Ближняя Ведьма

– Именно потому, что ты мой друг, – отрезаю я. Но это не вся правда. Потому что я любила маленького мальчика, которым ты был, а теперь ты растешь и превращаешься в кого-то совсем другого.

– Но я как был твоим другом, Лекси, так всегда и буду. Это никогда не изменится. Почему между нами не может быть чего-то большего?

Я перевожу дух. По бурьяну проходят волны, они катятся от нас в сторону Ближней.

– Помнишь, – мне приходится перекрикивать ветер, – как мы были маленькими и играли в эти игры, в хороводы?

– Конечно, как не помнить. Я всегда побеждал.

– Ты всегда отпускал руки. Ты отпускал их, когда думал, что это будет смешно, и круг распадался, и все падали, кроме тебя.

– Это же была всего-навсего детская забава.

– А для тебя все забава, Тайлер, – вздыхаю я. – Вообще все. Только теперь дело уже не в разбитых коленках. Ты просто хочешь побеждать.

– Я хочу быть с тобой.

– Так и будь со мной, как друг, – отвечаю я. – И помоги мне найти Эдгара.

Тайлер оглядывается на дом, на силуэт моего дяди в окне – Отто моет руки. Когда Тайлер вновь поворачивается ко мне, у него на лице опять улыбка – бледная тень его обычной, от уха до уха, улыбки.

– Никогда ты не найдешь такого, чтобы был для тебя достаточно хорош, Лекси Харрис.

Улыбаюсь ему в ответ.

– А может быть, когда-нибудь…

– Месяц засияет… – говорит он.

– В небесах, зеленых, как трава, – заканчиваю я. Так часто говаривал мой отец. И Тайлер тогда постоянно твердил эти строчки. И на миг мы снова превращаемся в двух детей, что водили хоровод на поле или гуляли по вересковому полю и хохотали так, что больно щекам.

Внезапно ветер становится резче. Вспыхивает и исчезает последний луч света, на смену приходит глубокая темная синь. Я дрожу от холода, и Тайлер начинает стаскивать с себя куртку, но я отрицательно качаю головой. Он замирает, не зная, как поступить, и, наконец, сняв куртку, перебрасывает ее через руку – пусть нам обоим будет одинаково холодно.

– Теперь твоя очередь рассказывать, – говорю я, стараясь не стучать зубами.

– Рассказывать я люблю, – откликается Тайлер, – но Отто же мне голову оторвет, если я тебе расскажу, Лекси.

– Когда это тебя останавливало?

Согнав с лица улыбку, Тайлер снова надевает куртку, расправляет плечи и задирает голову, став почти один в один похож на моего дядю.

– Мы пошли вместе с отцом Эдгара, мистером Дрейком, к ним домой. Спальня Эдгара в полном порядке, ничего в ней не тронуто. Окно было открыто, а больше ничего такого. Как будто он просто проснулся и ушел. Выбрался в окно, – мне снова вспоминается Рен, как она, сонная, стояла у кона, пытаясь сдвинуть с места створку.

– Его мать сказала, что сама укладывала его в постель. Говорит, не слышала ничего необычного.

– Эдгар боится всего на свете. Он бы сам не ушел просто так.

Тайлер пожимает плечами.

– Мы знаем только, что борьбы не было, а окно осталось открытым. Оттуда мы пошли на запад, в поля у них за домом, до самой границы деревни.

Стало быть, они все же послушали моего совета.

– Мы везде смотрели, Лекси.

Везде в Ближней, думаю я.

Тайлер снова вздыхает, и я невольно думаю, что он почти красив без этой своей вечной самодовольной ухмылочки.

– Везде. Нигде нет ни единого следа. Как такое могло случиться? – Он кусает губу и пинает подвернувшийся под ногу камень. – Я хочу сказать, все оставляет следы, разве нет? – Он качает головой, выпрямляется. – Отто считает, это чужак. Он дело говорит, если подумать как следует.

– У вас есть какие-то улики? – спрашиваю я, следя за тем, чтобы голос звучал безразлично. – А где он, вы знаете?

Тайлер кивает.

– Есть одна хорошая мысль. Не так уж много у нас в Ближней мест, где может спрятаться человек, Лекси. Если он все еще здесь.

Надеюсь, что здесь, – вдруг мелькает у меня мысль, и я благодарна темноте, которая все сгущается.

– Что теперь собираетесь делать? – спрашиваю я.

