Война и право после 1945 г.

Дальнейшее утверждение права войны, даже в той усовершенствованной и обновленной форме, которая сложилась к 1950 г., само по себе в тех обстоятельствах не могло продвинуться настолько далеко, чтобы вернуть реальный смысл идее правового сообщества государств. Послевоенным разработчикам системы обеспечения исполнения международного права постепенно становилось ясно, что введение в действие существующего права войны должно сопровождаться формированием новой отрасли международного права, которая должна рассматривать сходные вопросы, не столь явно входящие в сферу действия права войны или очевидно в нее не входящие. Не все из этих новых категорий жестоких деяний имели место в военное время, а что касается тех, которые происходили именно тогда – как, например, длительная военная оккупация завоеванных территорий, а также эксплуатация и подавление их населения, – связь этих случаев с тем, что подпадало под понятие собственно военного преступления, т. е. действия, произведенного комбатантом в прямой связи с его стремлением к достижению военного успеха, могла представляться слабой и косвенной. Действовавшее на тот момент международное право не считало преступлением, когда правительство страны убивало собственных поданных. Гражданское население за прошедшее десятилетие убивали так много раз, в таких разнообразных обстоятельствах и под столь многими предлогами, что было бы действительно трудно попытаться различить действия, подлежащие судебной ответственности в большей и в меньшей степени. Самый худший из всех случаев – истребление нацистами евреев и цыган – был просто самым ярким примером. Соответственно из имеющихся в распоряжении юриспруденции источников выкристаллизовались два новшества: во-первых, новая категория международных преступлений для немедленного применения в послевоенных международных трибуналах – «преступления против человечности» и, во-вторых, универсальный правовой принцип прав человека, в соответствии с которым теперь следовало рассматривать эти преступления и который следовало инкорпорировать в новый международный правовой порядок, ознаменованный созданием Организации Объединенных Наций.

Часть II

Реконструкция законов войны, 1945–1950 гг

Глава 3

ООН и новый мировой правовой порядок

Учреждение в 1945 г. Организации Объединенных Наций стало центральным актом признания пережившим войну поколением того, что необходимо предпринять что-то радикальное, чтобы избежать повторения подобных катастроф. Это событие сразу же стало для людей, способных подняться над соображениями чисто локального характера, общепризнанным знаком и символом того, что кое-что действительно делается, будь то в рамках ООН или, как это было во многих из приведенных ниже случаев, на некотором отдалении от нее.

Право, содержащееся в Уставе ООН, стало основой для послевоенной реконструкции международным сообществом своего юридического аппарата. В том, что касается и подтверждения классических принципов (например, суверенитета государств во внутренней юрисдикции), и утверждения новых (например, запрещение любого применения силы государствами, кроме как для самозащиты), Устав ООН сразу же стал авторитетным источником права при осуществлении международных отношений и одновременно санкционировал учреждение всех тех новых органов, которые были призваны способствовать развитию этих отношений.

Право войны стояло несколько особняком. Существуя на протяжении уже нескольких веков, оно могло продолжать служить обществу независимо от появления ООН. Оптимистам, верящим в новый порядок, не очень нравилась навязываемая им пессимистами мысль о том, что новый порядок не будет означать столь явного разрыва с прошлым, чтобы лишить эту отрасль международного права ее традиционной полезности. Однако им не составляло труда использовать право войны в качестве инструмента преследования тех людей, которые привели старый порядок к его ужасному концу. Старомодные «военные преступления» фигурировали в обвинительных актах в Нюрнберге и Токио наряду с новомодными «преступлениями против мира» и «преступлениями против человечности».

Формулировка «преступления против человечности» была благоразумным, осторожным компромиссом на пути к признанию прав человека. Ее, можно сказать, придумали (фактически выделили, как и собственно права человека, из слияния культурных течений) для того, чтобы сделать возможным судебное преследование руководителей стран Оси за те чудовищные деяния, которые они совершали вдали от полей сражений, причем как в мирное время, так и в военное. Речь шла о преступлениях, которые традиционное право войны никоим образом не охватывало. Приведенное описание точно так же подходит к понятию «преступления против прав человека» – против тех прав, планы по защите которых начали обсуждаться в те же годы, в которые готовился обвинительный акт Нюрнбергского трибунала. Более того, в Уставе права человека упоминаются в явном виде как то, ради чего новая всемирная организация и была создана. Но тревожные сигналы замигали незамедлительно. Государство, чье презрение к правам человека было настолько вопиющим, что побудило Объединенные Нации выступить в их защиту, исчезло в результате своего полного поражения. В течение четырех послевоенных лет германского государства не существовало. Таким образом, в случае с Германией не было суверенной державы, которой можно было непосредственно бросить вызов. Но членами ООН были государства, проявлявшие ревностную заботу о своем суверенитете, что вообще характерно для государств. Риторика военных лет, заставившая их броситься после войны на защиту прав человека, была «пристегнута» к их политической теории, а не интегрирована в нее. Короче говоря, вопрос не был должным образом продуман, а последствия не были адекватно просчитаны[55].

