Постижение

– Механик, с высшим образованием, обращается к токарю-ПТУшнику! Однозначно-жопоголовый! – возмущался Иван.

*

Любопытство, присущее человеку и животному, – есть проявление инстинкта. Потребность к познанию – сознательное явление, что означает: развитие ума происходит не под влиянием страстей, а стимулируется чувствами… и тогда в познании мой дух и моё тело неразделимы.

С прекращением познания останавливается духовное развитие, оставаясь в творениях… Пока я одухотворён – я живу, ибо сутью духовности является разум.

Открывать старые истины или постигать новые – одинаковый трепет познания.

Знакомое, повседневное не вызывает глубокого осмысления, не удивляет и не возбуждает чувств… Но стоит заглянуть в глубину… и повседневное оборачивается в незнакомое, вызывая интерес и разжигая чувства.

Знать – не означает обладать. Знать можно прошлое, но им уже не владеешь… Что можно знать о текущем или о будущем опыте?.. Ничего… Это область метафизики, отрицать или отвергать которую бессмысленно, но и владеть метафизикой абсурдно, ибо это далеко отвлечённое умопостижение.

И знания, и вера друг другом незаменимы – они единое целое, а объём знаний не уменьшает силу веры —увеличивает простор для познания, тем самым усиливая веру в бесконечность познания.

Абсолютных знаний нет – вариантов относительных знаний множество… и во мне свой уровень знаний, моя ниша значимости пригодности к жизни.

Только мой опыт творит мой характер, мою душу и воспитывает чувства. Разум фиксирует или выбирает опыт, поэтому чувства удовлетворения от познания не присутствует во мне постоянно – не всегда мой опыт меня удовлетворяет.

Когда понимаешь, что простота видимого от нераскрытия сложного – посещают сомнительные чувства… когда вытаскиваешь простую, но ёмкую мысль из сложных размышлений – восторг!

Когда в искренности видишь простоту убеждений, исходящих из очевидного, то понимаешь – здесь доброжелательность… поэтому к знаниям надо относиться попроще, без нажима – знать то, что нужно, а не всё… потребность в нужных знаниях возникает в процессе познания… а человек – явление сложное и познавать его надо с себя.

*

Он заметил меня издалека, но, только поравнявшись, движением всего тела показал, что только сию секунду увидел, что рад встрече.

– Приветствую, Николай Дмитриевич… не иначе, сынишка где-то бегает? Частенько тебя с ним вижу… Редкий ты папаша! – долго тряс мою руку, продолжая, как я понял, выговариваться. – Как живёшь? Как самочувствие? Как работается в институте? Как проткнулся в научное заведение? Ах, да! Женя Сальников благотворил… Помню… Как пристроился… то бишь устроился?

– Арнольд Алексеевич… не научился и не учусь пристраиваться… просто работаю…

– Скромничаешь… но тебя она украшает… на завод не тянет? А меня под зад двинули… и кто? – прохиндей-директор, которого через два месяца тоже попёрли… хе-хе… ирония… Я-то на пенсии… А ему как медному котелку…Всё же сумел он полезными друзьями обзавестись… пристроили паразита.

– У вас тоже много друзей…

– А-а, пока бесплатный спирт пили, пока давал – были друзья… теперь отмахиваются, как от прилипшей сопли…

– Что-то на вас не похоже?.. Иронизируете над собой, откровение потоком… тем более со мной…

– Ах, Николай… к чему обидные вопросы… ты единственный без пренебрежения здороваешься со мной… отвергают… проститутки… а как лебезили!..

– Приучили…

– Фу.. чёрт… не можешь ты без обидных слов… – он отвернулся, часто моргая. Никогда не предполагал, что возникнет жалость к нему, а тем более появится стыд за нанесённую обиду… справедливую, но неуместную в данный момент.

Разговор споткнулся… виделась необходимость поддержать и разговор, и его – в нём искрилась откровенность, ищущая помощи и сочувствия.

