Воскрешающий легенды

И только Кульмагамбет чувствовал себя лишним на этом празднике жизни. Кроме изгнания Амантая, был у него еще один повод для расстройства. Мирас так и не вернулся в лагерь. Карасай на расспросы бия лишь пожал плечами: мол, дело такое, за всеми не уследишь. Глупый мальчишка! И зачем только он вызвался пойти вместе с летучей сотней!..

Когда веселье было в самом разгаре, Кульмагамбет вдруг понял, что ему невмоготу находиться среди приближенных султана. Необъяснимое чувство вины одолевало его. Казалось, он предал Амантая. Однако что он мог сделать? Уйти вместе с ним? Наверное, это было бы правильным. Но он не ушел. Еще большие терзания бий испытывал от мысли о возможной смерти Мираса. И здесь он уже не находил себе никакого оправдания. Не надо было вообще брать его с собой.

Глава 35. В плену

Подрагивающий свет нескольких костров выхватывал из темноты раскосые, похожие друг на друга лица. Словно в один ряд выстроилось немыслимое количество кровных братьев. Перед строем вышагивал невысокий мужчина в остроконечной шапке, отороченной богатым мехом.

Мирас, с которого уже сняли мешок, наблюдал за происходящим с нескрываемым любопытством. Его даже оставило жгучее чувство тревоги за собственную судьбу. Не зная языка ойратов, он мог только догадываться, о чем говорит этот джунгарский вельможа. Его принадлежность к знатному роду видна была во всем, и в первую очередь, в поведении. Разве мог простой ойрат позволить себе кричать на соплеменников, точно на провинившихся детей? Одежда тоже больше соответствовала какому-нибудь степному князю, нежели именитому воину или купцу. Неужели это тот самый Эрдэни, о котором так много говорили казахи? За что же он отчитывает своих воинов?

Обремененные тяжелыми пластинчатыми доспехами ойраты были угрюмы и молчаливы. Только голос Батура нарушал ночной покой древних гор. В нем слышались гнев, боль и возмущение одновременно. Ратники молчали. Казалось, хунтайджи выплескивает эмоции на каменных идолов.

Сложно сказать, сколько именно воинов выстроилось перед повелителем. Многочисленные костры, разведенные ойратами, не в состоянии были справиться с густотой ночного мрака. Чем в этот момент занимались остальные обитатели лагеря, тоже оставалось загадкой. И вообще, есть ли здесь кто-нибудь еще? Или перед хунтайджи выстроилось все его войско?

Ночь была холодной, а Мирас перед боем нарочно не стал утяжелять себя теплой одеждой, которая бы сковывала движения во время стрельбы. Временами по его телу пробегала крупная дрожь. Изо рта валил густой пар. Двигаться он не мог — руки по-прежнему стягивала веревка. Хуже всего дело обстояло с кистями. К холоду снаружи добавился покалывающий морозец изнутри. Мирас уже не мог пошевелить обескровленными пальцами. Ноги тоже были связаны, правда, слишком слабо, чтобы перекрыть приток крови.

Пленник молча сносил мучения. Оба надзирателя, приведшие его сюда, стояли рядом. Было понятно, что они ждут окончания отповеди Батура, чтобы доложить о захваченном казахе. И этот момент настал.

Батур закончил речь короткой повелительной фразой, означавшей, что господин больше не желает видеть своих вассалов. В той же звенящей тишине ойраты разошлись. Постепенно лагерь стал наполняться звуками жизни.

В этот момент пленный Мирас и джунгарский хунтайджи встретились взглядами. Приложив невероятные усилия, казах все же выдержал немую дуэль. Батур властно указал пальцем тем, кто стоял за спиной пленника. Мираса грубо толкнули в спину — шагай.

И вновь непонятные вопросы и такие же непонятные ответы. Впрочем, о сути диалога догадаться было нетрудно. Ойраты объясняли, где и как обнаружили пленника. Батур отдал какое-то распоряжение. Из темноты вынырнул воин с факелом в руках. Стало чуть светлее. Хунтайджи смерил Мираса надменным взглядом, медленно перемещая его снизу вверх.

Закончив изучение, Эрдэни потянул из ножен длинную кривую саблю. Дрожь предательски усилилась, когда холодное острие уперлось в подбородок. Невольно повинуясь, Мирас задрал голову.

— Какой имя, казах? — сильно коверкая казахские слова, спросил Батур.

