5 ёлочных игрушек

С любовью,

Организация «Чудо под бой курантов»».

— Помогла она мне, ну-ну! — топает ногой красавица, лицом теперь более походя на зрелый помидор. Со злости она разрывает это письмо, которое, кажется, написано с целью её раззадорить, и пулей вылетает из подъезда.

Оказавшись на морозном воздухе, пощипывающем нос и щёки, Тереза чуть остывает, но не сбавляет шагу. Ей сейчас даже нет дела до того, как она выглядит и красиво ли накрашены её ресницы. Злость разрывает грудь и одновременно заполняет все мысли.

«Куда катится этот мир? Анонимные письма и сообщения даже в Новый год! Что, неужели у людей не хватает смелости сказать всё в лицо? Хотя куда им — храбрецы они только с масками на лицах» — уже спокойным шагом бредёт девушка по снежным улицам городка и рассуждает о подобном. Из-за подруги и письма всё праздничное настроение катится к чертям, и ни люди с пакетами «С праздником!», ни улыбающиеся дети, лепящие снеговика, не способны вернуть былой запал. Тереза только и может, что доплестись до ближайшего супермаркета и купить там бенгальские огни в яркой упаковке и зажигалку — слава Богу, восемнадцать лет уже исполнилось. Отправив покупки в карман, она вновь выходит на улицу и продолжает идти туда, куда приведут её собственные же глаза — подальше от праздничной суеты и очереди людей в магазине, желающей закупиться ингредиентами для оливье. Глаза приводят девушку в одинокий, едва ли не заброшенный парк, в котором она бывала один или два раза — уже и не помнит. Отряхнув от снега сиденье качели, она присаживается туда и медленно, словно её заставляют, а она не хочет, снимает варежки и достаёт одной рукой из цветастой упаковки бенгальскую свечу, а другой — аккуратно, почти не дыша, зажигает её, и вот озорной огонёк начинает искриться на воздухе. Тереза невольно улыбается и словно завороженная глядит на это зрелище несколько секунд, отчего, впрочем, начинают болеть глаза, поэтому приходится отвлечься. Совсем скоро это занятие начинает надоедать, и Тереза, сама того не замечая, клонит голову вбок по привычке, когда хочется спать. Глаза её прикрываются, застилая пеленой всё вокруг, пока девушка вдруг не замечает знакомую фигуру. И вот тогда её сердце делает пару ударов, потом словно бы замирает — замирает также и время. Бенгальская свеча, как это бывает в фильмах, падает наземь, прямо в пушистый снег, а по щеке уже тянется тоненькая струйка слёз.

Митя. Митенька. Говорил же, что у него тренировка, что он занят, а завтра они встретятся. А вот сейчас стоит под плотным сухим дубом и нежно, как и Терезу, обнимает какую-то девочку с забавной короткой стрижкой. Тереза не видит её лица, да и, пожалуй, не хочет видеть. Перед глазами всё расплывается ещё сильнее, и в ушах слышатся только недавние слова Мити, что всё будет завтра, «с НГ тебя». Вот и праздник. Вот и Новый год тебе!

— И даже не смей со мной теперь разговаривать! — визгливо выкрикивает красавица, хотя до дуба шагов двадцать точно, но пусть — пусть он слышит это! Тереза вскакивает с качелей, роняя вмиг всю коробку бенгальских огоньков, что лежали на её коленях до этого, и убегает в неизвестную ей самой сторону. Не смотрит, не хочет видеть реакцию Мити — пусть лучше видит её та самая девушка, в объятиях которой он сейчас находится. Пусть всё знает.

Тереза бежит через парк, запинается, падает, обжигается и так покрасневшими руками о снег, вновь встаёт и бежит — дальше, дальше. Впереди виднеется знакомый дом, что готов радушно её принять в любое время, жаль только не осознаёт она этого. Теперь в мыслях беспорядочным роём жужжат слова Кати, а ведь она пыталась защитить её, но Тереза не слушала. Всплывает в памяти и недавнее письмо. Пророческое оно, что ли?

Уставшая, запыхавшаяся и изрядно вспотевшая, с налипшими на лоб волосами, Тереза уже не походит на девушку с обложки. Глаза налиты кровью, кончик носа, как у Деда Мороза, но девушка знает — Кате всё равно, как выглядит её подруга.

— Катенька, открой. Это я, — измождённым голосом проговаривает Тереза, выбрав квартиру на домофоне. Получив приглашение войти, правда, молчаливое, девушка не находит в себе сил подняться по лестнице, поэтому вызывает лифт, а, когда встаёт напротив входной двери, теряется, не зная, что сказать. Когда перед ней появляется Катя, погрустневшая после недавней ссоры, с глазами всё ещё влажными, Тереза, не отдавая себе отчёта, бросается к подруге на шею и крепко-крепко обнимает её, как никогда этого не делала раньше.

