Страница 7 из 13
В 1990-е годы немецкие «левые демократы» тоже пришли к переоценке своего отношения к единственной оставшейся сверхдержаве. Несмотря на трения периода «холодной войны» и разногласия по вопросам о глобальном потеплении, о войне с Саддамом Хусейном и об арабо-израильском конфликте, немецкоязычные левые отыскали такие аспекты американской политики и общественной жизни, которые им хотелось бы перенести в свою страну. Мягкая иммиграционная политика, принцип гражданства, основанный на культурном плюрализме и общности мировоззрения, а также готовность использовать государство для искоренения предрассудков оказались теми особенностями Америки, которые европейские левые захотели перенять, особенно после краха советской модели. В Германии и Австрии левые (и вообще антинационалистически настроенные немцы) рассматривают 8 мая 1945 года как Befreiungstag, день освобождения, а не как день начала иностранной оккупации. Хотя восточных немцев принудил отмечать эту дату Советский Союз, после того как оккупировал их земли, сегодня ее связывают с благами, принесенными американской оккупацией, и с окончанием господства нацистов. После завершения «холодной войны» самый уважаемый представитель Франкфуртской школы Юрген Хабермас (род. в 1929 году) превратился в искреннего сторонника США. Во время конфликта с Сербией в 1999 году Хабермас призвал к расширению американской мощи и влияния в Европе, которое должно «принести [туда] космополитичное понимание прав, соответствующее положению гражданина мира», и ликвидировать остатки «националистических настроений» на его родине[32]. Истинное освобождение, прославляемое Хабермасом и его единомышленниками, презирающими прошлое Германии, требует, чтобы американцы «переучили» их так, чтобы они перестали быть немцами и стали «демократами».
В главе 4 также исследуется постмарксистская идеология, ставшая преобладающей у европейских левых. Можно проследить процесс американизации европейских левых по всему спектру – от программ новых европейских коммунистических партий, подчеркивающих необходимость модификации поведения и утверждающих ценности мультикультурализма, до войны европейских интеллектуалов с предрассудками. Отчасти за этим процессом стоят политико-исторические факторы, а именно американское доминирование в Европе, крах советской империи и целенаправленное преобразование немецкого общества американскими завоевателями после Второй мировой войны. Более того, в Восточной и Центральной Европе правительство США проявило готовность сотрудничать с бывшими коммунистами, противостоящими националистическим группировкам и политикам. Такие лидеры, как превратившийся в социалиста давний коммунист Ивица Ракан в Хорватии и бывший член Центрального комитета Коммунистической партии Венгрии Петер Медьеши, которым американский Государственный департамент помог занять посты премьер-министров, рассматривались как сторонники глобалистской перспективы, подходящие для американских экономических интересов и политики «прав человека»[33]. Кроме того, американское правительство настаивало, чтобы бывшие страны советского блока, стремившиеся стать членами НАТО, подверглись одобренному США обучению по вопросам Холокоста и «экстремизма». Эта программа перевоспитания – от которой в 2002 году отказались эстонцы, заметив, что, за исключением горстки нацистских пособников, их народ не принимал участия в уничтожении еврейского населения (составлявшего около пяти тысяч человек), – очень похожа на то, что навязала послевоенной Германии американская военная администрация[34]. Сегодня все западноевропейские левоцентристские партии поддерживают такие формы «ценностного перевоспитания» своего, по их мнению, недостаточно раскаявшегося населения.
Постмарксистская американизация европейских левых была ответом на текущую потребность в исторически адекватном марксизме. В этом сдвиге, как отмечают исследователи и левой и правой ориентации, стержневой была работа Хабермаса «К реконструкции исторического материализма» (Zur Rekonstruktion des historischen Materialismus, 1976). Критики, столь расходящиеся во мнениях по другим вопросам, как фон Бёме, Энтони Гидденс и Рольф Козик, дружно отметили, что работа Хабермаса позволяет приверженцам Маркса войти в новую эпоху, не демонстрируя полного пренебрежения к отцу революционного социализма[35].