Каковы бы ни были опрометчивые предложения, которым четыре великих державы, участвовавшие в составлении нюрнбергских обвинительных актов, позволили просочиться в Устав ООН, эти державы не собирались создавать прецедент, который мог бы немедленно быть обращен против них самих. Поэтому к определению «преступлений против человечности» была добавлена оговорка, согласно которой такие преступления должны быть совершены во время войны или как часть предполагаемого преступного заговора, имевшего целью развязать войну[56]. Таким образом, это понятие можно рассматривать не столько как предвестника понятия «преступлений против прав человека» в новом стиле, сколько как расширение понятия военных преступлений в старом стиле – именно так предпочитали рассматривать его победители, и именно в таком виде оно появилось в токийском обвинительном акте, где заголовки формулировались как «Преступления против мира», «Убийство» и «Прочие обычные военные преступления и преступления против человечности». Но, возможно, было и другое толкование со стороны тех, кто понимал, чтó имелось в виду под достаточно новым в то время выражением «права человека» (во всяком случае, в английском языке это новое словосочетание «human rights» имеет заметно иное звучание, чем традиционное «rights of man»[57]), и кому не терпелось начать разработку соответствующего корпуса права.

Новое право и доктрина прав человека устойчиво воздействовали на старое право вооруженных конфликтов в двух направлениях. Во-первых, и то и другое подразумевало заботу о людях, оказавшихся in extremis[58]. Как бы далеко ни заходила доктрина прав человека в провозглашении для всех без различия человеческих существ, всегда и везде «прав на свободу» и «прав на социальное обеспечение», суть вопроса состояла в защите людей от жестокостей и злоупотреблений со стороны вооруженных сил или, можно так выразиться, от насильственных эксцессов со стороны законно контролируемых во всех остальных отношениях вооруженных сил. В четырех основных документах, защищающих права человека (Европейской конвенции 1950 г., Американской конвенции 1969 г. и двух Международных пактах 1966 г.), об этом много не говорится, но именно это, без сомнения, подразумевается в общем для всех кратком перечне прав, настолько фундаментальном, что ни при каких обстоятельствах – ни во время войны, ни в случае введения чрезвычайного положения, ни в период национального кризиса, ни в каком-либо из случаев, когда вооруженные силы обычно выступают в качестве основной опоры власти или попросту становятся самой властью – эти права не могут быть отменены. Этот перечень в своем наикратчайшем варианте, в том, который содержится во всех четырех документах, действительно очень краток. В нем защищаются не более чем право на жизнь, право не быть подвергнутым пыткам или какому-либо иному бесчеловечному обращению, право быть судимым перед вынесением приговора и право не нести наказание за то, что не считалось нарушением закона в момент совершения поступка. Увы, опыт, накопленный с 1965 г., когда права человека были, так сказать, полностью введены в действие, показал, что этот перечень минимально необходимого для сохранения жизни нужно несколько расширить, чтобы от него была польза. В частности, необходимо добавить юридические и процедурные гарантии, способные предотвратить убийства, пытки и т. д. в период между арестом и судом. В эти критические моменты, когда речь идет о жизни и смерти, международное право в области прав человека движется в той же колее, что и гуманитарное право, стремясь обеспечить защиту тех же самых людей в то же самое время и от того же самого вида жестокого обращения со стороны вооруженной силы. Поскольку эти два правовых течения имели столь различные источники, группы сторонников и предметы озабоченности, то потребовались годы на то, чтобы общность их интересов стала очевидной и общепризнанной. Но к 80-м годам это стало настолько общим местом, что люди, ценящие точность и аккуратность, пришли к мысли о желательности напомнить о различиях наряду с чертами сходства, с тем чтобы специфика каждого из течений не потерялась в дымке универсализированной доброй воли.

55

Свою столь нелицеприятную характеристику я оправдываю тем, что история прав человека со времени их первого упоминания в Уставе ООН и канонизации во Всеобщей декларации прав человека складывалась отнюдь не благополучно. Достаточно сказать, что лишь меньшинство государств объявило, что они будут следовать документам, имеющим обязательную силу, таким как пакты и конвенции, и в соответствии с ними будут сами соблюдать права человека и выполнять соответствующие нормы. Большинство же, возглавляемое США, на обсуждениях как в ООН, так и в ОАГ предпочитало ограничиться декларативными призывами.

56

Некоторое представление о деликатности задачи правильного выбора слов и знаков препинания в обвинительных заключениях можно получить из следующих работ: Oppenheim. 575 n.5: Bradley F. Smith, Reaching Judgment at Nuremberg (London, 1977), 60.

57

Оба выражения традиционно переводятся на русский язык одинаково, хотя более точным, буквальным переводом словосочетания «human rights» было бы «человеческие права». Исторически более раннее выражение «rights of man» несет в себе некоторую двусмысленность, так как в английском языке слово «man» обозначает одновременно «человек» и «мужчина», и употребление фразы «rights of man» может ассоциироваться с тем периодом истории, когда «права человека» уже были провозглашены, но мужчины и женщины пользовались разными правами. – Ред.

58

В крайней ситуации (лат.). – Прим. перев.