Мирас молчал. Судорожно пытаясь усмирить страх, он старался выглядеть достойно. Вопрос прозвучал снова.

— Я — Мирас, сын Культая. Я из…

— Медленно! — перебил Мираса хунтайджи. — Говорить медленно!

Повисла пауза. Острый клинок впивался в кожу все сильнее.

— Ты радоваться? — спросил Батур. — Дать ответ! Ты радоваться?

— Я не понимаю, — процедил Мирас, боясь, что клинок проткнет ему подбородок.

— Ты радоваться? Казах победить — ты радоваться?

Вон оно что! Мирас мысленно возликовал. Первая хорошая новость за ночь. Значит, братья все-таки выстояли. Теперь и умирать было не так обидно. Уголки губ невольно потянулись кверху. Это вызвало новый приступ гнева у правителя ойратов.

— Зачем ты смеяться? Ты смеяться над Эрдэни Батур? Завтра твой Жангир… — Не найдя нужного слова, хунтайджи провел большим пальцем свободной руки по горлу. — Мы всех убивать! Всех казах убивать. Ваша земля — моя!

Мирас был крайне удивлен, но Батур отстранил клинок от его горла, а потом и вовсе спрятал его в ножны. А он ведь уже не рассчитывал остаться в живых. Надо сказать, избавление пришло вовремя — от неудобной позы шея затекла и начинала ныть.

Хунтайджи опять перешел на свой язык, отдавая конвоирам какое-то распоряжение. Оба ойрата с готовностью откликнулись. Судя по всему, допрос подошел к концу. Оставалось только узнать, как правитель велел поступить с пленным казахом. Ждать оставалось недолго.

Глава 36. Во мраке

В кромешной тьме раздалось зловещее хлопанье крыльев. Рядом вспорхнул черный ворон, ставший благодаря ночи невидимым. Он улетал, громким карканьем посылая проклятия тому, кто нарушил его трапезу. Хунтайджи вздрогнул и инстинктивно отпрыгнул в сторону. Наступившая на что-то мягкое нога едва не подвернулась. Посмотреть, что лежало под ногами, не было никакой возможности — вокруг ни малейшего проблеска света.

Бьющий в лицо прохладный горный ветер был наполнен смрадом. Этот густой тошнотворный запах показался Батуру знакомым. Двигаться дальше хунтайджи остерегся — неизвестно, чем грозит ему следующий шаг. Он решил выждать паузу, надеясь, что глаза хоть немного привыкнут к темноте. Так и вышло.

Первым делом Эрдэни стал вертеть головой, чтобы понять, какая местность его окружает. По обе стороны от него высились скалистые горы, образующие узкий коридор. Остальное скрывал мрак. К своему великому удивлению, Батур вдруг обнаружил, что тьма постепенно рассеивается. Жуткую черноту ночи мало-помалу вытеснял теплый красноватый отсвет, непонятно откуда появившийся в противоположном конце ущелья. Постепенно свет разрастался, и вскоре от недавней темноты не осталось и следа. Казалось, будто на том конце скалистого коридора разгорался пожар.

Только теперь Батур смог осмотреться более основательно. Едва он успел это сделать, как тут же пожалел о том, что тьма покинула эти места. Прямо перед ним возвышалась гора сваленных друг на друга человеческих тел. Причем взгляд владыки степей упирался лишь в центр этой горы, чтобы обозреть ее всю, ему пришлось бы изрядно повертеть головой. Люди лежали в тех же позах, в каких встретили свою смерть. Сосчитать количество трупов представлялось невозможным.

И вдруг… Глаза одного из мертвецов показались Эрдэни знакомыми. Черт возьми! Это же Тэлмэн! Поганец Тэлмэн, из-за которого он потерял добрую половину своего авангарда! Однако гнев хунтайджи тут же сменился диким суеверным страхом. Когда он узнал, что его воины разгромлены, то разразился самыми страшными проклятьями в адрес своего верного полководца. Сейчас эти проклятья могут выйти ему боком.

Тэлмэн продолжал смотреть на него остывшими глазами. Он лежал у самого основания жуткого холма. Вернее, полулежал, прислонившись спиной к своим сваленным друг на друга воинам. Прямо посреди могучего лба торчала длинная стрела с испачканным кровью опереньем. Запекшаяся красно-бурая струйка на его лице тянулась почему-то не вниз, а в сторону — к виску. Выглядело все так, словно кто-то нарочно уложил здесь ойратского богатыря уже после смерти.