Согласно Хабермасу, хотя Маркс и критиковал, причем довольно убедительным образом, «формы господства», характерные для современного буржуазного общества, он вовсе не предвидел счастливого исхода, к которому приведут его теории и созданное им движение. Благодаря леводемократическому брожению, в котором марксизм сыграл значимую роль, к власти придут научные и образовательные элиты, ведомые социальными планировщиками. Когда все это было написано, Хабермас еще всерьез симпатизировал восточногерманскому коммунизму, в котором видел приблизительное воплощение третьего этапа истории, согласно его периодизации. Он исходил из того, что немцам с их чрезвычайно дурным прошлым требуется силовое принуждение к интернационалистскому будущему. Однако ко времени падения Берлинской стены, которую Хабермас громко оплакал, он faute de mieux[36] обратился к Соединенным Штатам Америки. Это все-таки была имперская держава, которая, несмотря на капиталистические пороки, уродовавшие ее общественное устройство, могла вести Европу к прогрессивному глобальному управлению. Австралийский правовед Эндрю Фрейзер полагает, что в этих размышлениях Хабермаса нашли выражение те надежды, которые и сформировали постмарксистское мировоззрение[37]. Нас пытаются убедить, что от реакционных ценностей может излечить правительство, практикующее социальную инженерию, которое выступит против того, что Хабермас называет «психологическим осадком прошлого». Хотя постмарксистские левые еще сохраняют определенные коммунистические ритуалы – скажем, отрицают преступления Сталина и Мао, заявляют о готовности насмерть биться с фашистами и протестуют против интересов американских корпораций, – по крайней мере часть этих ритуалов приобрела чисто формальный характер. В англоязычных странах у левых в той или иной степени наличествуют те же самые ритуалы. Так, например, американская пресса благожелательно встретила автобиографию престарелого британского коммуниста Эрика Хобсбаума «Эпоха крайностей» (The Age of Extremes)[38], а NewYork Times расшаркивается перед ностальгическими заметками бывшей коммунистки Вивьен Горник[39]. Все это говорит о том, что левые ценности все еще в чести, но называть их марксистскими означает приписывать им излишнюю теоретическую значимость. Литературные свидетельства былой коммунистической солидарности или демонстрации в память Розенбергов, организуемые в годовщину их казни как советских шпионов, – все это имеет отношение к ностальгии и социальному конформизму, но никак не к идеям Маркса.
В главе 5 рассматривается постмарксистское левое движение как форма незавершенной политической религии. Подобно коммунистическим и фашистским идеологиям и практикам, постмарксизм демонстрирует все свойства постхристианской политической религии. Он подчеркивает радикальную поляризацию между мультикультурным Добром и ксенофобным Злом и готов применить силу для подавления всех, кого считает грешниками. Подобно более старым политическим религиям, постмарксизм также претендует на знание пути в будущее, в котором будут сметены остатки неправедного (все еще отчасти буржуазного) общества[40]. Подобно фашизму и коммунизму, постмарксизм рассматривает буржуазные институты, прежде всего нуклеарную семью[41] и закрепленные традицией гендерные роли, как концентрированное зло, которое следует уничтожить.
32
Jürgen Habermas, Die Moderne: Ein unvollendetes Projekt, (Leipzig: Reclam Verlag, 1994), P. 75–85. [Хабермас Ю. Модерн – незавершенный проект // Хабермас Ю. Политические работы. М.: Праксис, 2005].
33
Brian Mitchell, “Why Ex-Communists Hold Power in Eastern Europe”, Investor’s Business Daily. June 25, 2002. P. A-16; John Laughland, “NATO’s Left Turn”, American Conservative, December 13, 2002. P. 18–19.
34
О программе изучения Холокоста в Эстонии см. замечания посла США Джозефа М. Де Томаса на сайте посольства 26 мая 2002 г., www.usemb.eelholocaust;eng. php3.
35
Rolf Kosiek, “Ein Verführer der Jugend wird geehrt”, Deutschland in Geschichte und Gegenwart 49, no. 3 (сентябрь 2001). P. 17–19; Beyme, “Vom Neomarxismus zum Post-Marxismus”, P. 125; Anthony Giddens, A Contemporary Critique of Historical Materialism, 2nd ed. (Stanford: Stanford University Press, 1995). Vol. 1. P. 225–234.
36
За неимением лучшего (франц.). – Прим. перев.
37
Andrew Fraser, “A Marx for the Managerial Revolution: Habermas on Law and Democracy”, Journal of Law and Society. Vol. 28. No. 3. September 2001. P. 361–383.
38
Здесь автор допускает некоторую неточность. Книга «Эпоха крайностей» является своего рода дополнением к знаменитой трилогии Хобсбаума, посвященной истории XIX столетия. Несмотря на то что в ней Хобсбаум периодически приводит личные впечатления о минувших событиях или сообщает некоторые автобиографические данные, все же эта книга представляет собой в первую очередь «биографию» исторических событий ХХ века. – Прим. науч. ред.
39
Едкое описание солидарности отставных коммунистов см. в: Sévillia, Le terrorisme. P. 205–206; см. также: Vivian Gornick, A Fierce Attachment: A Memoir, (New York: Simon and Schuster, 1987). Подобно Белле Абцуг, Горник сочетает ностальгию по былым партийным связям с «пылкой преданностью» феминизму, о котором она начала писать в 1970-е годы.
40
Об исследовании политических религий в межвоенный период см.: Emilio Gentile, La religione della politica: Fra democrazie e totalitarismi (Rome-Bari: Laterza, 2001); Stanley G. Payne, A History of Fascism, 1914–1945 (Madison: University of Wisconsin, 1996); а также журнал Political Religions and Totalitarian Movements. Ed. Robert Mallett and Emilio Gentile, published by Frank Cass.
41
Классическая семья середины ХХ столетия, состоящая из работающего отца, домохозяйки-матери и двух-трех детей. – Прим. науч. ред.