Страница 17 из 21
«И тут я заболела. Тяжело заболела раковым заболеванием груди. Случайно подслушала разговор врачей о своей судьбе, что жить мне осталось совсем недолго. Тут меня совесть стала мучить, и вызвала я Сашко прямо к операции своей. Он прилетел сразу же. Сел у моей кровати в этой чертовой районной больничке, смотрит на меня и говорит всякие слова, руки мне целует. Вот оно отговорился, тогда и моя очередь пришла говорить.
Он все узнал из моего больного шепота. И про ту коробку из фанерки зимой, и про своих родителей, и про мою любовь к его брату Веничке. Шепчу и плачу, шепчу и плачу. Глаза закрыла, боюсь на Сашку смотреть. Потом открыла глаза: смотрю – по его щеке тоже слеза бежит.
– Жалко мне тебя, мама, – говорит мой сынок украденный. – Так жалко, что и сказать тебе не могу.
Надо же, такие слова мне…Что дальше? Как видите не померла я. Живу, вот уже 13 лет после того смертного приговора. А Сашка мой нашел отца, совсем старенького, и брата (мама его к тому времени померла). Он их нашел, выправил свои документы по новой, а в 1993 году подались они всей семьей в Израиль…
Семья у Вени хорошая, детей трое, уже внуки имеются. Я с ним два раза виделась. Один раз в России, другой – здесь, недавно. Все прощения просила, но он вздыхал тяжко, ничего не сказал. Думаю, не простил меня из-за матери. Та всю жизнь Сашеньку своего вспоминала…»[60].
Назовем все своими словами, безусловно, Клавдия Зотова совершила преступление (украла ребенка) и многие годы не раскаивалась в этом. Ею двигали желание мести и «голые схемы» – распространенные в те годы культурные сценарии. В период преступления она явно была не в себе («я все горела страшным огнем»). С одной стороны, Клавдия всю жизнь любила Веничку, а с другой – ввергла в трагедию его семью и ускорила смерть его матери.
Но убить ребенка Клавдия все же не смогла, хотя хотела. Более того, она его полюбила, воспитала как своего сына, а на пороге смерти ее «стала мучить совесть», она два раза выпрашивала прощения у своего Саши. Зотова все же имеет совесть, она не может убить маленького ребенка, заботится о нем и любит его. У Клавдии была добрая и любящая мать, и сама Зотова способна на большую любовь (правда, как говорят в народе, любила «по-своему»). Но главное, оказалось, что для Клавдии маленький ребенок – это не орудие мести, а беззащитное дитя, нуждающееся в защите и любви. Немаловажными являются и угрызения совести[61].
Продумаем этот кейс. Речь идет о становлении личности в юном возрасте и поступках, во многом определивших жизнь человека. Будем анализировать три ситуации: отвергнутой любви, толкнувшей Клавдию на преступление, неудавшейся полностью мести (хотя украла маленького брата Венечки, но убить его не смогла) и признания в преступлении на пороге смерти.
Первое на что стоит обратить внимание: пусковым механизмом всех трех ситуаций выступили объективные «экзистенциальные проблемы». В первом случае страшное горе отвергнутой любви, во втором – невозможность оставить на смерть маленького ребенка, хотя замысел такой владел Клавдией, в третьей ситуации ожидание приближающегося конца жизни с желанием встретить его с чистой совестью. Эти ситуации были объективны в том смысле, что сложились независимо от желаний Клавдии и требовали решения (поступка). Экзистенциальные они потому, что затрагивают самые глубинные платы жизни (ценности) личности. Действительно, Клавдия жить без любви Венички не могла («горя сильнее не было в моей жизни»); убить Сашу не могла тоже («ясно понимаю, что не смогу бросить маленького так, на смерть»), хотя желание отмстить было очень сильное; наконец, рак и близкая смерть, буквально поставившие перед Клавдией совесть, – не менее фундаментальное событие.
Можно предположить, что разрешение указанных экзистенциальных проблем требовало смены реальности. Каким образом можно мстить любимому? Если по-настоящему любимый, это сделать невозможно. Любя Сашу и вообще маленьких беззащитных детей, убить? Тоже невозможно. Как встретить свой последний день, ожидая скорую смерть, с таким камнем на сердце? Совершенно невозможно. Но все это сделать было необходимо: так замыслилось и сложилось: отомстить, убить, покаяться перед смертью. Почему таким образом? А потому, что над Клавдией довлели социальные схемы и стереотипы поведения. «На обиду нужно всегда отвечать, вплоть до смерти обидчика», например, как в сказке Пушкина «О мертвой царевне и о семи богатырях».
Тем более, что евреи – «убийцы в белых халатах» и «ей за это ничего не будет от властей, потому что все евреи в СССР будто стали вне закона, и с ними можно было делать все что угодно».
Однако и убить беззащитного ребенка (которого Клавдия, не осознавая того, любила) невозможно, лучше сделать вид, что убила, а реально, наоборот, защитила и спасла.
Наконец, можно предположить, что христианское мироощущение требовало явиться перед Богом с чистой совестью, следовательно, нужно было сознаться в содеянном грехе, покаяться и получить прощение.
Вот эти схемы (одна явно заимствованная из Пушкина, другие вмененные социальными инстанциями) помогли Клавдии сменить реальность, чтобы стали возможны рассмотренные поступки (кража ребенка, спасение и воспитание его, признание и покаяние). При этом не надо думать, что я говорю о сплошной социальной детерминации. Нет, без творчества Клавдии смена реальности тоже не произошла бы, например, нужно было к месту вспомнить сказку Пушкина и так перетолковать ее, чтобы вместо царевны оказались Венечка и Сашок.
Может возникнуть вопрос: как это Клавдия не просчитала последствия своего поступка, достаточно было только представить их, чтобы отступиться от замысленного? Или почему ни с кем не посоветовалась? А вероятно, потому, что была девственно чиста (пуста) в плане мышления и общения. Не умела ни мыслить критически (в данном случае, в отношении себя), ни обсуждать свои проблемы в общении. Кроме того, все же понимала, что нарушает закон, поэтому о совершенном никому ни одного слова. Учитывая, что мышление и общение – две центральные личностно ориентированные практики, можно предположить, что Клавдия не была в то время полноценной личностью. Право образует еще одну личностно ориентированную практику[62]. Нарушение закона Клавдией подтверждает деформацию ее личности.
60
Красильщиков А. Еврейская месть. Быль. ЕС. № 3. 24–30 января 2007.
61
Недавно появившийся на экране фильм «Остров» поразил современную зрительскую аудиторию именно тем, что главный герой фильма всю жизнь переживает угрызения совести и старается помощью людям, чтобы искупить свой грех.
62
Розин В. М. Генезис и современные проблемы права. М., 201; Розин В. М. Личность и ее изучение. М., 2012.