Кричи, белокрылое создание

Отметившись на пункте охраны, девушки прошли в блок С, где остановились и проверили свои пейджеры. Разделяться запрещала политика безопасности, поэтому в камеры они заходил вместе, пока у дверей дежурила пара санитаров.

– Ну что, красавицы, к кому на этот раз пришли погостить? – Полюбопытствовал один из мужчин, с доброй ухмылкой посмотрев на гостей.

Илона приветливо улыбнулась в ответ, в то время как София, не отрывая взгляд от пейджера, отмахнулась:

– Не видать тебе от меня ласки, Эрик. Дома меня ждет муж и двое спиногрызов, поэтому открывай камеру и не трать мое время.

– Ты, как и всегда, само очарование… – Разочаровано вздохнул санитар, покачав головой и бодро уточнил: – У нас тут четверых привели с процедур. С которых начнем?

– Пойдем по порядку, – предложила Илона

Не встретив возражений, блондинка направилась к первой из палат, указанных в списке. После процедур многие пациенты вели себя неадекватно, приходилось успокаивать их, возвращать в состояние нормы, каким бы шатким оно ни было.

Санитар отворил скрипучую железную дверь, за которой, несмотря на солнечный свет, царила угнетающая атмосфера безысходности. Стерильность сочеталась с признаками людской девиации, запах хлорки, пота и мочи резал обоняние. Худощавый мужчина, с которого едва не спадала пижама, сидел, зажавшись в углу, словно маленький мальчик. Блики света играли на его лысой голове, будто отполированной воском.

– Николас, – позвала пациента Илона, остановившись посреди комнаты. От звука своего имени мужчина вздрогнул и перестал раскачиваться, замер, словно кролик, почуявший опасность. – Николас, это я, Илона. Посмотри на меня.

Она опустилась на колено, внимательно наблюдая за поведением человека, который оказался в психиатрической больнице по обвинению в убийстве своих родителей. Он неловко вздернул голову, во взгляде проскользнуло узнавание, но он явно не спешил радоваться.

Исхудавшее лицо, впалые щеки, морщинки вокруг припухших глаз. Мужчина выглядел намного, намного старше своих тридцати лет. Только к болезненному антуражу прибавились покраснения на щеках и шее, словно легкие ожоги, вид которых не понравился девушке.

– Как ты себя чувствуешь? – Стараясь не хмурить брови и выглядеть абсолютно спокойной, Илона продолжила: – У тебя что-то болит?

Мужчина более не казался испуганным, присутствие медсестры вернуло ему чувство реальности, и теперь он смотрел на нее с осуждением, как обиженный ребенок. Илона знала повадки всех пациентов, с которыми работала, и подобная смена настроения могла сулить все, что угодно, от непредсказуемой агрессии до истерии. Но Николас никогда не нападал на нее, довольно часто кричал и принимался бить себя по бедрам, и только. А за последнюю неделю приступы злости практически сошли на нет, что могло бы обрадовать блондинку, но она скорее озадачилась его поведением. На смену злости приходил страх, санитары не раз говорили, что Николас, да и другие пациенты, после процедур кричали или плакали во сне.

– Ладно, Николас, если все хорошо, я пойду к другим, – сдержано улыбнулась Илона, поднимаясь с пола. Если мужчина не выказывал признаков сильной девиации, то не стоило задерживаться, но едва девушка развернулась, как услышала сдавленный шепот:

– Жнец придет… Жнец придет, опять придет…

– Николас?

Илона хотела думать, что ей показалось, однако мужчина продолжал буравить ее сосредоточенным, пугающим взглядом, от которого по спине бежали мурашки.

– Ты что-то?..

– Он придет. За всеми придет. И за тобой придет.

Опустив взгляд и обхватив колени покрепче, мужчина принялся раскачиваться из стороны в сторону, повторяя «он придет, за всеми придет». Илона еле сдержалась, чтобы не выбежать из палаты, сердце заколотилось быстрее, дыхание вырывалось из груди рваными вздохами.

Жнец придет… Это уже не первый случай, с каждым днем они повторяют его имя: Жнец, Жнец… Это начинает беспокоить.

– Что случилось? На тебе лица нет.

Из растерянного состояния Илону выхватила София, выйдя из палаты по соседству с толстой папкой документов, которую вернула на стойку рядом с дверью. Она выглядела ничем не обремененной, спокойной и даже расслабленной, насколько позволяла ситуация. После увольнения из городской больницы по обвинению в подделывании рецептов, женщина будто отдыхала здесь, ловя удовольствие от возможности вернуться к медицинской практике.

– Тоже заметила отметины? – Не дождавшись ответа, задала очередной вопрос шатенка, подходя к другой палате и уже обратившись к санитару: – Не знаешь случаем, что с ними делают?

– Честно – даже знать не хочу, – пожал плечами Эрик. – Спокойные и ладно.

– С этим не поспоришь… – Задумчиво закивала София. – Даже слишком спокойные…

– Это уже не наше дело, – убрав выпавшую прядь волос за ухо, блондинка поспешно направилась к следующей палате и взяла с подставки больничную карту пациента. – Мы должны заботиться о пациентах.

– Если останется, о ком заботиться.

Пропустив мимо ушей саркастичное замечание Софии, блондинка старалась не думать, как они с Эриком обменялись снисходительными взглядами. В психбольнице ненормальными были не только пациенты, и Илона со своей добротой и снисходительностью, строгим следованиям правилам порой выглядел забавной и наивной. Но она верила, что в каждом человеке хранится частица добра, словно огонек, поддерживающий жизнь в угасающем рассудке. Откуда возникла такая убежденность – признаться, девушка понятия не имела. Порой ей казалось, что кто-то постоянно нашептывал эту мантру на ухо, пока не осталось иного выбора, как следовать ей.

Илона также осознавала, что «терапия», которой подвергали душевнобольных преступников, не всегда была тем, чем казалось, и ее это коробило. Но единственное, что она могла дать пациентам – уход и надежду. Такова ее работа.

Проходя палату за палатой, Илона и София не переставали устало вздыхать и пытаться выманить пациентов из-под кроватей – единственного места, где можно спрятаться. В их обязанности входило не только удостовериться, что человек жив, но отметить его психическое и физическое состояние. Если он навредит себе: оторвет ухо, выдавит глаз или откусит язык, то проблем не оберешься.

– Ладно, последняя, – не то торжественно, не разочаровано вздохнула София, достав пейджер и подойдя к палате с массивной металлической дверью. Женщина потянулась за больничной картой, но не притронулась к ней, застыв и в недоумении расширив глаза. – Да вы издеваетесь… Это что, шутка?

Вызывающий вопрос был обращен к Эрику, который нервно закусил нижнюю губу и пожал плечами.

– Ну, его же уже не в первой забирают. Чего ты удивляешься?

– Возможно потому, что к нему, блин, только санитаров пускают!

– Я ходила к нему, – безучастно обронила фразу Илона, сосредоточено изучая маленькое окошко посреди двери. Осознав, что София смотрела на нее, как на ума лишенную, она добавила: – И уже не раз. После резонансной машины он ни на кого не нападал.

– Ну, на тебя-то он не нападал, – тактично подметил санитар, отступив от палаты, словно от ворот, ведущих в ад. – Ты ему явно нравишься.

– Без шуток, Эрик, – насупилась Илона, не одобрив шуточный настрой собеседника. – Вы к нему заходили толпой с дубинками наизготовку, загоняли, как скот, и надеялись, что он не будет сопротивляться?

– Он псих, Илона, – напомнила София, подхватив медицинскую карту и с презрением указав на имя «Уильям (Билли) Хоуп». – Или забыла, за что его сюда посадили? Как по мне, так его нужно было «случайно» застрелить при аресте.

– Он пациент, София, и я прекрасно знаю, что он сделал. Но мы должны выполнять свою работу, у нас есть задание осмотреть пациентов, и мы сделаем это.

Женщина насупилась, быть может, уязвленная обвинением в малодушии или трусости, однако, еще раз посмотрев на массивные стальные двери, с уверенностью решила:

– Не-е, я туда не пойду. Можешь на меня пожаловаться, подруга, однако я не сунусь к тому типу.