Страница 26 из 28
Примером и школой для нас являлся Сокол со своими принципами и идеалами; конечно, я отлично сознавал разницу между солдатами и соколами, но сокольская идея имела значительное и хорошее влияние. Делались ошибки, но в общем опыт все же удался.
Весьма тяжелой была задача снабжения; у нас было свыше 40 000 солдат, для которых было необходимо достать оружие, одежду и обувь, хлеб и мясо. Как уже было сказано, развал русской армии нам до известной степени в этом помог. От украинских крестьян было нелегко добиться хлеба и муки, потому что они не хотели продавать за деньги и требовали инструменты, гвозди и т. д.; наконец, нам мешало непрерывно менявшееся политическое положение.
Вначале мы зависели от русских военных учреждений. Когда же мы стянули силы на Украине, то русские учреждения начали понемногу уступать свою власть украинским, поскольку Украина становилась самостоятельной. Одновременно мы не могли избежать переговоров с новыми возникавшими большевистскими властями, которые становились господствующими.
Тут же возник тяжелый вопрос транспорта, то есть как повезти наше войско на восток, потому что мы настаивали на том, что хотим через Сибирь, морским путем во Францию. Русские дороги изо дня в день портились и в смысле управления, и в смысле материала. Поэтому-то вопрос передвижения был таким трудным.
Естественно, что среди большого числа добровольцев не все были одинакового качества и не стояли на одном уровне. Так, уже само собой понятно, что не все записывались по идеальным, патриотическим побуждениям. Русские лагеря для военно-пленных были в большинстве случаев для наших очень дурны, – особенно скверно действовала неволя и бюрократический прижим политически необразованных начальников лагерей, а поэтому легионы для них означали освобождение. Это особенно верно по отношению к позднейшей послереволюционной эпохе 1917 и 1918 гг. Легионы предоставляли им также большую личную безопасность и лучшее обеспечение, особенно на случай болезни; поступление в легионы охраняло их также перед Австрией – если бы они вернулись домой, то попали бы в австрийское войско, а там им было бы хуже, и многие из них бы наверное погибли. И в этом отношении наше войско было спасением.
Солдаты сами хорошо следили за различными видами беглецов; перед битвой у Зборова ушло около ста стародружинников – все это были люди, рожденные и воспитанные в России. Однако большая часть наших людей были хорошими и надежными солдатами, исполнявшими честно и успешно свои тяжелые обязанности. У меня было много случаев и возможностей наблюдать нашего солдата, а таким образом, и чешского человека.
Я не знаю точного количества чешских и словацких пленных в России, а потому не могу установить точного соотношения между легионерами и пленными; мне кажется, что количество тех, которые не записался к нам, довольно значительно. Точное выяснение вопроса могло бы дать хорошее мерило для общей сознательности и политической решимости.
Мои отношения с солдатами были хорошими, дружескими, товарищескими, несмотря на то что в суждениях я был строг, иногда даже очень строг. Искренность, мне кажется, является наилучшим способом поддержания хороших отношений между каждым высшим и низшим, командиром и солдатом; кроме искренности, необходима еще последовательность и, главное, справедливость. Войско неизменно держится на авторитете, особенно во время войны офицеры и командиры являются тем, чем в политической жизни лидеры. Но военные вожди не должны быть демагогами, за это обычно они сами скоро несут возмездие, ибо во время военных опасностей дело идет о жизни, а в опасности люди становятся реалистами и судят своих начальников без милости. Неверно понятый демократизм соблазняет офицеров и приводит их к демагогической неискренности и фальши.
