Страница 9 из 12
В его квартире громко, как если бы стены между нами и вовсе не было, заскрипел пол. Резко открылась хлипкая, почти картонная дверь, и длинный нос мистера Стоуна оказался прямо напротив моего. Потому что роста мы были одинаково небольшого.
Меня и Кельвина связывали исключительно теплые воспоминания. Он был первым, с кем я познакомилась, когда мы с бабушкой переехали в этот дом. И первым, кто поддержал меня, когда я провалила вступительное собеседование. К стыду своему, надо добавить, что в тот самый день он был первым, кто познакомил меня с алкоголем. Сосед был старше на несколько лет, но, хоть и жил один вдали от родителей, всё еще оставался несовершеннолетним. Поэтому разнос от бабушки мы тогда получили знатный. Зато я нашла в нем если не друга, то хорошего приятеля. А его совет — «просто сиди тихо, и никто не о чем не узнает», тогда пришелся очень кстати.
— Ангелочек, ты ли это?! — дыхнул он мне перегаром прямо в лицо. — Ты так повзрослела! Как я рад тебя видеть! У меня такие новости, такие! — захлебывался он от восторга.
— Здравствуй, Кельвин, — зажмурилась я и от сбивающего с ног аромата и от ослепляющего после мрака света. — Какие новости?
— Я дописал роман! — подпрыгнул он от радости.
За спиной его отражался живописный бардак — разбросанные всюду вещи, книги, ноты, бутылки и грязные тарелки. Мыши, наверное, счастливы иметь такого соседа.
— Да ты что?! — дошел до меня смысл его слов.
— Да! — гордо расправил он плечи, а потом, будто между делом, сообщил: — и в печать уже взяли.
— Это же чудесно! — искренне поздравила я, невольно заражаясь его восторгом.
— И раз ты приехала, мы должны немедленно это отметить! — в порыве чувств он схватил меня за плечи и немного потряс.
— Такое ощущение, что ты уже успел сегодня отпраздновать, — отшатнулась я и тут же уперлась в стену. — И вчера, — посмотрела на помятого писателя, — да и позавчера тоже.
— Ну да, — он взлохматил светлые волосы, отчего длинная челка упала ему на глаза. — Уже неделю как праздную, — и он красивым отработанным жестом откинул волосы назад так, что даже я залюбовалась.
— Оно и видно, — я рассмеялась. — Но сегодня никак не могу, я еще даже Люсиль не видела. Мы с ней разминулись на вокзале.
— И куда ты сейчас? — расстроился Кельвин.
— Сама толком не знаю, — устало вздохнула я. — У бабули в приемной клиенты — диван занят, на вокзал идти не имеет смысла, до дома отца — далеко. Пешком не дойду, а денег у меня нет.
— Да, деньги и у меня нынче в дефиците, — пробормотал сосед. — Мне внизу в долг наливают, — пояснил он в ответ на невысказанный вопрос. — А вот помочь тебе добраться до отца я могу! — решительно заявил он. — Пошли-ка, покажу тебе то, на что я потратил свой первый гонорар! — на секунду вернулся в комнату, захватил шейный платок, бросил на меня мимолетный взгляд и среди вороха сваленной на комоде одежды безошибочно нашел одеколон, чтобы как следует надушиться.
Заинтригованная предложением, я шла за широкой спиной Кельвина, ориентируясь в кромешной темноте не столько на звук шагов, память и направление выхода, сколько на стойкий запах романиста. Коридор казался бесконечным, глаза щипало, и когда мы вышли во внутренний двор, чтобы спуститься по крутой лестнице на землю, я глубоко вдохнула уличный воздух.
Кельвин несколько раз обернулся и, убедившись, что я следую за ним и с любопытством осматриваю двор в поисках обещанного чуда, подошел к кладовке. Отворил дверь и вытащил на свет своё приобретение.
— Вот он! — гордо сообщил сосед и любовно погладил железный корпус аксессуара каждого уважающего себя модного жителя столицы. — Мой велосипед!
— Кельвин! Какая красота! — не разочаровала я писателя. — А рама, а какое сиденье, — я восхищенно разглядывала писательскую гордость.
— Спицы высочайшего качества и дополнительное сиденье для пассажира, — вставил владелец, довольный произведенным эффектом.