— Прости меня. Я была так, так не права, Катя! — восклицает красавица с распухшими глазами и с силой зажмуривается, отчего даже становится больно. На секунду она отстраняется, чтобы увидеть слегка оживившуюся подругу и промолвить вполголоса, и встряхнуть её легонько за плечи. — Пойдём ко мне домой. У меня как раз мама с папой дома лосося жарят, а ещё я тебе кучу-кучу своих платьев дам, а ты выберешь любое. Да хоть все, — всхлипывает девушка, улыбаясь сквозь слёзы. Её тут же захватывает в объятия Катя — крепкие, тёплые объятия — и беззаботно отвечает, обнимая подругу:

— Да ничего мне от тебя не надо, Тес. Только наша дружба… Ах да! — более обыденным тоном вскликивает Катя, выпустив счастливую Терезу из объятий. — Давай в этом году ёлку вместе украсим!

И Тереза, разулыбавшись, энергично кивает.

Третья история

Когда стакан наполняется водой почти до краев, Марина отстраняет его от крана кулера для воды и подносит к губам. Едва выпячивает их, чтобы, наконец, избавиться от ощущения пустыни во рту. Однако тут же отдёргивает от себя стакан, неприятно сморщившись. Обожглась. В который раз уже.

Создать нормальную температуру жидкости удаётся только на следующей попытке, когда Марина добавляет холодную воду. Вновь проворачивает прежние действия, но уже не отпрыгивает от сосуда, как в прошлый раз. Вода в стакане приятно греет замёрзшие пальцы. Холодно в здании что-то в этот день.

Закончив с этим, Маринка бросает использованный стаканчик в мусорное ведро неподалёку и, застегнув зелёный в полоску халат, под которым прячется забавная фиолетовая пижамка, идёт дальше по белому коридору. В очередной раз бросает взгляд тёмно-вишнёвых глаз на двери, ведущие в палаты, которые днём обычно бывают открыты. Про себя Марина отмечает, какая из палат украшена лучше всех — вот эта, например, под номером семь, так и сверкает от гирлянд, которые заботливые медсёстры разместили на стенах. Правда, складывается такое впечатление, что ещё совсем немного, и они оттуда упадут. Подумав об этом, Маринке становится неуютно, как только она представляет это. Что ж, потом снова придётся их туда вешать, а то и вовсе оставлять помещение без праздничного настроения.

После седьмой палаты восьмая, девятая и десятая кажутся не такими уж новогодними, если не считать пышной мишуры, лежащей на подоконнике. В глубине души Марина надеется, что эту мишуру так просто не оставят и решат-таки хоть куда-то её приспособить, а то от вида одиноко покоящихся украшений становится даже грустно. Впрочем, в больнице нельзя грустить лишний раз, а то так и до серьёзной депрессии недалёко. В самые первые недели, как Марина попала сюда, у неё не находилось никаких сил на то, чтобы просто улыбнуться. Правда, и со здоровьем у неё было хуже, чем сейчас. Сейчас хотя бы девочка умудрялась бродить по коридорам, когда ей это разрешали. Словно она хотела найти что-то новое в этих надоевших стенах, покрашенных белой краской, кулере с водой, стоявшего у самого окна, и виде оттуда, который открывался на детскую площадку одного из жилых домов небольшого канадского городка. Правда, никогда не находила и только лишний раз мучила себя картиной счастливой семьи, гуляющей по улице, или детей, с весёлыми улыбками, качающимися на качелях. Всё это растравливало её и так несчастное сердце, и хотелось просто окунуться в атмосферу беззаботности и радости. Но жизнь её тянулась медленно и как-то протяжно в этой пусть даже светлой, как снег, выпавший пару недель назад, но такой неродной больнице. Ни одного знакомого слова, ни одной знакомой шутки — всё только французская речь со специфичным произношением звука «р». Если в школе это было довольно интересно, — улучшать познания в языке, которому тебя учили твои родители с пяти лет, как только переехали в другую страну — то среди холодных палат и медицинского персонала, пусть даже пытающегося всегда помочь и подбодрить, это было невыносимо. Спасали только русские новогодние фильмы, которые одни были способны поднять со дна настроение пятнадцатилетней Маринки, страдающей от гепатита С, который совсем недавно распахнул перед ней новые просторы несчастий и невзгод под названием «цирроз печени». Именно на этом моменте девочка поняла, что выход ей теперь преградила огромная кирпичная стена высотой в пять, а то и более метров — толстая, кирпичная, в несколько слоёв и непробиваемая. Конечно, Марине могли помочь избавиться от неё, чтобы продолжить свой путь дальше уже без жуткой боли в правом подреберье, в состоянии постоянного опасения за свою жизнь и на строжайшей диете, но откуда у семьи Лукиных, то есть семьи Марины, могли найтись лишние триста тысяч долларов? Вот и приходится ждать какого-то чуда, втайне надеясь на щедрый подарок судьбы, коротая дни в одной из больниц уже родного канадского городка.