Джентльмен-капитан (ЛП)

На палубе по обе стороны от грот–мачты выстроилась та часть дежурной вахты, которую удалось собрать. Передо мной стояло около пятидесяти человек, меньше половины команды численностью в сто тридцать душ. Все были одеты в какое–то подобие формы: синие хлопковые куртки, синие шейные платки и красные шерстяные шапочки. В отличие от несчастных с «Хэппи ресторейшн» почти год назад, эти хотя бы стояли навытяжку с непроницаемыми лицами. Лишь немногие нарушили построение и разглядывали меня подозрительно, как и я, должно быть, разглядывал их. Я не мог подавить предательских мыслей при виде каждого нового лица: «Это ты убил Харкера? Или ты? А теперь убьёшь и меня?» Я тайно ругал себя за такую необоснованную подозрительность. В действительности куда более оправданной для этих людей при виде их нового капитана была бы жуткая мысль: «А ты убьёшь нас, капитан Мэтью Квинтон, как убил моряков с «Хэппи ресторейшн»?»

Во главе команды стоял некто даже моложе меня, одетый в шикарный зелёный камзол и широкополую шляпу с огромным пером, почти достигавшим его плеча по последней лондонской моде. Высокий парень, хотя и пониже меня. На его широком веснушчатом лице не было и намёка на улыбку. С упавшим сердцем я заметил всю силу его враждебности.

Он снял шляпу, глубоко поклонился и произнёс:

— Лейтенант Джеймс Вивиан, сэр. Добро пожаловать на борт корабля его величества «Юпитер». Если вам будет угодно последовать за мной на шканцы, капитан, вы сможете зачитать оттуда приказ о своем назначении.

«Племянник Харкера. Достойный человек, но очень молод».

— Лейтенант Вивиан, примите мои соболезнования по поводу кончины вашего дяди. Его считали выдающимся офицером.

Взгляд юноши потемнел.

— Он и был выдающимся, сэр. — Его угрюмое лицо полыхнуло страстью. — И его убили!

Глава 5

Капитанская каюта на «Юпитере» была пуста, за исключением грубо сколоченного дубового стола, шести стульев и двух полукулеврин — пушки располагались ближе к корме, чем на старом «Ресторейшн», делая большую каюту неудобной и тесной. Окраска стенных панелей выполнялась, очевидно, согласно вкусам Джеймса Харкера, ведь в те дни капитаны ещё могли обставлять своё жильё так, как считали нужным, не подчиняясь указам какого–то безликого клерка из адмиралтейства. Моему предшественнику, похоже, по душе была нестройная смесь из классических сюжетов (божественный тёзка корабля, швыряющий молнии с Олимпа), батальных сцен (король Артур, уничтожающий саксов) и эротики (соблазнительные нагие девы, одна из которых имела тревожащее сходство с герцогиней Ньюкасл). Остальное имущество Харкера, как выяснилось, свезли накануне на берег и оставили вместе с его телом на хранение в доме одного из городских лекарей. Прислонившись к закрытой двери своей каюты, я услышал, как кто–то из команды громко возвестил, что дом этот теперь осаждён отрядом завывающих женщин, оплакивающих кончину Геркулеса океанов и в уличной потасовке решающих, кого из них он любил больше. Видимо, страсть капитана Харкера к слабому полу не ограничивалась картинами.

Поскольку слуги Харкера уже покинули корабль, чтобы начать безрадостные поиски новой работы, вестовой лейтенанта Вивиана Андреварта — тощий и неопрятный смуглый мальчишка с почти таким же непроходимо корнуольским акцентом, как и его имя — полчаса спустя накрыл стол с закусками для юного Вивиана и меня. Мальчик суетился вокруг, пока мы сохраняли вежливое, хоть и неловкое молчание, а потом удалился и встал за дверью, громко шмыгая носом. Я с аппетитом приступил к трапезе: немного сыра, кувшин лёгкого пива, бутылка вина и нелепая капуста, которую мы оба проигнорировали.

Джеймс Вивиан названный так девятнадцать лет назад, наверное, в честь своего доблестного дяди, сидел напротив. Я сразу почувствовал, что лёгкое сотрудничество нам не суждено. Он был угрюм и не скрывал своего недоверия, не желая иметь ничего общего с этим капитаном–посмешищем, претендующим на положение и каюту Харкера. Возможно, он верил, что вправе сам занять это место — люди и помоложе его получали командование от лорда–адмирала. Наконец, когда Андреварта унёс нетронутую капусту и вновь наполнил наши бокалы, юный лейтенант стряхнул оцепенение и с задумчивым вздохом обратился ко мне.

