Страница 11 из 22
С уважением Синицын В. П.
– Да-а-а… – неопределённо протянул я.
– Впечатляет? – спросил Потапов, оторвавшись от своих бумаг.
– И где же сейчас этот профессор Синицын – на улице Московской? – понимающе усмехнулся я: на Московской у нас располагается областная психбольница.
– Нет, господин сочинитель, это вы зря иронизируете. – серьёзно сказал майор. – В газетах не сообщалась весьма любопытная деталь: на пепелище была обнаружена странная вещь – нечто, напоминающее сплющенную заднюю часть туловища гигантского муравья. Муравей, судя по всему, был в длину более метра. Впрочем, наши оперативники и фээсбэшники решили, что это часть какой-то новомодной надувной игрушки – сейчас ведь всякие японцы да корейцы чего только для богачей не делают.
– Да неужели всё это правда?! – вскричал я. – Где же тогда профессор? Сидит?
– Никак нет. Я когда с ним встретился, настоятельно посоветовал ему ни полсловечка больше никому и никогда не говорить про своё участие в этом деле – соврать что-нибудь про своё исчезновение, а затем молчать в тряпочку и жить как жил. Во-первых, ему всё равно никто бы не поверил и, вот именно, загремел бы он в психушку. А во-вторых, я бы профессору Синицыну ещё и премию выдал, если б от меня зависело: депутат и бизнесмен Олег Иванович Быков по кличке Бык вот где у нас всех сидел! – майор Потапов ожесточённо похлопал себя по шее. – Туда ему и дорога! Придурок, судя по всему, применил огнемёт, а у него там в подвале гараж на три машины с запасом бензина и котельная на мазуте. Вероятно, кроме него и двух псов-охранников, погибших с ним, о муравьях-гигантах никто не знал. В курсе был ещё тот сторож-однокурсник, да он исчез бесследно, думаю, убежал куда подальше, опасаясь разборок. Теперь уже всё затихло, так что можете со спокойной совестью сочинять обо всём этом роман. Только фамилии, конечно, замените…
– Ну уж нет! – засмеялся я. – Спасибо, конечно, за материал и занятный сюжетец, но в эту фантастическую историю ни единый читатель не поверит… Тем более в нашем Баранове. А я своей репутацией, или, как сейчас принято говорить, своим имиджем писателя-реалиста рисковать не хочу. Бог с вами!..
На том мы в тот раз с Потаповым и расстались. Я, быть может, совсем уже забыл про нелепых муравьёв размером с раскормленного пса, если б совсем случайно не увидел на днях в рекламной местной газетёнке «Всё для нас» ну очень любопытное объявление в разделе «Услуги»:
Только для состоятельных господ! Уникальное средство для уничтожения муравьёв, тараканов, клопов и пр. домашних насекомых. Очень дорого. С гарантией.
Ба-а, да уж не Синицын ли это вышел на тропу войны с местными «новорашами»? Не подопечный ли майора Потапова профессор-энтомолог объявил войну нашей доморощенной барановской мафии?..
Давно пора!
ПРОТОТИПЫ
Повесть
Просматривать газеты начинаю я всегда с последней полосы. И сразу – с некрологов. Так уж привык.
Тянет почему-то в первую очередь узнать – кто из знакомых сыграл в ящик, дал дуба, окочурился, отбросил коньки, скопытился, загнулся, протянул ноги, отдал Богу душу, опочил, присоединился к большинству и приказал мне долго жить.
Впрочем, это я так, через силу, натужно выкаблучиваюсь, прикидываюсь сам перед собою циником, толстокожим хохмачом. На самом же деле эти фамилии в чёрных рамочках на последней полосе «Местной жизни» – и особенно фамилии, привычные зрению, слуху, сердцу – каждый раз заставляют меня напрячься, чуть ли не вздрогнуть, учащают пульс мой и стук поизносившегося уже сердца, покалывают мозг страхом и тоской.
Что ж тут странного – возраст, болезни, усталость.
