Страница 30 из 31
Воспользовавшись концепцией «общественного мнения», Брайс по сути утверждал, что идеология была главной силой, противостоявшей желанию наделить государство полномочиями по перераспределению богатства. «Неимущие граждане давно составляют численное большинство, наделенное политической властью», – писал он. Поэтому следовало бы опасаться «того, что бедные захотят перевести стрелки на богатых, переложить на них все бремя налогов во имя интересов масс, проигнорировав так называемые права собственности. Однако такой попытки не только не предпринималось – ничего подобного даже не предлагалось… и эта перспектива не вызывает серьезных опасений. На случай если массы захотят этого, государство располагает разве что средствами на время оттянуть развязку. Мешают этому честность и здравый смысл граждан, которые убеждены, что интересы всех классов в сущности одинаковы и что наивысшим из этих интересов является справедливость. Равенство, честная конкуренция, рынок, открытый для каждого, все стимулы для усердия и надежная защищенность его плодов – вот что они считают самоочевидными принципами национального процветания».
Если считать достоверными описание и анализ Брайса, а они подкрепляются свидетельствами многих современников и историков, следует заключить, что в конце XIX в. основным препятствием, сдерживающим рост правительства, была господствовавшая идеология. Большинство людей противостояло радикальным призывам к Большему Правительству, так как верило, что такое правительство было бы не только разрушительным, но и аморальным[207].
Нация, большинство которой было ориентировано на идеологию ограниченного правительства, в 1892 г. избрала идеального лидера. Гровер Кливленд уже доказал свою приверженность идее ограниченной роли государства в экономической жизни. Наиболее запоминающимся образом убеждения Кливленда проявились во время его первого срока на посту президента в 1887 г., после того как конгресс принял так называемый Билль о семенах для Техаса. Закон обязывал уполномоченного США по сельскому хозяйству распределить семенное зерно среди фермеров в районах Техаса, пострадавших от засухи. Было выделено всего 10 000 долл., сумма пустяковая даже по тем временам, и получатели, как казалось, действительно нуждались в помощи. Но Кливленд наложил вето на билль, потому что не смог «найти в конституции оснований для этого ассигнования». Далее, «следует непреклонно противостоять набирающей силу тенденции игнорировать ограниченность задач [правительственной] власти и службы, чтобы закрепить урок: хотя люди и содержат государство, государство не будет содержать людей»[208]. Как писал Роберт Уибе, «Кливленд и его близкие сотрудники, выходцы из весьма уважаемых кругов Демократической партии, выражали ту же глубокую заботу о собственности, законе и порядке, которая владела всеми состоятельными гражданами. Он был сильным человеком, на которого можно было положиться в том, что он выступит против радикального законодательства и незамедлительно вмешается в случае необходимости»[209]. Но, когда в марте 1893 г. Кливленд вступил в должность, он и не подозревал, насколько трудно ему придется в следующие четыре года.
Депрессия и общественные беспорядки, 1893–1896 гг
Едва Кливленд обосновался в Белом доме, как экономика начала рушиться. В начале мая банкротство компании National Cordage спровоцировало панику на Нью-йоркской фондовой бирже. Последовало несколько волн банковских крахов, что вызвало временную нехватку ликвидности. К середине лета установилась глубокая депрессия. Газета The Commercial and Financial Chronicle сообщила о «внезапном и поразительном прекращении промышленной деятельности… Почти повсеместно закрылись металлургические заводы, фабрики, печи, шахты, так что торговля и производство испытали чрезвычайный и беспрецедентный спад… Внутренняя торговля свелась к минимуму… и сотни тысяч человек потеряли работу». К концу года разорились более 15 000 торговых предприятий, несколько сот банков и шестая часть железных дорог страны[210].
В 1893 г. ухудшились все макроэкономические показатели. Инвестиции, как и всегда в начале суровой депрессии, резко упали, на этот раз на 20 % (в постоянных долларах) к уровню предыдущего года. Реальный ВНП на душу населения снизился на 7 %. С приближением зимы безработица все нарастала, грозя масштабными бедами в промышленных городах.
В следующем году экономический спад продолжился. Реальные инвестиционные расходы понизились еще на 6 %. Реальный ВНП на душу населения упал еще на 5 %. Безработица достигла 18 % от общей численности работающих. Поскольку 40 % рабочей силы все еще было занято в сельском хозяйстве, где работники практически не сталкивались с цикличной безработицей, можно предположить, что в несельскохозяйственном секторе безработица превысила 30 %. В первые месяцы 1894 г., когда безработица, по-видимому, достигла пика, работы не было примерно у половины ищущих работы в промышленности и строительстве.
В следующие четыре года экономика работала существенно ниже своих потенциальных возможностей. Резкое, но короткое восстановление в 1895 г. не смогло значительно сократить безработицу, а повторный спад 1896 г. снова привел к росту уровня безработицы выше 14 % общего числа занятых. Инвестиционные расходы болтались словно на американских горках: в 1895 г. вверх, в 1896 г. вниз, в 1897 г. вверх, в 1898 г.
вниз, и только после этого начался устойчивый рост. Реальный ВНП на душу населения вел себя так же, как инвестиции, так что устойчивый существенный рост начался только после 1898 г., и лишь в следующем году удалось превысить уровень 1892 г. По оценкам, уровень безработицы в 1893–1898 гг. был в среднем выше 14 % общей рабочей силы, т. е. более 20 % от числа занятых в промышленности[211].
Тяжелее депрессии 1890-х годов оказалась только Великая депрессия 1930-х годов. Но из-за того, что кризис конца XIX в. случился при гораздо более низком уровне доходов – реальный ВНП на душу населения в 1892 г. составлял всего 55 % от соответствующего показателя 1929 г., – он отбросил своих жертв на куда более низкий уровень материальной обеспеченности по сравнению с дном Великой депрессии. Даже в условиях циклического спада 1933 г. реальный ВНП на душу более чем на 20 % превосходил соответствующий показатель благополучного 1892 г.[212] Нет сомнений, что середина 1890-х годов была свидетелем тяжелейших мук и страданий, особенно в крупных промышленных городах в ужасную первую зиму депрессии 1893–1894 гг.
Неудивительно, что тяжелые условия породили массовые социальные беспорядки и протесты. Весной 1894 г. недовольство приняло форму «промышленных армий» – группы безработных мужчин пешком отправлялись в столицу, чтобы представить свои «пешие петиции» [petition with boots on] с требованиями помощи. Самой известной была Армия процветания Кокси, отряд в несколько сот человек, которых радикальный бизнесмен Джейкоб Кокси в апреле привел в Вашингтон из Огайо. Устроенная Кокси первомайская демонстрация окончилась разочарованием: вашингтонская полиция встретила демонстрантов дубинками, а его самого арестовала за хождение по газонам. Более дюжины других групп протеста – на Западе одна из них объединила около 5000 человек – бродили по стране, пугая и развлекая встречных. Многие комментаторы высмеивали промышленные армии и их требование работы, но другие видели в них потенциальную угрозу со стороны недовольного рабочего класса, переходящего на более радикальные позиции. Фрэнсис Линд Стетсон, юрист с Уолл-стрит, близкий друг и советник президента Кливленда, предупреждал его в 1894 г., что «если оживление торговли не развеет массовое недовольство, нас ждет очень мрачное будущее»[213].
207
Ibid., p. 369. Ср. то, что говорится о «Защитных мифах капитализма» в David McCord Wright, Capitalism (Chicago: Henry Regnery, 1962), esp. p. 83; высказывания Й. Шумпетера о «капиталистической цивилизации» в Капитализм, социализм и демократия, стр. 159, 170; и «каталог добродетелей середины девятнадцатого века» в Robert H. Wiebe, The Search for Order, 1877–1920 (New York: Hill & Wang, 1967), pp. 136, 159. Крейдитор (Kraditor, The Radical Persuasion, p. 64) пишет, что в 1890–1917 гг. не существовало «господствующей капиталистической идеологии… хотя были общие ценности» (курсив в оригинале); см. также с. 74–75, 334 сн. 41. Келлер (Keller, Affairs of State, pp. 131, 161–162,297, 318, 409 and passim) подчеркивает «широко распространенную враждебность к любой активности государства». Следует понимать, однако, как это делал и сам Брайс, что конец XIX века не был золотым веком laissez faire, поскольку органы власти штатов все больше и больше уже вмешивались в экономические дела. Но в издании 1895 г. Брайс отметил, что движение к интервенционизму происходит с такой постепенностью, что «кроме юристов и экономистов, мало кто замечает это» (American Commonwealth, II, p. 542). Дело в том, что хотя семена возникшей позднее системы государственного регулирования были брошены в почву в конце XIX в., в тот период интервенционизм был еще весьма ограниченным.
208
„Veto Message – Distribution of Seeds,“ Congressional Record, 49th Cong., 2nd Sess., Vol. 28, Pt. II, p. 1875. Кливленд повторил этот принцип в своей второй инаугурационной речи, заявив, что «следует забыть уроки патернализма». Inaugural Addresses of the Presidents of the United States, 89th Cong., 1st Sess., House Doc. No. 51 (1965), p. 165.
209
Wiebe, The Search for Order, p. 80.
210
Gerald T. White, The United States and the Problem of Recovery after 1893 (University: University of Alabama Press, 1982), pp. 1–5; Commercial and Financial Chronicle 51 (Sept. 16, 1893): 446; R. Hal Williams, Years of Decision: American Politics in the 1890’s (New York: Wiley, 1978), pp. 75–77.
211
Charles Hoffma
212
U.S. Bureau of the Census, Historical Statistics, p. 224.
213
Rezneck, „Unemployment,“ pp. 333–334; Carl N. Degler, The Age of the Economic Revolution, 1876–1900, 2nd ed. (Glenview, 111.: Scott, Foresman, 1977), pp. 123–124; Стетсон, цит. по: Ray Ginger, Age of Excess: The United States from 1877 to 1914, 2nd ed. (New York: Macmillan, 1975), p. 164.