Солдат непосредственнее штатского; во взаимных отношениях одного с другим, низшего к высшему и наоборот нет тех формальностей, которые мы находим в гражданской жизни. Возникает особый род лаконизма, вызываемого точностью, ясностью и практичностью всего военного механизма; сравнительно большое равенство – то, что солдат не должен заботиться о хлебе, одежде, квартире, что тут нет экономической конкуренции и борьбы за существование, создает некую откровенность и искренность. Солдат живет постоянно в обществе своих товарищей, на глазах у всех и благодаря этому, как и всем своим занятиям, делается более объективным и менее личным. Его призвание уже по самой своей основе не скептично. Солдат всегда наивнее, он ребенок и с детскими слабостями; часто возникает ревность из-за того, что армия состоит из ступеней, чинов и обязанностей; герой перед лицом неприятеля может в роте стать ребячливым и ничтожным. В наших легионах почти каждый проходил через огонь критики и соревнования. Были большие или меньшие трения между стародружинниками и позднейшими легионерами, резко критиковали тех, что пришли из сербских легионов, вспоминали грехи и грешки, особенно офицеров, бывших в австрийской армии, ревновали друг друга члены различных лагерей, разбросанных по России, и т. д.
При этом мы все время должны иметь в виду совершенно ненормальные русские условия, в которых формировалась армия.
При встречах с солдатами я убедился, что они питают ко мне доверие. Они знали, что я дома защищал необходимость критической и трезвой политики; таким образом, они ожидали, что и в России я не буду иначе действовать и что я хорошо продумал то, что предпринимаю и чего хочу от них. Я предлагал им обоснованную программу, которую они принимали; наши солдаты были достаточно образованы, чтобы понять, и принять, и обсудить исторические и политические доводы. Я обращался к разуму, стремился убедить и призывал к жертве за убеждения. Я им говорил совершенно открыто о наших главных затруднениях. Они видели собственными глазами и убеждались на каждодневном опыте, что я забочусь о снабжении и об общем состоянии войска; наконец, я думаю, на них действовала в положительном смысле моя простая жизнь и то, что я не боялся или, вернее, умел скрывать страх. Во время большевистской революции в Петрограде, Москве и Киеве я им дал не одно доказательство, что при исполнении своих обязанностей я не уклоняюсь от опасности, грозящей моей жизни. Так я добился права требовать от них жертв, даже высшей жертвы – жизни.
Наш солдат хороший боец, храбрый, доходящий до самых отважных геройских поступков; но он должен знать, за что он воюет; жертвенность во имя слепого послушания, как ее требовали и воспитывали в австрийской армии, была очень скоро преодолена. Воскрешение гуситского духа не было пустым лозунгом, но реальным чувством и решимостью; поэтому-то наименование наших полков именами Гуса, Жижки и т. д., как это было сделано после битвы у Зборова, не было пустым историческим украшением. То, что гуситская идея не была проведена последовательно и во всех областях ратного искусства и военного управления, объясняется невозможностью преодолеть в краткий срок военные условия (австрийскую и русскую традиции) и осуществить свою идею в соответствии с требованием эпохи.
Анекдотическая, но характерная мелочь: у наших солдат на значках были чаши и львы; русские крестьяне принимали их за рюмочки и собачек, и я думаю, что это послужило причиной, почему эти знаки не стали всеобщими.
Мое первое выступление против Австрии в Швейцарии в день Гуса было органическим последствием нашей истории – столь же органическим и национальным, в лучшем смысле слова, было воскрешение гуситской и таборитской военной традиции.
Наш солдат скор на дело; скоро улавливает и скоро же ориентируется; зато тяжело переносит неуспех. Однако он умеет выбираться из затруднительного положения. Я уже указывал, как в битве у Зборова наши солдаты показали не только личную храбрость, но и значительные тактический и распорядительский таланты.
Словак тоже хороший солдат; он, однако, еще больше привык слушаться, чем приказывать, управлять.
Я прекрасно знаю, что хорошее войско не обеспечивается исключительно личной храбростью и отвагой отдельных личностей; эта храбрость должна быть поддерживаема всеобщей дисциплиной; дело не только в бесстрашии под огнем, но и в терпеливости во время утомительной и обессиливающей фронтовой службы. Солдат жив не одной дисциплиной, но и хлебом – хорошее питание является в наше время главным условием успеха. Тот же солдат, тот же полк и даже целая армия могут быть сегодня храбрыми, а завтра поддаться панике. Войско требует правильной организации, администрации и постоянного руководства; храбрость отдельных лиц является лишь одним из слагаемых, обеспечивающих победу. Поэтому в демократическом войске так важен офицерский и унтер-офицерский вопрос.