— А какая вместительная корзина для продуктов, — заглянула внутрь этой самой корзины. — Тут что — то лежит, — и мы вместе заглянули вовнутрь, едва не стукнувшись лбами.
Среди оберток от съеденного шоколада и розовых перьев торчало стеклянное горлышко бутылки.
— Бутылка! — обрадовался находке Стоун и вытащил её из корзины.
Сосуд был наполовину полон, ну или наполовину пуст. Но наполнение его было странного, пугающе яркого зеленого цвета.
— Какой странный напиток, — удивилась я.
— Ангелочек, — Кельвин посмотрел на меня с некоторым недоверием, — ты что же, никогда не видела туринского самогона?
— Нет, — помотала я головой. — Да и где бы я могла, он же вроде бы запрещен?
— Запрещен, — подтвердил писатель. — Я тебе даже скажу, его почти невозможно достать! И от этого он стал еще вожделенней для таких ценителей, как я! — отвинтил крыжечку и поднес бутыль к моему носу.
Обоняние, сраженное наповал ароматами соседа, но уже почти вернувшееся, получило еще один сокрушительный удар. Зеленая жидкость пахла настолько отвратительно, что я чихнула, а нос мой и вовсе потерял чувствительность.
— Если он такой ценный, почему лежал здесь? — отчихалась я. — И почему в перьях? — задала я интересующий вопрос, вытягивая длинное розовое боа из корзины.
— Так … спрятал, наверное? — почесал затылок мужчина. — Но это же к лучшему! Нам даже не надо никуда идти, чтобы отметить мою книгу и твой приезд! За нас! — громко провозгласил счастливый гений и всучил мне в руки подпольный самогон.
— А ты как же? — недоверчиво спросила я.
— Я не буду, — отрицательно помотал он головой. — Мне еще рулить, — пояснил он отказ от спиртного.
— Что-то я как-то не уверена, — пробормотала я и снова принюхалась.
— Один глоток, Анжи, — подначил меня сосед. — Пока доедем, даже запаха не останется! И потом, когда тебе еще представится такая возможность?
— Действительно, — задумалась я.
Бабушка предпочитает коньяк, отец в принципе не пьет, мы с Мэгги изредка покупаем легкие вина. Самогон среди моих знакомых не популярен, а никаких запахов я уже всё равно не чувствую.
— За нас! — подмигнула я Кельвину и сделала большой глоток.
И пока я откашливалась, мой собутыльник снова скрылся в кладовой, а потом вынес оттуда два аккуратных кожаных шлема, и к ним почему-то авиационные очки.
— Как дела у Мэгги? — замялся он в дверях и, кажется, слегка покраснел. Похоже я чего-то не знаю, или подруга, сама того не ведая, на прошлой бабулиной свадьбе произвела на писателя неизгладимое впечатление. Не она ли вдохновила его завершить многострадальный роман?
— Нормально, выводит новые розы, — улыбнулась я.
— Розы… — мечтательно протянул Кельвин и протянул мне очки и шлем. — Надевай! — скомандовал он, и я решила, почему бы не воспользоваться щедрым предложением.
В желудке разлилось приятное тепло. Настроение поднималось до небывало высокой отметки. Весь мир вдруг стал удивительно доброжелательным и еще более красивым. У невысокого Стоуна обнаружилась масса других перекрывающих этот недостаток достоинств. Например, выразительные ореховые глаза, опушенные длинными ресницами, а неровно обрезанная челка и длинные волосы превратились в бунтарскую прическу. Опять-таки признанный гений, еще и такой разносторонний!
— Черт, сегодня же пятница! — вдруг что-то вспомнив, ударил он себя по лбу, — Алише выступать сегодня — надо привезти ей перья к выступлению.
— Алиша это кто? — уточнила я и сделала еще один глоток.
— Алиша… — мечтательно повторил романист и взял у меня бутылку. Взболтал жидкость и сделал глоток. — Знакомая, — грустно пояснил он. — Работает в балете нашего театра.
— А в нашем театре есть балет? — удивилась я.
— Кордебалет-то есть, — с видом знатока ответил Кельвин.
— Что ж это за постановки такие, на которые одевают розовые перья? — я осторожно погладила яркий элемент сценического костюма неизвестной Алиши.
— Она потому что в кабаре еще подрабатывает, — забрал он у меня из рук боа.