Львовом, Черновицы с Харьковом, оставалась мечтой. Украинцы в мундирах Русской императорской армии продолжали воевать с украинцами в мундирах Императорской и королевской армии. Немцы зашли в тупик позиционной войны, будущая победа Антанты еще не была очевидна, хотя ресурсы ее противников уже были на исходе. Украинцы-интеллектуалы в России надеялись не на милость императора и не на победу Австрии, а на вмешательство президента США Вудро Вильсона. Америка пока не вступила в войну, и Вильсон, глава самого богатого и могущественного нейтрального государства, предлагал воюющим державам свое посредничество в мирных переговорах. В своем послании Конгрессу 22 января 1917 года «Мирное соглашение и американские принципы» Вильсон говорил и о народах, которые живут под властью «враждебных им и руководимых злой волей правительств» и которые в послевоенной Европе должны получить свободу «жизни, религии», общественного и экономического развития[431].
Украинцы восприняли слова Вильсона как поддержку права наций на самоопределение. Украинский литературный критик Сергей Ефремов писал от имени Товарищества украинских прогрессистов президенту США: «Русские считают украинцев частью русского, поляки – частью польского народа. <…> Украинский народ хочет быть самим собою и упорно борется за самобытное существование. <…> В Ваших призывах к согласию и обновлению человечества эти массы узнают свои лучшие стремления. <…> И уж благословением прозвучали Ваши слова для негосударственных наций, которые за неисчислимые жертвы свои в пользу государств-левиафанов имеют расплату своим национальным угнетением»[432]. Но американскому президенту в те времена не было дела до Украины и украинцев.
Украинским интеллектуалам казалось, будто их соотечественникам нет дела и до самих себя. Последняя поэма Леси Украинки, написанная за полтора года до мировой войны, называлась «Про велета» («Про великана»). Великан, наказанный Богом за какую-то провинность, спит, скованный железными путами. Когда-нибудь он проснется и встанет, но когда – неизвестно. Может быть, через сто лет, а может, через минуту.
Образ спящего великана Лесю Украинку интересовал давно. В январе 1903 года она написала об этом Ивану Франко: «Вы, конечно, знаете легенды о богатырях в темницах. Вот сидит такой узник в темнице не год, не два, и кажется ему, что он ослеп, но это слепа та ночь вокруг него; и кажется ему, что он стар, но то стара темница, что его скрывает; и думает он, что всё еще крепки его кандалы, но кандалы давно сглодала их собственная ржа; только узник не верит своим рукам и не пробует их силы. И только для того нужен ему избавитель из-за Черноморья, чтобы крикнуть: “Встань!”, чтоб от крика содрогнулся узник и чтоб рассыпались кандалы на его руках, и тогда уже свободными руками узник сам сокрушит двери старой темницы и увидит, есть еще солнечный свет и для него. <…> Если б у меня был такой голос, <…> я бы крикнула, как теперь море ревет (на море как раз буря теперь), и далеко пронеслось бы через горы: “Встань!”»[434]
У поэтов есть дар предвидения. Старые «кандалы» и в самом деле были уже никуда не годны, они рассыпались как будто сами по себе, к величайшему удивлению и русских социалистов, и украинских националистов. Великан проснулся. И началась украинская весна, да началась не с первой капели, не с луж и весенней слякоти, а сразу с ледохода.
Пробуждение
1
«Время было такое, что если гимназист пятого класса умирал, например, от скарлатины, то вся гимназия шла за его гробом и пела: “Вы жертвою пали в борьбе роковой!”»[435], – вспоминал Александр Вертинский. Революцию ждали много лет, мечтали о ней, а случилась она внезапно. Это уже потом историки обратят внимание на оппозицию в Государственной думе, где ругали правительство уже не только левые (социал-демократы, трудовики) и либералы (кадеты, прогрессисты), но и националисты, и даже крайне правые. Припомнят невиданную со времен Смуты непопулярность царя, всеобщую (от черносотенцев до большевиков) ненависть к Распутину, чья фигура выросла в народной мифологии до размеров необычайных.
