Сброд

– А ну ка, оставьте в покое эту дверь – угрожающе процедил сквозь зубы главарь. Ему уже порядком надоели самовольные, недальновидные выходки Опары и его людей, лишь подрывающие общую дисциплину в самые ответственные моменты, и просто игнорировать их, он больше не собирался.

Сторонники Опары перестали ломать дверь, но уходить от неё не стали, так как их предводитель, сразу же начал огрызаться в адрес молодого бойца:

– Ты чего здесь раскомандовался! Мы свободные люди, и сами решим, что нам делать!

– Вы – часть нашего воинства, которое выбрало меня своим предводителем, и теперь я несу основную ответственность за успех наших действий. А раз так, то ты тогда будешь делать то, что я говорю. По-хорошему, или по-плохому – парировал Духовлад.

– Тогда отдавай нам нашу долю казны, и мы убираемся отсюда! – брызгая слюной, завёл старую песню Опара.

– Уйдёте тогда, когда мы избавимся от угрозы, исходящей от Батуриевой дружины, не раньше – жёстко подтвердил свою прежнюю позицию молодой главарь.

– Ты не можешь распоряжаться нами – завопил Опара, срываясь на писк – Мы тебя не выбирали!..

– А я выбирал – вмешался Ворон, оголяя в издевательской улыбке то место, где должны были находиться его передние зубы – Наше воинство – это единое целое: решило большинство, значит делают все. Тебе уже однажды говорилось: покончим с Батурием – катись на все четыре стороны! Но ты, я смотрю, не сильно восприимчив к «доброму слову». Знаешь, я мог бы сейчас позвать сюда всего-то с полторы дюжины своих людей, и мы бы выбили дерьмо из вас, даже не обнажая оружия. Но мне кажется (при этих словах, черноволосый атаман медленно достал из ножен меч), что с оружием будет интереснее.

Пыл Опары остыл мгновенно. Инстинкт самосохранения, быстро и грубо отобрал «бразды правления» в его сознании у непомерно раздутой гордыни. Он состряпал высокомерную мину, и поспешил убраться от винного погреба восвояси, а за ним, поджав хвосты, послушно затрусила стайка преданных последователей. Опара, не будучи совсем уж законченным дураком, прекрасно понимал, что в случае реальной свары с Вороном и его людьми, намного превышающих количеством его последователей, в среде разбоев у него появится множество сочувствующих. Они дружно осудят жестокую, одностороннюю расправу (а в том, что будет именно так, не было сомнений даже у самого Опары), будут хулить проклятого главаря-молокососа, обсуждая эту бойню… возможно даже более трёх дней. Но никто из этих «сочувствующих», не поспешит прийти на помощь в роковую минуту, не выступит против устрашающего своим сумасшествием Ворона, опасаясь остаться единственным, кто совершит такой опрометчивый поступок. Потому Опара быстренько ретировался, прихватив с собой недовысказанные претензии, и теперь уже всерьёз подумывал о том, чтобы в действительности уйти из Медвежьего Воинства. В сердцах его последователей, как бы вслед за предводителем «сдавшихся без боя», горячим ключом клокотала жажда реваншироваться. Как угодно, лишь бы это хотя бы «за уши можно было притянуть», как отмщение за такую позорную капитуляцию. И, конечно же, сильнее всего клокотало в груди у незрелого максималиста Далибора. Он зло шипел, следуя сразу за Опарой:

– Всё из-за этого книжного червя, Всесмысла! Это он промыл мозги этому глупцу, возомнившему себя главарём! Я б ему сейчас ноги поломал!

– Я знал, что хорошего от него ждать нечего! – поддержал Опара, найдя удобную кандидатуру для ненависти – И Туру много раз говорил об этом, но тот лишь отмахивался: его, видите ли, забавляли бесполезные рассказы этого учёного выродка!..

Услышав, с каким остервенением Опара и Далибор набросились на учёного доходягу, один из младших единомышленников, решил проявить полезность для Общего Дела. Он тут же оживлённо сообщил своему лидеру, что некоторое время назад, обшаривая крепость в компании нескольких аналогичных себе субъектов, на предмет «плохо лежащих» ценных вещей, видел, как упомянутый Всесмысл, в сопровождении главаря и нескольких атаманов, зашёл в одно из помещений. Докладчик заверил, что до этого сам побывал в этом помещении, но ничего ЦЕННОГО или ПОЛЕЗНОГО там не обнаружил. Как он выразился: «… Одни эти, как его… книги…». Соль повествования заключалась в том, что докладчик также видел, как главарь и атаманы вскоре покинули помещение, следовательно, книжный червь остался там один. Опара этому известию очень обрадовался, отыскав в этом возможность сделать «адекватный» ответный ход, дабы дать оппонентам понять, что от борьбы никто отказываться не собирается. Далибор сразу вызвался лично проучить ненавистного врага, и, взяв с собой лишь знающего дорогу инициатора воспитательной акции, да ещё одного надёжного сторонника, отправился восстанавливать справедливость, согреваемый предвкушением трёпки, которая вскоре ожидает тщедушного всезнайку. Большая группа людей, могла бы привлечь лишнее, нежелательное внимание, а трёх человек было вполне достаточно, чтоб проучить хилого учёного.

***

Выходя во двор крепости, слуги, получившие задания от Афанасия, самостоятельно отправлялись к местам их выполнения: кто шёл на кухню, кто начинал оттаскивать трупы охранников в одно место, кто просто убирал разбросанные повсюду разбоями вещи, в которых те не узрели никакой ценности. Те из разбоев, которые якобы были приставлены к чернорабочим для соблюдения порядка, понятия не имели, кто что должен делать, и занимались своими делами, просто находясь поблизости для острастки. Этого вполне хватало, и слуги, чьими сознаниями до сих пор владел страх, послушно выполняли порученные им управляющим функции.

Такое положение дел, полностью устраивало Сбыславу. Она даже не собиралась следовать на кухню, куда её определил Афанасий, а так, как она была единственным человеком, осмелившимся уклониться от своих обязанностей, то на общем фоне её безделье было абсолютно незаметно. Её интересовал молодой главарь. По мере его перемещения, она подбиралась то к одной, то к другой группе занятых чем-то поблизости слуг, делая вид, что чем-то им помогает. Те же, видя и понимая манёвры хитрой девицы, меряли её хмурыми, недовольными взглядами, но молчали, повинуясь рабскому инстинкту «не высовываться». Сбыслава, и ранее довольно часто бывавшая объектом подобных взглядов, внешне вообще никак на них не реагировала, а внутри насмехалась над ними. Среда простых людей, которая, вобщем то, была её родной, глубоко ею призиралась, и мнение этих червей в человеческом обличии, никоим образом не принималось ею во внимание.

Вот главарь подходит к некому черноволосому разбойнику… Этот, похоже, так же имеет высокое положение. Что-то обсуждают, улыбаются… Снова стали серьёзны. Куда-то направляются, прихватив с собой нескольких человек… Вот кухня… Ага, винный погреб!

Сбыслава стала свидетелем ссоры Духовлада с Опарой. Подобраться очень близко, она возможности не имела, поэтому слышала только обрывки предложений. Благо, участники конфликта были «заведены», и в основном общались на повышенных тонах. Суть конфликта была ей ясна, но сделала она и ещё одно, гораздо более важное открытие: от женского сознания, сверх чувствительного к эмоциональным потокам, не укрылась личная неприязнь, выплёскиваемая человеком с обожжённым лицом в адрес молодого главаря. И неприязнь эта была взаимна! Когда же обожжённый человек просто ушёл, прихватив с собой своих сторонников, втрое превышавших количеством людей, вынудивших их отступить, Сбыслава довольно улыбнулась. Она поняла, что позиция обожжённого человека в среде разбоев весьма шаткая, а его громкие пререкания – всего лишь попытка сделать хорошую мину при плохой игре. Сбыславе было о чём подумать, и только теперь она отправилась в сторону кухни, где проще всего было найти подходящее место, чтобы уединиться со своими размышлениями.

***

Проследовав за проводником до самой двери, ведущей в библиотеку, Далибор возглавил отряд мстителей, и первым перешагнув через выломанную створку, оказался в книгохранилище. Всесмысл действительно был здесь один. Он сидел за столом, внимательно изучая всё ту же книгу. Отвлёкшись на звук шагов, он встревоженно повернул голову в сторону входа. Увидев пришельцев, учёный доходяга сразу догадался (а может и задом почувствовал) о цели их визита, и его растерянно-приветливая улыбочка, достаточно нелепо контрастировала со злорадными выражениями харь Опарыных прихвостней.