Страница 6 из 9
При чтении такого рода воспоминаний встает не только вопрос об их достоверности, о проценте в них правды, о близости автора источника к нашему герою, но и важный вопрос о качестве, об интеллектуальной соразмерности описываемому. Ведь мы можем, например, представить себе воспоминания булочника или врача художника, которые сообщат нам о том, какой хлеб он любил или в каком состоянии были его зубы… И что делать, когда речь идет о воспоминаниях человека близкого, но неспособного понять и разделить мысли нашего героя? Разумеется, всеми такими источниками можно пользоваться, но нужно при этом иметь в виду, какого рода знание мы из них извлекаем. Знание же, которое мы будем искать на страницах этой книги, касается интеллектуального мира Бакста. И мы, стало быть, будем выделять из массы воспоминаний те, авторы которых находятся на равном с ним интеллектуальном уровне. О том, что Бакст сам себя и некоторых своих друзей считал интеллектуалами, у нас имеется немало свидетельств. Вот одно из них. Незадолго до своей кончины, в феврале 1924 года, Бакст дал интервью французскому журналисту Луи Тома, который расспрашивал его об Иде Рубинштейн[56]. В том, как Бакст охарактеризовал Иду, мне кажется, можно почувствовать, что он думал о себе самом: «Ида Рубинштейн родилась в Петрограде в очень обеспеченной и достойной семье, получила строгое воспитание, обучалась нескольким языкам, музыке, танцу. Она навсегда сохранила крепкую дружбу с книгами… С интеллектуальной точки зрения у нее есть один своеобразный дар, который я назвал бы интеллектуальной волей: она может выучиться всему, чему ни захочет. Это стальной клинок»[57].
И последнее. Если точнее определить тему этой книги, то можно сказать, что она – об основной составляющей интеллектуального мира художника, а именно о греческой, архаической. Ибо эмансипированное еврейство Бакста – как идейная и образная конструкция – базировалось, как мы увидим, именно на образах греческой архаики. Речь, стало быть, пойдет об очередном Ренессансе, который чем-то был похож на предыдущие, а чем-то от них серьезно отличался[58]. Как и для знания о всяком Ренессансе, нам необходимо будет выяснить, что именно Бакст и люди из его окружения думали об античной Греции, что они о ней знали или как грезили: часто эти два аспекта – правда и поэзия – переплетались, одно другим питаясь. Чтобы разобраться в этой ситуации[59], мне придется задействовать довольно широкий пласт философской, эстетической, исторической и критической литературы, доминировать в которой будет, как я уже сказала, ницшеанский корпус. Одним из основных положений, которое я постараюсь здесь развить, будет связь между творчеством зрелого Бакста – символическим концентратом которого является картина «Античный ужас» и, затем, образ Фавна из балета «Послеполуденный отдых фавна», – ницшеанством и идеей художника о том, что он сам называл «еврейским миросозерцанием».
И, наконец, самое последнее. Поскольку эта книга отнюдь не является еще одной монографией о Баксте, многих работ, фактов, деталей я в ней не упоминаю[60]. По той же причине книга снабжена небольшим количеством иллюстраций. Существует множество иллюстрированных альбомов, каталогов и монографий о Баксте; интернет переполнен репродукциями его произведений; у русского читателя от них уже оскомина. Это малое количество только самых необходимых репродукций заставляло меня подробно описывать произведения, которые я комментирую; а ведь описание – это важный шаг к пониманию.
Глава 1
«Свое родство…»
Под номером сто тридцать шесть
Начнем с самого, казалось бы, простого, но в случае с Бакстом отнюдь не очевидного: с имени, отчества, фамилии, даты и места рождения. Что касается имени, Александр Бенуа вспоминал, что свои ранние рисунки Бакст подписывал «не Л. Розенберг, а Л. Бакст, чему Левушка давал довольно путаное объяснение – будто он избрал такой псевдоним в память уже почившего своего родственника, не то дяди, не то деда»[61]. Под конец жизни Бенуа так комментировал это утверждение: «Я и сейчас не обладаю достоверным объяснением имени „Бакст“, которое Левушка со дня на день предпочел фамилии Розенберг. Последняя значилась у него в официальных бумагах. Едва ли в данном случае действовала встречавшаяся иногда в еврейском быту адаптация дедом внука, что делалось главным образом для того, чтобы внуку избежать военной повинности»[62]. «Путал Левушка что-то и про свое „отчество“. Так, вдруг он попросил адресовать письма к нему на имя не Льва Самойловича, а Льва Семеновича, а затем, через еще несколько месяцев, он снова вернулся к „Самойловичу“… – вероятно, найдя это имя более благозвучным»[63].
Та же расплывчатость в сведениях, касающихся даты и места рождения. В ЕЭБЭ Сыркин пишет о Баксте как о «современном живописце и рисовальщике, родившемся в Петербурге в 1867 году»[64]. Арсен Александр утверждает, что Бакст родился годом позже, в 1868-м, также в Петербурге. Валентин Светлов в своей статье «Искусство Бакста», опубликованной в Нью-Йорке в 1927 году, повторяет ту же информацию о месте и годе рождения своего друга: Петербург, 1868 год[65]. По мнению Светлова, биография Бакста не имеет особого значения, поскольку она «не была богата внешними событиями, а состояла, собственно говоря, в непрерывной, неустанной, плодотворной творческой активности». Лишь его искусство, а не жизнь, имеет подлинный смысл: «он создал новое направление невероятной важности; не будет преувеличением назвать это направление революционным»[66]. А революционеру, порывающему с традицией, с корнями, необязательно иметь «происхождение». Что же до биографа Бакста, Левинсона, то он не обмолвился о месте и годе рождения своего героя ни единым словом, а начал Историю Льва Бакста с описания Петербурга, Садовой улицы, где жили родители Бакста, и Невского проспекта, где жил его дед. Сам же Бакст в анкете на соискание ордена Почетного легиона указал, что родился он в Петербурге, 10 мая 1866 года[67].