— Убийство, сэр. Это могло быть только убийство.

Застигнутый врасплох, я испытал неприятную дрожь, услышав его слова. Как созвучны они были моим собственным нездоровым мыслям на пути в Портсмут!

Пока я пытался сохранить невозмутимый вид, он продолжил, не дожидаясь ответа:

— Мой дядя был самым здоровым человеком из всех, кого я когда–либо знал. Он провёл многие годы в Индиях, где люди мрут как мухи, и не болел ни дня. Он участвовал в двадцати шести великих и малых битвах на море и на суше и не получил ни царапины. Ни единой! В понедельник, в день его смерти, мы завтракали вместе. Он был в отличном настроении. — После этих слов повисла тишина, и я учтиво занялся своим бокалом. — Он рассказывал, что эта миссия наверняка привлечёт ко мне внимание короля и герцога и обеспечит мне карьеру.

— Сэр, — сказал я. — Миссия ждёт нас. Вы ещё можете оставить свой след.

— После завтрака он сошел на берег, — продолжил Вивиан, не обращая на меня внимания. — У него была назначена встреча в Портсмуте, хотя он так и не сказал с кем. Сегодня утром я побывал у капитана порта и у вице–губернатора — ни они, ни их служащие не видели его. Не был он и у капитана Джаджа, с которым они всегда встречались на «Ройал мартире», а сам Джадж пять дней не сходил со своего корабля. Слуги дяди не знали, куда он отправился, потому что ни одного из них он не взял с собой. Капитан вернулся на борт около шести вечера и, по своему обыкновению, обошёл всю палубу. Дядя знал каждого матроса по имени и всегда находил время поговорить и пошутить с ними. Он не был тираном и не любил порки, капитан Квинтон. Он заботился о своих людях, и они в ответ любили его.

Очевидно, это было примером и предупреждением для меня, а не просто воспоминаниями о методах капитана Джеймса Харкера. Но я был рад, что Вивиан сменил тему разговора, и воспользовался этим.

— Похоже, что большая часть команды — корнуольцы? — спросил я.

— Пара десятков из Девона — мы пожалели их и позволили плыть с нами, и ещё два десятка заблудших душ вроде мавра Карвелла и французского портного Леблана. Остальные — корнуольцы до мозга костей. Харкер был очень знаменит в нашем графстве, капитан. Многие хотели служить под его командой.

В наши дни в военном флоте почти ничего не осталось от старых порядков — слишком многих матросов вербуют насильно или переводят с кораблей, прибывших из плавания, на отплывающие в путь, держа их вдали от семей многие годы. У такой команды не бывает увольнительных на берег или других привилегий, люди дезертируют толпами, попутно убивая офицеров. Но когда–то, не так давно, флот был другим, возможно, более добрым миром. Популярный капитан мог набрать чуть ли не всю команду из добровольцев — первоклассных моряков из родного ему графства. Люди служили в первую очередь своему капитану, во вторую — королю и флоту, и лишь в отдалённую третью — Богу. Верность их была прямой и личной. Между таким капитаном и его людьми складывалась атмосфера глубокого доверия и уважения. Явившись из внутреннего графства, каким был Бедфордшир, и будучи в их глазах невежественным молодым выскочкой–придворным, я и не мечтал, что смогу создать подобную команду матросов, которые, как я видел, готовы были следовать за капитаном Джеймсом Харкером до самой могилы. Что они в каком–то смысле и сделали.

— Корнуолл оставался самым верным королю графством в гражданской войне, — рассказывал Вивиан. — Наши солдаты бились и умирали за обоих королей Карлов, старшего и младшего, от Лансдауна и до Вустера. Но морякам не на чем было сражаться, после того как флот перешёл к повстанческому Парламенту. Вот корнуольцы и пошли на торговые суда и приватиры или отправились воевать за Францию, Испанию и Нидерланды. Потом, в сорок восьмом году, флот восстал против Парламента, предпочитающего платить только своим солдатам, и у короля снова появились военные корабли. Он позвал моего дядю назад из флота короля Людовика, и когда моряки из Корнуолла узнали, что Джеймс Харкер вернулся на службу к своему монарху, они собрались со всех уголков земли, чтобы плавать с ним. Это не просто команда, капитан Квинтон. Это плавучий Корнуолл, готовый с гордостью сражаться и умирать за Джимми Харкера.