Час волка

- Не знаю. Мы не смогли раскопать никаких сведений о Франкевице. Итак, как бы то ни было, восемь дней назад Адам передал вторую шифровку. В ней была только пара строчек. Он сообщил, что находится под колпаком и у него есть сведения, которые нужно доставить из Франции через курьера. Ему пришлось оборвать передачу до того, как он смог дать подробности.

- Гестапо? - Майкл глянул на Хьюмс-Тельбота.

- Наши осведомители обнаружили, что Адам не в гестапо, - сказал молодой человек. - Мы предполагаем, что они знают, что Адам наш человек, и держат его под постоянным наблюдением. Они, вероятно, надеются, что он выведет их на других агентов.

- Итак, нет никого другого, чтобы выяснить, что представляют собой эти сведения, и доставить их оттуда.

- Нет, сэр. Туда должен проникнуть кто-то извне.

- И, конечно, они пеленгуют его радиопередатчик. Или, может, они нашли его и вывели из строя, - Майкл нахмурился, глядя, как горят дубовые поленья. - Почему художник? - спросил он опять. - Что мог узнать художник о военных секретах?

- Не имеем ни малейшего представления, - сказал Хьюмс-Тельбот. - Вы понимаете наше затруднительное положение?

- Мы должны выяснить, что же, черт возьми, происходит, - высказался Шеклтон. - Первая волна вторжения должна включать почти двести тысяч солдат. К девяностому дню после даты начала операции мы планируем ввести туда больше миллиона парней, чтобы надрать Гитлеру задницу. Мы рискуем в один прекрасный день стать просто мишенью для стрельбы, словно бы просто произойдет поворот карты, и нам бы лучше наверняка знать, что на уме у нацистов.

- Конечно же, смерть, - сказал Майкл, и никто из присутствующих не сказал ни слова.

Костер затрещал и выплюнул сноп искр. Майкл ждал окончания рассказа.

- Вас самолетом доставят во Францию и выбросят с парашютом около деревни Безанкур, примерно в шести милях от Парижа, - сказал Хьюмс-Тельбот. - Один из наших будет в месте приземления, чтобы встретить вас. Оттуда вас доставят в Париж и окажут любую помощь, какая вам потребуется, чтобы попасть к Адаму. Это в высшей степени ответственное задание, майор Галатин. Чтобы вторжение имело какой-то шанс, мы должны знать, чего нам ожидать.

Майкл понаблюдал, как горел огонь. Затем сказал:

- Я сожалею. Найдите кого-нибудь другого.

- Но, сэр... пожалуйста, не принимайте поспешного...

- Я сказал, что я в отставке. На этом и закончим.

- Ну, это просто глупо! - взорвался Шеклтон. - Мы разбивали свои задницы, добираясь сюда, потому что некоторые ослы указали на вас как на лучшего в своем деле, а вы говорите, что вы в "отставке", - он прошипел это слово. - Там, откуда я, по-другому говорят о человеке, у которого изнеженные нервы.

Майкл слегка улыбнулся, что привело Шеклтона в еще большую ярость, но он ничего не ответил.

- Майор Галатин, - попытался опять Хьюмс-Тельбот. - Пожалуйста, не говорите сейчас последнего слова. Хотя бы обдумайте наше предложение, а? Может, мы бы остались на ночь, а затем снова обсудили это утром?

Майкл вслушивался в падание мокрого снега, стучавшего по окнам. Шеклтон подумал о долгом пути домой, и его копчик заныл.

- Можете оставаться на ночь, - согласился Майкл. - Но в Париж я не отправлюсь.

Хьюмс-Тельбот хотел было опять заговорить, но решил дать всему этому устояться. Шеклтон проворчал:

- Какого черта, мы что, напрасно перлись в такую даль?

Но Майкл только пошуровал в камине.

- С нами еще водитель, - сказал Хьюмс-Тельбот. - Не найдете ли вы и для него место?

- Я поставлю раскладушку у камина, - он встал и пошел в чулан за раскладушкой, а Хьюмс-Тельбот вышел наружу, чтобы позвать Мэллори.

Когда двое мужчин вышли, Шеклтон стал осматриваться в зале. Он увидел антикварный патефон из розового дерева фирмы "Виктрола", на его диске лежала пластинка. Название пластинки было "Весна священная" какого-то Стравинского. Ну, с русским водиться - значит любить русскую музыку. Наверное, всякая славянская чепуха. В такую ночь, как эта, ему бы послушать бодрую вещь Бинга Кросби. Галатин любил читать, в этом нельзя было сомневаться. Тома вроде "О происхождении человека", "Плотоядные", "История григорианской поэзии", "Мир Шекспира" и другие книги с русскими, немецкими и французскими названиями заполняли полки книжных шкафов.

- Вам нравится мой дом?

Шеклтон чуть не подпрыгнул. Майкл подошел сзади тихо, как туман. Он принес раскладную кровать, развернул и поместил около камина.

- Столетие назад этот дом был лютеранской церковью. Ее построили спасшиеся от кораблекрушения; подводные скалы всего лишь в сотне ярдов отсюда. Они выстроили здесь поселок, но через восемь лет после этого их скосила бубонная чума.

- О, - сказал Шеклтон и вытер руки о штаны.

- Развалины до сих пор прочные. Я решил попробовать восстановить их. У меня ушло на это целых четыре года, и мне еще много нужно сделать. Если вам интересно, у меня за домом есть генератор, который работает на бензине.

- Я сразу так и подумал, что к вам не могли провести линию электропередачи в такую даль.

- Конечно же. Слишком далеко. Вы будете спать в башенном помещении, где когда-то жил пастор. Это не очень большое помещение, но для двоих места там достаточно.

Открылась и закрылась дверь, и Майкл оглянулся на Хьюмс-Тельбота и шофера. Майкл несколько секунд смотрел, не мигая, как шофер снимал шляпу и куртку.

- Вы можете спать здесь, - сказал он, указывая рукой на раскладушку. - Кухня за той дверью, если хотите кофе и чего-нибудь поесть, - сказал он всем троим. - Я бодрствую во время, которое вам может показаться необычным. Если среди ночи услышите, что я на ногах... не выходите из вашей комнаты, - сказал он, глянув так, что у Шеклтона по затылку пробежали мурашки.

- Я иду отдыхать, - Майкл направился к лестнице. Он остановился и выбрал книгу. - Да... ванная и душ за домом. Надеюсь, вы не будете в претензии, что вода только холодная. Спокойной ночи, джентльмены.

Он поднялся по ступенькам, и скоро они услышали, как мягко затворилась дверь.

- Проклятый колдун, - пробормотал Шеклтон и поплелся в кухню, чтобы чем-нибудь перекусить.

4

Майкл сел на постели и зажег керосиновую лампу. Он не спал, а ждал. Он взял с маленькой тумбочки наручные часы, хотя его чувство времени уже сказало ему, что было три часа. Часы показали три часа семь минут.