Сброд

Духовлад остановил взор ещё на одной небольшой толпе. Люди, находившиеся в ней, сразу после налёта на обоз Здебора, крутились ближе всего к Туру. Указав на них, молодой боец спросил Всесмысла:

– А те, что вон там сидят, это самые верные Туру люди?

– Точно. Эти всегда только его поддерживают. Их в отряде больше всего, только часть ушла с Туром, брата его сопровождать, а часть в лагере осталась, и в налёте не участвовала. Видишь среди них человека, у которого шрам от ожога на всё лицо? (Духовлад утвердительно кивнул) Зовут его Опара. Он у Тура главный помощник. Тот его завсегда вместо себя старшим оставляет, когда отлучается куда-то. Только его здесь не слушает никто. Да и как иначе? Умом не силён, рукой не крепок, сердцем не отважен. За что ни возьмётся, везде «серой мышкой» окажется. Он-то делает вид, что не замечает такого к себе отношения, но всё равно заметно, что от злости аж трусится. Только всё что он может, это разве что Туру нажаловаться. Не то, не сё, одним словом.

– А этот, узколобый подле него, который крестьян палкой по пяткам лупил?

– Щур? Вот уж кто у Бога не получился: туп, жаден, в бою пуглив, да ещё и ликом от свина не краше! Зато как безоружных мучать, так он неутомим и беспощаден. Да язык из Туровой задницы не вытаскивает, за что тот его рядом и держит. Тур вообще на лесть падкий, как дитя малое. Если б не Горановы наводки, давно бы уже с главенства скинули.

Духовлад обрабатывал в голове всю полученную от Всесмысла информацию, а тот продолжал шерстить взглядом сбившихся в кучки разбоев. Найдя, наконец, искомое, он вновь окликнул парня:

– Вон, видишь, двое отдельно от всех сидят?

Духовлад посмотрел в указанную сторону, и увидел двоих, беседующих у костра. Один был не высокого роста и суховат телосложением. Говоря что-то, он оживлённо жестикулировал, при этом движения его были резкими и хлёсткими, выдавая его ловкость. Второй был заметно выше собеседника, имел массивный плечевой пояс, здоровенные ручища и немаленький живот. Его движения были преисполнены внутренней силы и размеренности, но Духовладу показалось, что в случае нужды, этот здоровяк может быть достаточно быстрым. Рядом с ним стояла, опёртая на телегу, большая секира, целиком кованная из железа. Немного осмотрев их, Духовлад спросил у Всесмысла:

– И кто они? У них тоже своя ватага имеется?

– Того, который худой, зовут Вук, а здоровяка – Ратибор. Они всегда только вдвоём держатся. На моей памяти было много желающих примкнуть к ним, но в свой круг они никого не допускают. Оба заправские рубаки, умелые воины. Ратибор силён неимоверно! Только бой завязался, как его секира вокруг него кругами летает, да так, что её едва видно! Я однажды видел – из кустов, разумеется – как он упавшего наземь наёмника, в поясе пополам разрубил одним ударом! Вук же, ловок как дикий кот, и быстр, как бросок гадюки! В бою он щит к спине привязывает, в правой руке меч держит, а в левой – кинжал. Только кинжал этот особенный! Его узкое и длинное лезвие сквозь любую кольчугу пройдёт, в любых латах щель отыщет! Слышал я, что вроде как дед его цирюльником был, и его, ещё подростком, делу своему обучал. Потому этот Вук отлично знает, где на теле человеческом особо уязвимые места, и кинжалом своим непременно в них метит. В «воинстве» их слово много значит, так как все разбои очень их уважают. Правда, Ворон частенько Ратибору наперекор слово держит – не нравятся они друг другу – но до открытой вражды дело не доходит. Остальные здесь так, ворьё да душегубы беглые, многие мелкими шайками держатся, но такие Туру и в полголоса возразить не посмеют. На них и внимания обращать не стоит.

Слушая Всесмысла, Духовлад продолжал не торопясь осматривать разбившихся по компаниям разбойников. Вдруг ему на глаза попался человек в кожаном нагруднике с теснённым на нём вепрем, тот самый, с которым он схлестнулся взглядами, когда разбои добивали пленных наёмников и торговцев. Тот в одиночестве готовился ко сну под одной из телег.

– А это кто? – спросил молодой боец Всесмысла, указав на человека в нагруднике.