– Арнольд Алексеевич, помните Рафаила Насырова? – воспоминания увели его от обидчивого состояния…

– Как же… помню… слесарь, который упился до смерти… недели две пьянок на заводе не было…

– Несколько минут назад его мать увела внучку, увидев меня… Значит, до сих пор винит НАС.

– Хороший был парнишка… не совсем самостоятельный, но добрая душа… и кого же матери винить?.. Мы ВСЕ виноваты…

Обсудив перипетии с Рафиком, как ожидалось, он вернулся к своей судьбе… иронизировал, жаловался, даже поскуливал, поливая всех бывших приятелей паскудными и злобными словами. Иногда из открытого рта вываливается больше дерьма, чем с неприкрытой задницы.

Спустив из нутра застоявшуюся тину, принялся выворачивать себя наизнанку, ощупывая каждый изъян в себе… Вывернутый наизнанку – жалок, но не опасен, а вот вывалившееся дерьмо – это столь мерзко, что слушать противно… Ощущение – была нелицеприятная встреча… словно били по физиономии прицельно, пронизывающе больно и автоматически часто.

Самобичевание прошло… Арнольд был беспомощным, пока не знал, что делать… ощущал себя ничтожным… что и было началом движения – он превратился в учителя. Нравоучение сводилось к элементарной формуле: взаимоотношения должны строиться на нужности личности… скучно и неприемлемо, но пытаюсь сохранить тактичность…

Арнольд стал оптимистичнее – поучая, познавал… и уже знал, что делать… и я ему уже стал не нужен… Он, сославшись на срочное дело, уверенной, почти строевой походкой удалился из сквера.

Арнольд правдив в своей наивности… но с наивностью чувствует себя ничтожеством, а за пределами наивности удовлетворять может только выдумка – в ней больше сладости, а от горечи можно устать… и тогда нет созидания, в лучшем случае болтовня, в худшем – разрушение.

Он не верит, что я могу простить – знает тех, кто ему не простил… но не знает, что прощение – это не забвение, а изменение к лучшему… простить не только понять, но и переломить, в первую очередь самого себя… Он никого не простил, поэтому ни от кого не ждёт прощения.

Наше с Арнольдом соприкосновение произошло, когда объединили два цеха и две группы слесарей… и впервые развод по работам проводился на новом месте. Они – «Арнольдовы голуби», и мы, искоса, но внимательно изучали друг друга.

Арнольд стоял на груде металла, как на постаменте. Его среднего роста округлая фигура возвышалась над головами слесарей. Развод – обязанность мастеров, но сегодня эту роль Арнольд исполнял с удовольствием… надо было перед новичками выплеснуть свою энергию и почувствовать силу своей власти… порисоваться – показать свои удельнокняжеские замашки, и указать каждому своё место.

Почувствовать свободу можно в момент превосходства… не понимая, что в этом есть заблуждение с далёкими последствиями… Говорил много с профессорским тоном, остроумно унижая личностей с недостатками… ему подхихикивали послушные и зловредные.

Не хотелось соглашаться с первым впечатлением… возразил ехидному замечанию – не в мой адрес, что вызвало застывшее молчание у тех, кто тесно знал Арнольда, а его речь, до сего момента размеренная, поперхнулась застывшим языком… но сделал вид, что не расслышал…

Чуть позже «послушный» по кличке «Степан» доверительно и с намёком на то, что доверительность не его инициатива, прошептал на ухо: «Нельзя возражать хозяину… можно не получить и обглоданной кости…»

Страх присущ всем… Различие в том, что он преодолевается неодинаково…

От услышанного, кроме мерзости пробежали, мурашки страха, ещё более мерзкого и неопределённого… заставившего выдавить искривлённую улыбку, и так же шепотом сказал: «Передай хозяину… у него воспитанные холуи…» – после сказанного исчез страх и появилась даже приятность от брошенного вызова.

Позже понял: моё противопоставление идеям и жизненному образу Арнольда были с открытым забралом, а он бил из-за угла и неожиданно. Но как раз это не ломало меня, а вырабатывало противоядие от непредсказуемых пакостей… которые с осознанием теряли непредсказуемость.