– Лекси! – раздается грубый голос из дома. Отто ждет в дверях, свет из дома окаймляет его ярким ореолом. Тайлер машет ему рукой, потом легонько подталкивает меня к дому. Отто скрывается внутри.

– Теперь, – тихонько говорит Тайлер, – мы заставим колдуний отдать нам чужака.

При слове колдуний он морщит нос.

– Если, конечно, он еще в деревне, – замечаю я, когда мы подходим к дому. – И если, конечно, он у сестер, и если Дреска не заколдует тебя за то, что корчишь рожи. Многовато если, Тайлер.

Он дергает плечом.

– Может, нам повезет.

– Вам нужно гораздо больше, чем просто везение.

Он склоняет голову на плечо, и светлые волосы падают на глаза.

– Тогда, может, поцелуемся, – и он наклоняется ко мне с вечной улыбкой, – чтобы все получилось?

Я улыбаюсь ему в ответ и привстаю на цыпочки. А потом делаю шаг назад и закрываю дверь у Тайлера перед носом.

Мне кажется даже, что я слышу, как он целует дверь с другой стороны.

– Спокойной ночи, жестокая девчонка! – кричит он за дверью.

– Спокойной ночи, глупый мальчишка! – кричу я в ответ, не отходя от двери, пока его шаги не стихают окончательно.

Глава 7

Рен в ночной рубашонке носится коридору, затеяв игру с деревянными половицами. Ее босые ноги шлепают по полу легко, как капли дождя по камням. Рен знает тысячу игр, чтобы занять себя до того, когда будет пора есть или спать. До того времени, когда кто-нибудь обратит на нее внимание. У одних игр есть слова и правила, у других нет. Топ, топ, топ по деревянному полу.

В нашем доме у каждой половицы свой голос, и Рен извлекает что-то вроде музыки, прыгая на разные доски. Она даже научилась выстукивать Ведьмину считалку, хотя получается немного неуклюже. Когда я вхожу, она как раз выстукивает последние строчки. Я оказываюсь у нее на пути, но Рен только смеется и в два прыжка огибает меня, не сбившись и не пропустив ни одной ноты.

В спальне я ставлю папину книгу на место рядом с тремя свечами. За окном тьма – тяжелая, усталая, густая.

В голове крутятся слова Тайлера: «Все оставляют следы».

Взяв из ящика голубой фартук, я надеваю его, обвязываю тесемки вокруг пояса и иду на кухню. За столом сидит Отто с желтыми повязками на обеих руках и тихо разговаривает с мамой. Обычно взрослые так понижают голос, когда не хотят, чтобы дети услышали, но получается довольно громко, так что любое детское ухо без труда разберет. Мать смахивает со стола крошки и муку, молча кивает. Я успеваю уловить слово «сестры», но тут Отто замечает меня и резко меняет тему и тон.

– Ну что, наговорились с Тайлером? – спрашивает он чересчур заинтересованно.

– Да, – отвечаю я.

– Ну, Лекси, как день прошел? – я чувствую на себе его взгляд, а в голосе определенно слышится вызов. Я сглатываю и готовлюсь соврать, как вдруг…

– Она разносила со мной хлеб, – с отсутствующим видом бросает моя мать, – Ребенок пропал, но людям все равно нужно что-то есть.

Я прикусываю щеку изнутри, чтобы не показать, как потрясла меня мамина ложь. Перед глазами проносится, как они с Рен вдвоем бредут к дому с пустой корзиной, вспоминается неожиданная твердость в ее глазах, когда она сказала, что пытается мне помочь.

Кивнув, я отрезаю себе горбушку и сажусь к столу, на котором лежит сыр. Дядя хмыкает, но не произносит ни слова. Мама заворачивает в тряпицу несколько оставшихся буханок хлеба и снимает передник. Она всегда снимает его только в самом конце дня, когда со стряпней покончено.

– А вы, дядя? – интересуюсь я. – Нашли какие-то следы Эдгара?

Дядины брови завязываются узлом на переносице, он шумно отхлебывает кофе.

– Сегодня не нашли, нет, – говорит он в кружку. – Завтра снова пойдем.

– Может, завтра и я смогу помочь?

Отто колеблется.

– Посмотрим, – отвечает он наконец.

Это почти наверняка означает отказ, но он слишком устал, чтобы спорить. Он с усилием встает, так что стул с грохотом отъезжает назад.