– А, это беглый сотник батуриевой дружины, Мстивоем звать. Он здесь пару месяцев всего. Как-то семеро разбоев вернулись с охоты, и его привели. Сказали, что пленили его, да и он подтвердил, только «пленный» при оружии был, двое из разбоев хромали, а ещё у одного синяк под глазом на пол лица расплылся. Изъявил он желание к нам присоединиться, так как в дружине проступок серьёзный совершил, и обратной дороги туда ему больше нет. Тур долго думал, но в итоге согласился. С тех пор Мстивой этот среди нас. Тур ему не доверяет, даже мне сказал, чтоб я за ним понаблюдал во время налёта – мол, всё равно по кустам прячусь – что он делать будет. Ну, стал я наблюдать, а тот только наёмников рубил, да так, что большинству людей Туровых ещё браться и браться до него. Я Туру о том так и сказал, но тот всё равно к Мстивою подозрителен. За всё время, что он здесь, я ни разу не видел, чтоб он с кем-нибудь разговаривал, держится особняком от всех… Так и с ума сойти недолго. Как по мне, так больше достойных упоминания здесь нет. Давай-ка отдыхать уже, а то завтра подыматься рано, и снова целый день топать.

Духовлад решил последовать совету Всесмысла, и стал поудобнее устраиваться на земле, успевшей как следует прогреться в течение дня.

***

Радовеж – небольшой, но хорошо укреплённый городок. Центр северо-западной области Чёрного Края, подвластного князю Батурию. В посольском зале огромного терема, находящегося в самом центре городка, с хмурым видом сидел Смотрящий области – Павел, в окружении родственников и ближайших подручных. Обильную пищу для невесёлых размышлений, предоставили Смотрящему недавние острые события. Всё началось с того, что двоюродный брат Алексея – Смотрящего в Угличе – находясь проездом в Радовеже, крепко упившись со своими людьми, устроил пьяный дебош, избивая чужих смердов и неуважительно отзываясь о местном Смотрящем. Подоспевшие люди Павла, так крепко избили дебоширов, что пятеро из восемнадцати не дожили до утра. Остальных, кроме родственника Алексея, поутру пешком выгнали из городка, отобрав лошадей, деньги и все ценные вещи. Павел, взяв с собою пленника, в тот же день отправился в Кременец, дабы представить на суд князя Батурия нарушителя спокойствия. Абсолютно не переживая за благоприятный для себя исход этой тяжбы, Радовежский Смотрящий всю дорогу находился в превосходном настроении. Во-первых – он имел полное право защитить собственное достоинство, и просто обязан был навести порядок на своей территории, а во-вторых – полгода назад, состоялась помолвка между сыном Батурия, Гавриилом, и дочерью Павла, Уладой. Последнее обстоятельство особенно внушало Павлу чувство уверенности, ведь до назначенной свадьбы оставалось всего три месяца. Конечно, он предполагал, что Алексей попытается замолвить словечко за родственника, и Батурий не будет особо суров в отношении провинившегося, но на получение большой денежной пени от угличей Павел рассчитывал железно. Решение Батурия повергло его в шок: последний обвинил людей Павла в бандитском нападении на угличей, приказал возвратить им отобранные ценности и лошадей, сверх того, наказал Павлу из своего кармана выплатить каждому пострадавшему солидную пеню, а семьям погибших и брату Алексея – в троекратном размере. Выполнив все условия, не осмелившись ослушаться, Павел возвратился в Радовеж раздавленный чувством униженности, и разрываемый негодованием. Он прекрасно понимал, что молва разнесётся очень быстро, и вскоре весь Чёрный Край (да и не только) будет над ним насмехаться.

Теперь же добавилось новое обстоятельство (по поводу которого Павел, собственно, и собрал близких людей в посольском зале), которое могло усложнить и так уже препоганую ситуацию. В Радовеж под посольским знаком прибыл Всеволод, Управитель северо-восточной области Белого Края, по имени своей столицы называвшейся ещё Черской – давний сосед и недруг Радовежского Смотрящего. Больше всего Павла удивляла роль посла, в которой явился Всеволод. Причиной этого удивления была общеизвестная, устойчивая репутация последнего, как грозного вояки, прямодушного грубияна, помешанного на честности, и не приемлющего компромиссов. Войска Павла и Всеволода неоднократно сходились в локальных пограничных стычках, нападали на приграничные поселения, поэтому поводов для взаимной симпатии, эти двое не имели. Так какую же дипломатическую функцию мог выполнить человек, который скорее устроит драку, чем покривит душой, или скорее умрёт от голода, чем у кого-нибудь, что-нибудь попросит?! Этот вопрос не давал покоя Павлу. Его приближённые, находившиеся в зале вместе с ним, в полголоса обсуждали эту проблему, из-за чего зал был наполнен монотонным гулом, в котором разобрать что-либо конкретное было крайне тяжело. Наконец, широкие парадные двери отворились, и вошедший слуга громко и внятно объявил: