Воскрешающий легенды

Батур всерьез засомневался, что видит все это наяву. Перед ним стояло (именно стояло!) крошечное, с детскую ладонь, облако. И внизу этого самого облака явственно проступали ноги — маленькие скрюченные полулапки. И такие же ручки. Больше всего облако напоминало новорожденного ребенка, правда, со слишком большой для такого крохотного тельца головой.

В детстве Батуру не раз доводилось слышать от стариков рассказы о духах. Никто не мог сказать, насколько они правдивы, ведь их передавали из уст в уста много сотен лет. Вспомнив свои давно забытые детские страхи, Эрдэни невольно передернулся. Челюсть предательски затряслась.

— Кто ты? Что тебе нужно? — дрожащим голосом спросил у облака хунтайджи.

— Я тот, кого нет! — отозвался еле слышным голосом дух.

— Кто послал тебя ко мне? — Хунтайджи начинал впадать в панику.

— Меня нельзя послать — я свободен!

— Что тебе нужно?

— Братик, таким, как я, уже ничего не нужно! — рассмеялся головастик.

— Почему ты назвал меня «братиком»?

Не поднимаясь на ноги, Эрдэни стал пятиться в глубь шатра, но расстояние между ним и духом не увеличивалось. Хотя ноги карлика оставались неподвижными, сам он двигался, причем с той же скоростью, что и хунтайджи.

— Почему ты бежишь от меня? — удивился дух, прекратив смеяться. — Разве я напугал тебя?

— А-а-а-а! — изо всех сил заорал хунтайджи, пытаясь привлечь к себе хоть одну живую душу.

Но никто не отозвался. И внутри шатра, и снаружи царила мертвая тишина. Мертвая! Батура будто ударило молнией. Неужели он…

— Нет, братец! — спокойно молвил призрак. — Ты все еще в царстве смертных.

Похоже, это действительно был дух, ведь он в точности прочел его мысли. Но почему «братик»?

— Потому что я и в самом деле твой брат! — снова прочел мысли Батура карлик и подлетел к самому его носу. — Твой неродившийся брат. Ты занимаешь мое место! Это я должен был стать первенцем и вождем кочевников.

Пауза. Челюсти хунтайджи громко выстукивали тяжелую дробь. Он обнял руками прижатые к самой груди колени. Правитель всей степи, чьи владения простирались от Кавказа до самой Индии, выглядел сейчас жалким и бессвязно бормотал себе под нос:

— Нет, этого не может быть. Я, верно, в бреду… Где Мэй?.. Мэй!

— Оставь Мэя, братик, — наигранно дружелюбно произнес дух. — Я не со злом к тебе пришел.

— Так скажи наконец, зачем ты здесь? — взмолился хунтайджи.

— За всеми приходят. Иначе, ты можешь заблудиться.

— Но ты ведь сказал, что я не умер!

— Я сказал, еще не умер.

— И когда наступит мой срок?

— Этого я сказать не могу. Прости. Я буду приходить лишь тогда, когда ты ближе всего подбираешься к царству мертвых.

Слова карлика заставили Батура задуматься.

— Мне грозит смерть?

— Ты должен отвести свое войско от ущелья! — потребовал вдруг дух, на этот раз без всякого жеманничанья. — Нельзя строить страну на крови.

— Что ты болтаешь? — заорал хунтайджи. Его внутреннее состояние менялось со скоростью выпущенной стрелы.

— Болтать я не научился, — возразил призрак. — Я умер, даже не пожив.

— Моя мать была здорова, как молодая лань. Она бы выносила и тройню… — стал сомневаться хунтайджи.

— Твоя мать здесь не при чем. Моей матерью должна была стать не она. Твой отец имел еще одну жену. Ее звали Алтангэрэл. Ни ты, ни твои братья не знали о ней, поскольку она умерла молодой. Жена долго не могла подарить мужу первенца, и тогда Хара-Хула женился второй раз. Его избранницей стала Алтангэрэл. И она отяжелела первой. Твоя мать не могла позволить, чтобы наследника родила другая. Ведь это грозило ей утратой власти и потерей своего положения. Такого позора твоя матушка точно бы не снесла. И тогда она пошла на подлость: задушила беременную младшую жену хунтайджи, когда та спала. А я умер в ее утробе.

— Ты врешь! — зашипел Батур. — Врешь!

— Думай не об этом, глупец! Подумай о своих намерениях. Ойратами должен править лев, а не цепной пес на службе маньчжурских обезьян. Защити свою землю, прежде чем пойдешь покорять чужую! Это все, что я хотел сказать тебе сегодня. Жди второй встречи. Третья будет последней, так что думай быстрее.

Уродливый карлик снова превратился в белое облако, которое вскоре растаяло. В глазах Батура резко потемнело, а затем он открыл веки. Первое, что увидел хунтайджи, — сморщившиеся щелки глаз Мэя. Монах сидел рядом, скрестив под себя ноги. Руки он положил на колени, а голову низко склонил. Его глаза были чуть приоткрыты.

Эрдэни лежал на той же походной подстилке, на которую его уложили обеспокоенные нойоны.

— Как долго меня не было? — тихо спросил Батур у монаха.

— Две минуты, — так же тихо ответил тибетец.

— А мне показалось, я спал вечность.

С этими словами Эрдэни оторвал спину от подстилки и присел. Каким же счастьем было ощущение легкости в голове! Боль как рукой сняло. Батур чувствовал себя бодрым и полным сил. Мэй взглянул на владыку степей снизу вверх и вновь опустил голову на грудь.

— Ты вовсе не спать, правитель. Ты уходить. Но вернуться. Твое время не приходить.

Глава 32. Крушение мифов

Словно стадо спасающихся от лесного пожара животных, проносились мимо стрелков ойраты. Сарбазы уже не целились, а просто вели беспорядочную пальбу в их сторону. Все чаще пули, выпущенные с одного укрепленного края ущелья, долетали до противоположного. Несколько таких шальных выстрелов нанесли урон самим мергенам. И все же враг нес гораздо бóльшие потери. Панический страх быть раздавленным соратниками овладел всем войском. Словно страшная зараза он быстро распространился по рядам воинов Тэлмэна. Ойраты на обстрел и не думали отвечать. Каждый из них просто спасал свою жизнь, спотыкаясь о трупы собратьев и их лошадей. Многие из тех, кто падал на землю, уже не поднимались. Убитые лежали друг на друге, преграждая дорогу живым. Пули градом сыпались на оказавшихся в ловушке джунгар. Казахи, ловко сменяя друг друга, почти не делали пауз.

К приятной весенней сырости примешался запах крови и пороха. Сизый туман мешал, застилая глаза. Грохот выстрелов не умолкал. Раздававшиеся в унисон им стоны умирающих делали это место зловещим.

Отвлекшемуся на миг Максату стало вдруг жутко и тошно. До дрожи. Откуда-то снизу прямо к горлу потянулся неприятный холодок. Не успев принять из рук друга ружье, он отвернулся и склонился к замшелому плоскому камню. Жека с испугом смотрел на захлебывающегося в рвоте друга и не знал, чем ему помочь. Когда из Макса вышло все содержимое желудка, он стал судорожно втягивать ртом воздух. Жека присел рядом.

— Ты как? — прокричал он в самое ухо друга.

— Братан, так нельзя… — выдавил из себя Максат, утирая навернувшиеся во время судорожной рвоты слезы. — Это уже не война. Это — истребление! Мы же не звери.

Жека ненадолго замолчал, обдумывая ответ. Сидя на корточках, он облокотился на ствол ружья, которое упер прикладом в землю.

— Понимаешь, дружище, — начал он, — я, конечно, на войне никогда не был. Но мне кажется, нам сейчас не нужно думать о подобных вещах. Ты же видел, какая их орда. Ничего другого нам не остается. Тут, брат, не до рыцарства. Или мы — или они!

— Я много раз представлял себе эту битву, — задумчиво произнес Макс. — Она всегда казалась мне такой героической. Я рисовал казахов несокрушимыми батырами, которые бьют подлого врага. А то, что здесь происходит, ужасно. Не по-людски.

— Все, Макс, хорош бредить. Поднимайся.

Жека встал и потянул друга за локоть — битва еще не окончена.

Послушно поднимаясь, Макс обреченным голосом спросил:

— Разве ты ничего не чувствуешь?

Наконец и Жека взорвался. Только теперь выяснилось, что он тоже на пределе.

— Слушай, пацифист хренов! Это ты меня сюда затащил. «Я должен там побывать», — передразнил он. — Побывал? Теперь постарайся не остаться тут навсегда. А чтобы этого не случилось, ты должен помогать мне отстреливать этих сусликов. Вот когда их поменьше станет, тогда — если захочешь — можешь включать свое благородство. Сколько у нас пуль?