А чёрные рамочки – скромно приплюснутые, квадратно солидные или порой даже вытянутые столбиком через всю страницу и с фото внутри – появляются буквально в каждом номере областной газеты. Да не по одной, а блоками по пять-шесть штук. И очень часто, тревожно часто фамилии в них мелькают именно знакомые, фамилии, за которыми сразу всплывают в памяти конкретные лица, фигуры, голоса людей, связанных с тобою десятками, сотнями жизненных нитей. Да-а-а, город наш не Токио, не Рио-де-Жанейро и даже не Москва; не город – большая деревня. Каждого второго из встречных узнаёшь, с каждым третьим здороваешься.
Так вот, и в этот вечер я, как обычно, разворачиваю «Местную жизнь», уже за чаем, отдыхая от тягот опостылевшей службы. Вот что меня бесит, вот что сокращает мою жизнь! Я – писатель. Довольно много пишу и в последнее время часто публикуюсь-издаюсь, а писательского заработка в наши окаянные дни хватает разве что на хлеб да жидкое пивко. Так что за масло для бутерброда и водочку для настроения приходится горбатиться в институтском издательстве, редактировать всякие псевдонаучные методички и диссертации, состряпанные безграмотными в большинстве своём доцентами и профессорами. Удивительно невежественный народ!
Через всю газетную страницу чернеет жирная траурная рамка. С плохо пропечатанной фотографии смотрит длинное дряблое лицо с толстым подбородком и тусклыми оловянными глазами – знакомое, как говорится, до боли. Я отталкиваю чашку, впиваюсь в строки некролога:
«Безвременно ушёл из жизни Иван Александрович Филимонов. Он был кристально честным и добросовестным человеком, принципиальным коммунистом, а в последние годы и демократом. Всю душу он вкладывал в дело служения своему народу, Родине, партиям. Как руководитель и честный принципиальный демократ он вносил большую лепту в дело воспитания подрастающего поколения в духе демократии и плюрализма, подавал молодёжи пример личной жизнью…»
Некролог – длинный, трескучий, удивительно фальшивый по лексике и стилю. Да-а-а, скапустился Иван Александрович, товарищ-господин Филимонов, отправился к праотцам. И так вдруг, внезапно. Если траурное сообщение тиснули сегодня, значит, бедолага, как минимум, вчера умер? Что же это с ним произошло-случилось? И жены как назло дома нет – может, она какие подробности слышала?
Я бросаюсь к телефону. Толян Тулин, репортёр «Местной жизни», уже дома. Что? Как? Когда?.. Толя, разумеется, знает всё до последней деталечки. Оказывается, Филимонов возвращался накануне от тёщи из деревни на своём «Москвиче», был гололёд (он и сейчас есть, и ещё долго, поди до самого апреля, будет), вот и – авария. Сам-то Иван Александрович, всем известно, ездок тихоходный, сверхаккуратный, да вот не уберёгся: занесло на него «КамАЗ» с прицепом. Многотонный грузовик накрыл филимоновскую легковушку, как кит сардинку. Останки бедного Ивана Александровича доставали из сплюснутого «Москвича» с помощью автогена, отскребали от сиденья и баранки…
Признаться, по спине змейкой – озноб, сердце притискивает: смерть жуткая. И пусть Ивана Александровича Филимонова я недолюбливал (и крепко недолюбливал!), но смерти я ему, тем более такой скоропостижной, нежданной, отнюдь не желал. Правда, каюсь, каюсь и каюсь: однажды я уже… убил его, Ивана Александровича Филимонова. Да-да, убил, убил зверски, безжалостно: расстрелял из обреза охотничьего ружья.
Дело в том, что с него, с Ивана Александровича Филимонова, я списал одного из своих мерзопакостных героев. В той повести я, против обыкновения, очень натурально, крайне достоверно, до предела узнаваемо обрисовал в герое прототипа – этого самого И. А. Филимонова. Я в точности воспроизвёл его внешность, вплоть до толстого бабьего подбородка, его манеру говорить, многие факты его биографии. Я даже оставил ему его профессию – журналиста – и совсем чуть изменил фамилию. Одним словом, я целиком, живёхоньким вставил Ивана Александровича Филимонова в повесть, провёл его по перипетиям сюжета и в финале безжалостно убил-расстрелял руками подпортвейненных малолеток, пожелавших покататься на его, Ивана Александровича… то есть, тьфу, героя повести, машине.