Постижение

Мужики, кто был в слесарке, поняли всё… радостно смеялись… Именно тогда я понял, как противна мне всякая борьба, тем более с мерзавцами… Пару лет Арнольд со мной даже не здоровался – во мне видел пустоту… а через пару недель его «сместили» от нас – главным механиком завода, но это другая история, а в тот день я познакомился с Рафаилом.

– Интересного паренька нам прислали, – сказал мне Николай Иванович, увидев мой интерес к незнакомой личности, которая заразительно смеялась в нашей слесарке… Опыту Николая Иваныча доверял, но от гнусного настроения по-гнусному и подумал: «Посмотрим, каким «пареньком» выкатится из-под Пузыря…»

Думалось о своём… понимал: Арнольд ждал от меня челобитную с примирением… и подчинением… Желание обладать превращено в страсть… другого ощущения, как он считает, не должно быть – дисциплина, воспитанная на страхе и принуждении, рождает раба… и восставать раб имеет право за пределами компетенции хозяина.

Отдать должное, Арнольд презирал согнутых людей… но до чего же они были удобны!.. А друзья?.. не знаю его с этой стороны и делать выводы не имею права.

*

Принципиальность воспитана во мне вопреки сущности характера… каким образом – не знаю, но объяснять или убеждать свои принципы – не вижу трудностей. Стоит коснуться убеждений, исходящих из сущностей характера, души и сердца- встречаешь непреодолимые препятствия.

Изменить убеждения – сломать себя и тщательно оберегаемое прошлое.

В прошлом другое всё: от радостных минут до горьких ошибок… и вдруг узнаёшь – прожитое, продуманное и сделанное – не то!.. Первое, что накрывает волной, страх – пристрастие к прошлому не позволяет выкинуть из себя свою собственность…

Неоднократно убеждался, что глубокий душевный кризис, приводящий в отчаяние, дает выход на новую дорогу жизни, к новым убеждениям… и вырывать, ломать прошлое не требуется.

Главное, познанием пережить отчаяние, не впасть в прямолинейную принципиальность и безысходность.

Ещё в юности обратил внимание, что есть люди – назвал их «сосунками», которые сосут всё, что преподносит им жизнь… нечего сосать – не возмущаются, а лоснящийся взгляд застынет в ожидании своего часа.

У меня были приятели такого рода… они вызывали уважение – не довлели надо мной превосходством чувств или мыслей… и от меня ничего не требовали.

В деле осознались их бесстрастность и пассивность в жизни… понималось, что самодовольная улыбка появляется при подчинении чьей-то воли… возник страх: «Неужели и я такой?», а потом отвращение к такой породе людей – это они дают возможность существовать властолюбцам.

И к диктаторам был страх – во мне нет жажды властвовать… оказалось, достаточно проявить самостоятельность и диктаторы лишаются власти над тобой… но пакость устроить могут – жажда действия остаётся… а «сосунки» действуют, когда кем-то накормлены, и по чужой воле… и они ищут истину, которую искать бессмысленно – она всегда впереди и непросто выбрать дорогу, ведущую к ней, – заблудиться можно.

Хотя всякое заблуждение несёт в себе зачатое семя истины… но «сосунки» превращают его в ортодоксальную аксиому, провоцируя застой… они не хотят предположить возможное – истина рождается только в муках.

Для них «неизменный курс» – самый правильный… ну, не хотят понимать: в хаотичном движении не может быть прямого пути, ибо приходится уничтожать то, что необходимо обойти и оставить в целости.

Часто замечал, что хочется управлять своей жизнью рассудочными побуждениями… но совершая их – проигрываю. Счастьем пахнет, когда отдаёшься жизни… и она обнажает истины, позволяя чувствовать их начало…. Учителя охотнее делятся знаниями с послушными учениками… в школе был непослушный, поэтому была взаимная нелюбовь.

