Страница 4 из 5
Этим же вопросом мучились елемельские монахи, которые издревле преуспели в добродетели праздности и неги. Им так было лень из рыбы кости вытаскивать, что они ее и вовсе не ели. И много чего другого не ели, потому что хлопотно. Так были изобретены многодневные посты. Люди, далекие от мудрости, конечно, толковали это воздержание в вульгарном смысле, будто монахи смиряют плоть и воздерживаются из солидарности с бедным людом. И только подлинные философы могли понять, что другого пути нет, чтобы обуздать деятельность и пресечь суету.
Но рыбы очень хотелось. Вот так они несколько веков дружно хотели, а потом начали разводить овкосницу. Дерево добродетельное, потому что не требует лишних забот. По виду – персик как персик, в чем-то даже абрикос, и шкурка лохматая. А это вовсе и не абрикос. А это вовсе красная икра, просто довольно крупная.
Единственная забота – надо время от времени эту икру раскладывать по одной икринке в банки трехлитровые, чтобы она там доходила, а уж потом в океан выпускать. Вот такое икристое дерево эта овкосница. В народе оно называется «красное икристое». Но научное название не придумали, потому что лень и вообще дурной знак. Но из этих икринок славные рыбы выходят! Чаще всего акулы, но добродушные. Если икра была персиковая, то акулы получаются лохматые, если нектариновые – гладенькие двухметровенькие рыбешки, прямо из рук выскакивают.
Только ценят их не за мех – хотя знаменитые елемельские мантии и шапейки делают именно из меха акул. Разводят эти деревья ради рыбы. Потому что у елемельской овкосницы вместо тысячи рыбных костей всего одна – абрикосовая. Рыбку зажарил, косточку вынул – кушай, не боясь подавиться! И человеку хорошо, и кошке приятно, и акулы не в обиде. А косточку потом в земельку бросай – рыбное дерево вырастет, чтобы людям меньше хлопот и больше радости.
А если брезгуешь абрикосовых акул кушать, вспомни, чему учил авва Аргамедонт:
– Если сомневаешься – заливай сметаной!
Тем и спасаемся.
Коварный адрес
У нас все так привыкли власти бранить – судьи продажные, милиция не та, – а вот авву Аргамедонта на той неделе прямо из зала суда освободили. А вы говорите, справедливости нет!
Конечно, за любимого старца все горой стали, даже начальство. Опять же и знаменитости подтянулись: румынский космонавт Якожебяху анонимки в ООН писал, а монгольский поэт Тыбыл Какой облил себя на площади кумысом и три дня пел последнюю песнь из своей «Книги скорбных восклицаний». Даже Элтон Джон объявил по телевизору: не стану, говорит, одежду носить, пока невинного из темницы не выпустят! Но имя сидельца помянуть забыл, так в разных странах тысячи людей на свободу отпустили, лишь бы он оделся. Только наша судебная система в ответ обиженно молчала. Вся надежда была на судью, а он с первой минуты заладил:
– Подсудимый Аргамедонт, вы достаточно изобличены в преступном сговоре с мясом убитых животных и алкоголем в бутылках! Признаете свою вину?
– Понимаете, товарищ судья, я живу на улице…
– Не уклоняйтесь от прямого ответа! Торговали спиртным навынос?
– Никогда! Что вы! Только бескорыстно подносил.
– У нас имеются неоднократные свидетельские показания! Возле вашего дома по улице Шашлычной, двадцать четыре дробь семь, наблюдались лица нетвердой походки и с недоумением на лице! Станете отрицать?
– Чистая правда! Но, понимаете, я не умею отказывать людям. Мне их так жалко, что просто рыдаю и сон не идет.
– Подсудимый Аргамедонт, вы снова увиливаете от ответа! Согласно показаниям физических лиц, из вашего дома постоянно несется запах жареного мяса животных, умерщвленных без согласия родителей. Жильцы окрестных домов жалуются, что теряют волю к честному труду и травят воображение!