Словом, тревожных симптомов было много, но ни один как будто не сигнализировал о смертельной болезни. И вдруг – революция, падение монархии, новая власть и новая, совершенно небывалая жизнь. Потрясенный Василий Розанов напишет: «Русь слиняла в два дня. Самое большее в три. <…> Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Что же осталось-то? Странным образом – буквально ничего»[436].
«Слиняла» Российская империя, рассыпалось великое государство, созданное потомками Ивана Калиты, русскими великими князьями и царями, дворянами, казаками, купцами, торговыми мужиками, землепашцами, «боярами честными», «вельможами многими».
Люди не могли перемениться за несколько дней Февральской революции. Они и не переменились. Но исчезли старые связи между ними. Великие князья и банкиры надели красные банты, заводчики и домовладельцы вывесили красные знамена. В Петрограде швейцары собирались на митинг – «говорить о политическом моменте и о тяжком положении швейцаров»[437]. В Киеве официанты объединились в профсоюз и потребовали «реквизировать все паштетные и рестораны, передав их городскому самоуправлению»[438]. Владельцев паштетных и ресторанов теперь ни во что не ставили. Им даже запретили принимать на службу новых работников без согласия профсоюза. Особый профсоюз образовали и киевские дворники, объединившись со швейцарами. Там же, в Киеве, на Подоле, рабочие пивоваренного завода приняли решение «ввести контроль над производством»[439].
Профсоюз домашней прислуги потребовал ввести восьмичасовой рабочий день «с допущением сверхурочных работ не более 3-х часов в день за полуторную плату». От хозяев прислуга потребовала «вежливого обращения», а слово «пан» и вовсе запретить[440]. Проститутки в публичном доме отказались от врачебных осмотров, которые-де нарушают права личности.
Бастовали прачки, ломовые извозчики, горничные. И, конечно же, бастовали фабричные рабочие. Требования, сначала справедливые, выстраданные долгими годами тяжкого труда, становились всё более наглыми. Получили рабочие долгожданный восьмичасовой рабочий день – потребовали отмены сверхурочных. И не надо сдельной работы, пусть будет твердый оклад. Работал или не работал – иди в кассу получать деньги. И вот уже требуют семичасовой день, а на знаменитой фабрике «Треугольник» – шестичасовой! Впрочем, и у пролетариата раскол. Чернорабочие потребовали уравнения в зарплате с квалифицированными рабочими[441]. Зарплату повышали где на 20 %, где на 40 %, а где и в четыре раза. На предприятиях юга России средний рост зарплат составил 200–300 %. В мае 1917-го на 18 предприятиях Донбасса «с валовой прибылью 75 млн рублей в год рабочие потребовали повышения зарплаты на 240 млн рублей»[442].
431
Михутина И.В. Украинский вопрос в России. С. 242–243.
432
Михутина И.В. Украинский вопрос в России. С. 243.
433
«Нас призрак этот не страшит!» – Враги ликуют хором. Но стихнет скоро божий гнев. Беда минует скоро.
И встанет великан тогда, Расправит плечи снова И разорвет в единый миг Железные оковы. (Пер. Б.Лебедева)
434
Леся Українка. Зібрання творів: у 12 т. Т. 12. С. 16–17.
435
Вертинский А.Н. Дорогой длинною… С. 51.
Вертинский здесь писал о революции 1905 года, но его наблюдение не устарело и в 1917-м, а самое главное, оно передает атмосферу русского общества перед революцией и в первые революционные дни, недели.
436
Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М.: Захаров, 2001. С. 7.
437
Солженицын А.И. Красное колесо: Повествование в отмеренных сроках. Узел III. Март Семнадцатого. Кн. 4. М.: Время, 2009. С. 36.
438
1917 год на Киевщине: Хроника событий. Киев: Госиздат Украины, 1928. С. 80.
439
1917 год на Киевщине: Хроника событий. С. 101.
440
Там же. С. 107.
441
Солженицын А.И. Красное колесо: Повествование в отмеренных сроках. Узел III. Апрель Семнадцатого. Кн. 4. М.: Время, 2009. С. 611.
442
Корнилов В.В. Донецко-Криворожская республика: расстрелянная мечта. Харьков: Фолио, 2011. С. 252.