А что говорят по этому поводу архивы? По меньшей мере одна копия свидетельства о рождении Бакста сохранилась в Российском государственном историческом архиве в Петербурге, в фонде Академии художеств (789), который знают все историки русского искусства[68]. Приведем этот документ полностью: «Копия. Свидетельство. Дано сие от меня нижеподписавшегося гродненского общественного раввина в том, что двадцать седьмого апреля тысяча восемьсот шестьдесят шестого года родился в городе Гродно от законных супругов Израиля Самуила Баруха Хаимовича Рабиновича и Баси Пинхусовны, урожденной Розенберговой, сын, которому наречено по еврейскому обряду имя Лейб-Хаим, коего рождение записано в метрической книге гродненского еврейского общества о родившихся за упомянутый год под № 136. Во уверение чего подписью моею и приложением казенной печати удостоверяется. Г. Гродно, 28 февраля 1867 года. Общественный раввин Г. Ривкин. Что настоящее свидетельство с подлинною метрическою книгою о родившихся евреях по Гродненскому обществу за 1866 год, хранящейся в Гродненской городской управе, записано под № 136, в том Гродненская Городская управа надлежащими подписью и приложением печати удостоверяет. Июля 16 дня 1882 года, город Гродно. Член управы Г. Любич. Секретарь [неразборчивая подпись]. Делопроизводитель Антушевич. Означенные в сем свидетельстве еврейские имена сына Розенберга Лейб-Хаим в переложении на русский язык означают „Лев-Виталий“, в чем подписью с приложением печати удостоверяю. С. – Петербург, 20 июля 1882 года. Петербургский Раввин, Доктор Философии Абрам Драбкин. Удостоверяю верность этой копии с подлинником её, представленным мне, Николаю Сергеевичу Потапову, исправляющему должность Санкт-Петербургского нотариуса Михаила Петровича Малахинского, в конторе его Адмиралтейской части, по Невскому проспекту в доме 13, потомственным почетным гражданином Израилем Розенбергом, живущим в том же доме № 13, при сличении мною этой копии с подлинником подчисток, приписок, зачеркнутых слов и никаких особенностей не было. Копия эта засвидетельствована для представления оной в учебные заведения»[69].
56
Louis Thomas, «Le peintre Bakst parle de Madame Ida Rubinstein», Revue critique des idées et des livres, 25 février 1924. Р. 87–104.
57
Там же. С. 89.
58
К сожалению, такого рода подход не принято применять по отношению к различным проявлениям неоклассики ХХ века, которая обычно и методологически, и исторически рассматривается в отрыве от предыдущих ренессансов.
59
Я пользуюсь термином Ясперса «ситуация», который представляется мне сильнее и интереснее надоевшего «контекста» и который включает не только теории, тексты и мысли, но и образы, мечты и чувства.
60
По той же причине, а также поскольку библиография этого художника поистине огромна, мы здесь ее не приводим, отсылая читателя к книге: Сергей Голынец, Лев Самойлович Бакст. Графика, живопись, театр, Москва, БуксМарт, 2018. C. 386–391; а также к очень тщательно составленной библиографии Бакста в книгах: Alexander Schouvaloff, Léon Bakst, Éditions Scala, Paris, 1991; Charles Spencer, Léon Bakst and the ballets russes, Academy Éditions, Londres, 1995; John Bowlt, Theater of Reason / Theater of desire, The Art of Alexander Benois and Léon Bakst, Thyssen-Bornemisza Fondation / Skira, Milan, 1998; Elisabeth Ingles, Bakst, L’Art du théâtre et de la danse, Parkstone Press, Londres, 2000.
61
Александр Бенуа, Мои воспоминания, указ. соч., кн. 3, т. 1. С. 609.
62
Там же. С. 609.
63
Там же. С. 610. «Истории» с отчеством Бакста продолжаются поныне. В каталоге Бостонского музея изобразительных искусств Бакст значится почему-то «Николаевичем».
64
ЕЭБЭ, т. 3, СПб, 1909.
65
Inedited Works of Bakst, Essays on Bakst by Louis Réau, Denis Roche, V. Svetlov and A. Tessier, Brentano’s, New York, 1927. Р. 11.
66
Там же. С. 12.
67
Archives nationales; site de Fontainebleau, n°19800035/749/84960.
68
Приношу благодарность за помощь в ознакомлении с этими материалами Димитрию Озеркову. Совсем недавно свидетельство о рождении Бакста привлекло внимание исследователей. См.: Н.М. Усов, «Трехфамилие» Бакста: Рабинович, Розенберг, Бакст, Мишпоха, международный еврейский журнал (интернет). К сожалению, в основной своей части эта статья, как и многие публикации о Баксте, основывается на семейной легенде.
69
РГИА. Ф. 789. О. 11. Д. 137–138. Л. 2–3.