– Сами подумайте: что мне было делать? Они приходят, бывает, и в час ночи, и позже, просто двери выносят. Я поначалу не открывал, так они книгу жалоб требовали, угрожали. Я говорю: «Тут вам не кафе!» А они в ответ: «Это Шашлычная?» – «Шашлычная». – «Двадцать четыре дробь семь?» – «Двадцать четыре дробь семь». – «Ну так тащи две порции, а Васе пивка холодненького! Мы скромно на этом диванчике расположимся!» Вот так споришь с ними, уговариваешь, а потом и накормишь, чем Бог послал. Не гнать же людей в ночь морозную.
– Обвиняемый Аргамедонт, следствием доподлинно установлено, что вы наживались без соблюдения санитарных норм!
– Что вы, Петр Сидорович! Я не ради денег, я из милосердия. Жалко их страшно! Идут люди после работы голодные, угрюмые… Вот вы, например, сколько раз заходили, разве у меня когда-нибудь шашлык сырой или пиво выдохлось? Вы из вещественных доказательств исследуйте… Как следственный эксперимент.
– И правда… сразу как-то легче стало. А то, поверите ли, пятое заседание не емши веду. Тут папу родного засадишь! Идите уже домой, батюшка, да людей утешайте. Небось очередь там у вас под окнами.
А потом откашлялся и голосом юридического правосудия возвестил:
– По причине безоговорочного отсутствия состава улик и наличия следов в вещественных доказательствах, вину подсудимого считать недоказанной, принести извинения в виде товарищеских объятий и выпустить из зала суда с принудительным ликованием. В качестве компенсации аморального ущерба предписывается в течение месяца сопровождать потерпевшего духовым оркестром и аплодисментами. Судья Воланчиков пальцы приложил.
Святое ухо
Мирской философ Декарт учил, что если кто не понуждает себя валяться в кровати два часа после пробуждения, тот не может стать подлинным философом. Без понуждения к духовному труду и известного постоянства к мудрости приблизиться нельзя!
– И как это я сам до этого не дошел? Это же очевидно! – воскликнул в сердцах авва Аргамедонт и немедленно заказал специальный диван для занятий философией.
Привезли рано утром, перед подъездом бросили, а грузчиков не оказалось. Стоит старец с диваном посреди двора – хоть бы одна душа мимо проходила да затащить помогла. Не двор, а пустыня Фиваидская! Вдруг видит – Христос идет. А Его и просить не надо, Сам помощь предложил, спереди ухватился, а старец сзади толкает – все-таки пятый этаж, да еще и хрущевка.
Аргамедонт как-то осмелел да и говорит:
– Господи! А вот давно хотел спросить, можно? Вот я, положим, святой, и Горгий святой, и авва Бергамотл… А что-то я никогда не видел, чтобы нас сонмы святых поддерживали и архангелы клубились. Я к чему спрашиваю? Был на архиерейской службе неоднократно, так вокруг епископов просто табуны ангелов и полки святых снуют, аж в духовных очах рябит, и Ты, Господи, всегда рядом с иерархом в видимой близости. Это что, им по должности так положено или они святость неодолимую имеют?
– Это все из-за Петра…
– Какого Петра?
– Из-за Кифы. Ты же слышал историю, как он рабу первосвященника ухо отрубил?
– Да кто же не слышал?
– Вот. Только в Писании из деликатности про одно ухо сказано, а он их в разное время не меньше шести отхватил. Апостолы всё над ним подшучивали: не пора ли нам, говорят, учредить орден святого уха… А что поделать? Такой он у нас горячий, если что, сразу по ушам. И эта горячность как-то всем архиереям передалась. Люди хорошие, добрые, но порой несет. А Мне приходится за ними все латать да излечивать. Петр нарубит, Я исцеляю. Больше владык – хлопот прибавилось! Уже и святых не хватает для присмотра за ними, архангелов квалифицированных приставляем, чтобы, если кого покалечат по рассеянности или ревности неуемной, было кому залатать да утешить. А за тобой, Аргамедоша, присмотр не нужен. Ты ведь даже к мухам уважение питаешь. Зачем тебе святые и сонмы? Живи да жизни радуйся!
– Вот оно что. Да они, оказывается, что дети малые с пулеметами! Могут и себя поранить.
– Так ведь себя в первую голову ранят. А Мне пули вытаскивай да калек лечи.