А к учителям, давшим мне специфические знания слесарного дела в химическом производстве, был послушен… и оба были уважаемы… хотя друг к другу они были нетерпимы. Так было, когда мы работали с Николаем Васильевичем… Под «Пузырём» – было мощное единодушие, направленное на сопротивление развращённой системе труда, где не ценились способности в работе, а принималось угодливое услужение.

Николай Иванович протестовал открыто, без дипломатии, чем приводил Арнольда до визгливого раздражения… Жажда торжества перекрывала прямолинейность Николая Ивановича ударом из-за угла… без внешней ехидности, но с яростным блеском восторга в глазах, лениво прошевелил губами:

– Николай Иванович, вы боретесь за справедливость и равноправие… решил не противоречить вам… вы, как равноправный член бригады, получаете наряд по очистке помойки, – Арнольд бил под дых… по самолюбию слесаря экстракласса, да ещё которому в сыновья годился… и знал, стервец, что невоздержанность перерастёт в ярость, которая затуманит деликатность в словах и поступках… Из множества известных матерных слов и выражений Николай Иванович успеет произнести с десяток… когда Арнольд отрицательно заявит:

– Николай Иванович, вы хам! Ваше поведение расцениваю как хулиганское, и… пишу докладную на имя начальника цеха…

В отличие от Николая Ивановича, Сергей Тарасов обладает способностью из матерных слов плести сетчатую фразу, которая плотно ложится с головы до пяток, не давая опомниться от фантазии устного народного творчества, и обнажает суть оппонента до невозможности возражать…

От слов Сергея Арнольд пузырился, не шевеля губами… но зашевелились мозги, осознавалось: у Николая Ивановича есть проницательный защитник… а докладная – вред себе… На несколько дней чуткий нос Арнольда не будет соваться в слесарку – наступит состояние раскованности в делах и отношениях её обитателей.

Действие не столь утончённое, сколь примитивное: раскованность – хорошая почва для нарушений установленных правил… И тогда шакал в образе льва, изгаляясь над самолюбием, будет, как он считает, вершить праведный суд над подчинённым быдлом.

Мнение – ещё не закон… но как часто оно делается законом, если это мнение диктатора, кумира или властьимущего… и суть мнения не важна – истинное оно или заблуждение.

Была мысль разложить известных мне людей по полочкам, что-то похожее на картотеку характеров, судеб, целей в жизни, не только для того, чтобы знать, кто есть кто, а для определения среднестатистической личности… Дурацкая затея – картотеки не получилось: каждая личность откладывалась только в свою ячейку… Человек неповторим – и в этом его выразительность… Человек сложен, даже в простоте поступков и бытия, тем интересен и обладает возможностью совершенствовать себя.

Николай Иванович скрупулёзно относился к работе, дотошно требовал от напарников выполнения… и законченная работа выглядела картинкой.

Сергей Тарасов работал, казалось, топором отсекал, рубил, подбивал… на выходе грубоватая, но живая рельефная скульптура – работоспособная и надёжная.

И жизненные позиции у них расходились в той же интонации и у каждого они сложились по-своему. С ними было легко, потому что понятны их желания и требования… они естественны и не заумны.

Мне легче понять порядочного человека – в нём много того, что я знаю. Мне труднее понять происхождение ничтожества, чаще принимаю за особенность человеческого характера, – мой жизненный опыт знает ничтожных людишек, но никогда не присутствовал в истоках ничтожества… или не замечал.

Из того же школьного опыта знаю, почему в учителей плюют – слишком много они отдают своего, что должно быть чужим. Даже маломальский эгоизм присваивает любые полученные знания и навыки… учителя делаются помехой для самолюбия.

Вот если бы… Рафаил, в тот злосчастный день, чуточку согласился со мнением «стариков» – трагедия могла бы пройти мимо…

– Не упивайся радостью, а тем более не смешивай её с водкой – захлебнуться можно, – говорил Николай Иванович, дружески обнимая, поздравляя, сияющего от бесконечного восторга Рафаила.

Сергей Тарасов был категоричнее… ласково тряхнул Рафаила за плечи и проговорил нарочито усиленным баритоном: