Час волка

- Странный или нет, - сказал Шеклтон, - я верю, что майор Галатин может выполнить эту работу.

Снег летел ему в лицо, и он вздрогнул, несмотря на свою теплую форму, и захлопнул дверь, чтобы не дуло.

6

- Мартин? Иди-ка сюда и посмотри на это.

Человек, чье имя было названо, немедленно встал из-за стола и прошел во внутренний кабинет, стуча каблуками по бетонному полу. Он был массивен и широкоплеч, в дорогом коричневом костюме, безукоризненно белой рубашке, с черным галстуком. У него было округлое, мясистое лицо всеми любимого дядюшки, человека, который обычно рассказывает сказки на ночь.

Стены кабинета были увешаны картами, разрисованными красными стрелками и кружочками. Некоторые стрелки были соскоблены, нарисованы вновь и нарисованы по-другому, а многие из кружочков были перечеркнуты гневными штрихами. На большом столе лежали еще карты вместе со стопками бумаг, положенных на подпись. Рядом стоял маленький железный открытый ящик, а в нем удобно располагались ванночки с акварелями и кисти конского волоса разных размеров. Человек подтянул стул с жесткой спинкой к мольберту, стоявшему в углу комнаты без окон, а на мольберте в процессе работы была картина: акварельное изображение белого сельского домика, за которым поднимались розовевшие зазубренные горные вершины. На полу у ног художника были другие картины домиков и сельских пейзажей, все они были брошены незаконченными.

- Здесь вот. Вот тут. Видишь его? - на художнике были очки, и он постучал кистью по намазанной тени у края сельского домика.

- Я вижу... тень, - ответил Мартин.

- В тени. Вот там! - он снова постучал, пожестче. - Вглядись поближе.

Он схватил рисунок, испачкавшись в краске, и сунул его в лицо Мартина.

Мартин судорожно глотнул. Он видел тень, и больше ничего. Но, похоже, от его видения зависело многое, и нужно было относиться к этому осторожно.

- Да, - ответил он, - мне кажется... я действительно вижу.

- А-а, - сказал, улыбаясь другой. - А-а, так вот он где! - Он говорил по-немецки с густым, можно даже сказать, неуклюжим австрийским акцентом.

- Волк! Вот здесь, в тени! - Он показал деревянным концом кисти в темный округлый мазок, в котором Мартин не мог различить ничего. - Волк в засаде. И смотри сюда! - Он вынул другой рисунок, плохого исполнения, извилистого темного речного потока. - Видишь его? За скалой?

- Да, мой фюрер, - сказал Мартин Борман, уставившись на скалу и одну-две ломаных черточки.

- А тут, вот здесь! - Гитлер показал третий рисунок, изображавший лужайку с белыми эдельвейсами. Он показал своим выпачканным красками пальцем на два темных пятна посреди освещенных солнцем цветов. - Глаза волка! Видишь, он подкрадывается ближе! Знаешь, что это означает, верно?

Мартин замялся, потом медленно покачал головой.

- Волк - это мой счастливый символ! - сказал Гитлер, не скрывая возбуждения. - Об этом же известно всем! И вот - в моих рисунках появляется волк по своей воле. Нужно ли более ясное предзнаменование, чем это?

Ах, вот оно что, подумал секретарь Гитлера. Теперь мы окунулись во тьму толкований знаков и символов.

- Я - волк, разве тебе не понятно? - Гитлер снял очки, в которых его видели редко, только круг приближенных, с треском сложил их и запихнул в кожаный планшет. - В этом предзнаменование будущего. Моего будущего, - его загоревшиеся глаза мигнули, - будущего Рейха, конечно, должен был я сказать. Это всего лишь очередной раз говорит о том, что я уже знаю наверняка.

Мартин молча ждал, уставившись на рисунок с сельским домиком бесталанная и неряшливая мазня.

- Мы намерены раздавить славян и загнать их назад в их крысиные норы, - продолжал Гитлер, - Ленинград, Москва, Сталинград, Курск... названия на карте, - он снял карту, оставляя на ней красные отпечатки пальцев, и презрительно сбросил ее со стола. - Фридрих Великий никогда не думал о поражениях. Никогда о них не думал. У него были преданные генералы, это да. У него были люди, которые подчинялись приказам. Никогда в жизни я не видел такого своевольного неподчинения! Если они недовольны мною, почему бы им просто не приставить пистолет к моему виску?

Мартин ничего не сказал. Щеки Гитлера стали розоветь, а в глазах появились желтизна и влага - плохой признак.

- Я сказал, что мне нужны большие по мощности танки, - продолжал фюрер, - и ты знаешь, что я услышал в ответ? Да, более мощные танки сжигают больше горючего. Но что такое вся Россия, как не огромный бассейн бензина? Однако мои офицеры в ужасе пятятся от славян и отказываются воевать за жизнь Германии. На что мы можем надеяться в войне со славянами без горючего? Не говоря уже о воздушных налетах, уничтожающих подшипниковые заводы. Ты знаешь, что они говорят на это? Мой фюрер - они всегда говорят "мой фюрер" таким голосом, от которого тошнит, как будто ты съел слишком много сладкого, - нашим зенитным орудиям нужно больше снарядов. Нашим тягачам, которые возят зенитные орудия, нужно больше горючего. Видишь, как работает их ум? - Он опять мигнул, и Мартин увидел, что они снова понимают друг друга, как будто зажегся холодный свет. - О, да. Ты был с нами на совещании в тот полдень, так ведь?

- Да, мой... Да, - ответил он, - вчера в полдень, - он глянул на карманные часы: уже почти час тридцать.

Гитлер с отсутствующим видом кивнул. На нем был шитый халат кашмирской шерсти, подарок Муссолини, и кожаные тапочки, и они с Борманом были одни в административном крыле берлинской штаб-квартиры. Он засмотрелся на свою работу - домики, составленные из неуверенных штрихов, пейзажи с неправильной перспективой - и воткнул кисть в чашку с водой, глядя, как расплывается краска.

- В этом - предзнаменование, - сказал он, - в том, что я рисую волка, даже не зная этого. Это означает победу, Мартин. Полное и окончательное уничтожение врагов Рейха. Внутри и вне, - сказал он, многозначительно глянув на секретаря.

- Теперь вы должны узнать, мой фюрер, что никто не может отказать вам в вашей воле.

Гитлер, казалось, не слышал. Он был занят укладыванием красок и кистей в металлический ящик, который хранил запертым в сейфе.

- Каков мой распорядок на сегодня, Мартин?

- В восемь часов встреча за завтраком с полковником Блоком и доктором Гильдебрандом. Потом, с девяти до десяти тридцати, совещание Штаба. Фельдмаршалу Роммелю назначено на час ровно для краткого доклада об укреплении Атлантической стены.