Рабы Тьмы

— Кибре, — осторожно произнес он. — Я надеюсь, тебя не обуяли вновь сомнения, которые ты уже высказывал, касательно предложенного мной пути, но если это так — выскажи их снова, и позволь мне показать тебе, что избранный мной путь — это тот самый путь, который выбрал бы Магистр войны.

Он взял лежащую возле чаши черную тряпицу и принялся вытирать руки. Старые шрамы на искалеченных костяшках пальцев болели.

— Тормагеддон. Я слышу твое молчание, возрожденный. Ты — как никто другой — должен понимать, что это необходимо. — В мыслях он вызвал в своем разуме слова очищения, которые получил от демона мучений. Тормагеддон, это демоническое создание, был силен и неким образом неподвластен попыткам связать его — нечто из ряда вон выходящее для сущностей варпа, чего он не понимал. Впрочем, Малогарст знал, что может причинить ему боль. Если потребуется. — Наш Магистр Войны захвачен между нашим царством и твоим, между этой реальностью и имматериумом. Его возвышение началось, но пока еще не завершено. Ему нужна наша помощь, чтобы пройти это испытание.

Малогарст уронил тряпицу в чашу. Вода выплеснулась на пол. Подобрав со стола перчатки, он натянул их и защелкнул на месте.

Четверо, их было четверо, он был уверен, но никак не мог узнать четвертого.

— Я понимаю, что вы боитесь, — сказал он, глядя на идущую рябью воду и разминая пальцы. — И да, я имею в виду именно это — боитесь. У страха множество обличий, и лишь несколько самых распространенных можно найти на поле боя. Чем еще можно ответить на столь напряженную ситуацию, когда мы видим нашего отца, сраженного, когда видим его неподвижным, в то время как шестерни его войны продолжают вращаться — но без его руки, чтобы направить их? Что еще вы можете испытывать, если не страх?

Он выпрямил поочередно каждый палец. Внутри разума он разделил свои мысли, удерживая слова очищения параллельно с другой, более прямой и грубой формулировкой. Кончики пальцев дрожали.

— Вы видите в каждой тени чудовище, и — будучи Сынами Гора — вы хотите встретить их лицом к лицу, убить их, приблизиться к ним, чтобы ощутить их последний вздох, прежде чем выпотрошить их и позволить их жизни стечь на землю. Но того, что делаю я, не следует бояться. Я — не враг вам, если только вы — не враги Магистру Войны, а я знаю, что мы все — вернейшие из его сыновей.

Он замолчал, задержав дыхание. Почему они не отвечали? Если они хотели напасть, то почему не двигались?

— Я — Кривой, мастер изощренных слов и коварных дел.

Он протянул руку и взял атам. Кровь запятнала серебряный клинок.

— Но сейчас я прошу вас об одном: послушайте.

Он приготовился. Его плоть отозвалась болью, пока оба его сердца накачивали кровь в мышцы.

— Послушайте, и доверьтесь мне.

Он обернулся.

— Я доверяю тебе, Мал, — сказал Гор Луперкаль.

Серебряный кинжал выпал из скрюченных пальцев.

Малогарст открыл рот, собираясь заговорить.

Пустые тени ложи взглянули на него в ответ.

Кинжал ударился об пол; звук гулко прозвенел в тишине.

Сердца Малогарста стучали в груди, точно два молота. Мгновение он стоял, оцепенев, но затем двинулся вперед — его собственные шаги отдавались эхом, пока он хромал к дверям. Они были по–прежнему заперты, хотя ритуальные символы защиты, которые он начертал на металле, сгорели и превратились в пепел. Он потянулся к механизму двери, но вдруг остановился.

Что произошло сейчас?

Галлюцинация?

Нападение?

Предупреждение?

— Силы богов окружают тебя, сын Гора, — сказал Лайак во время их беседы. — Магистр Войны, Помазанник Пантеона, привлекает к себе ангелов ярости и желания, лжи и разложения. Они шепчут в уши тем, кто готов слушать. В трещинах между страхом и надеждой шепчут они. Те, кому они шепчут — двигаются согласно желаниям богов. Они разрывают тебя на части, и принимают твои разорванные останки в свои божественные объятия.

— Почему? — спросил Малогарст у Несущего Слово.

— Ибо такова природа божественного — быть разделенным.

Он включил вокс.

— Где капитан Аксиманд? — спросил он. Канал щелкнул и зашипел помехами, пока вокс–сервитор распознавал его голосовую команду.

— Капитан Аксиманд находится в стратегиуме. Открыть прямой канал связи?

— Нет… — медленно произнес Малогарст. Он смотрел назад, в темноту покинутого зала ложи.

Я доверяю тебе, Мал.

Кругом враги, даже если они носят улыбки друзей.

— Нет… — повторил он и отключил вокс.

Мстительный Дух и плеяда его кораблей скользнули вдаль. За спиной Лайака обширное, точно залы собора, пространство мостика «Трисагиона» содрогалось от песнопений благословенно–обреченных. Называть это место мостиком означало свидетельствовать о недостатках человеческого языка; называть его мостиком — означало позиционировать его размер и величие в одном ряду с дощатыми настилам, откуда выкрикивали приказы капитаны примитивных кораблей. Это место было иного порядка. Точно так же, как перед царствием богов становились ничтожными жизни смертных, так мощь и предназначение этого пространства делали незначительными все прочие.

Мостик сам по себе был длиной в полкилометра. Укрепленные колоннами стены из стали и бронзы вздымались к сводчатому потолку. Медные кадильницы величиной с голову Титана покачивались на цепях под нарисованными на потолке изображениями священных созвездий родного мира Несущих Слово. Ярусы клеток заполняли пространство мостика по всей его длине. Внутри их пел хвалу богам тысяче–сильный хор. Эти люди останутся в клетках — их легкие будут медленно наполняться гноем, а рты кровью, — до конца своих дней. Все они обнаружили недостаток веры и сражались, дабы заслужить свой приговор внутри клеток хора. Воздух вокруг них дрожал и вспыхивал различными цветами, а песнопения вздымались и опадали в такт с корабельным пульсом.

По центру располагались алтари разрушения. Здесь техножрецы Темных Механикум, а также жрецы резни, смерти и ликования, сновали вокруг. Кровь, пепел и пламя пятнали их одежды. Когда «Трисагион» говорил языком войны, это не была грубая передача команд; это происходило посредством ритуала — опустошение предначертанное, не проговоренное. Лайак находил эту демонстрацию могущества захватывающей.

— Благослови это расставание, — произнес Лоргар; он стоял прямо впереди Лайака. Изображение флота Магистра войны зависло перед ними; проекция наслаивалась на испещренную звездами темноту за носовыми окнами корабля.

— Малогарст оказался более покладистым, чем я ожидал, — отметил примарх.

— Воистину, — отозвался Лайак.

— Ты, должно быть, хорошо проделал свою работу.

— Доверие и откровенность — первые среди грехов тех, кто слаб.

— Что ты сказал ему?

— Ничего существенного, повелитель.

— Хорошо. Он всегда был верен моему брату. Его зовут Кривым, но душа его проста.

— Он верит и служит — не богам, но Гору, от начала и до конца, — сказал Лайак.

— До конца… — выдохнул Лоргар.

Лайак промолчал.

— Гор не может выжить. Даже если он поднимется, ему нельзя позволить вести эту войну…

— Не ересь ли это? — проговорил Лайак.

— Ересь? — переспросил Лоргар негромко. — Гор — воин, и вождь, но он — не истина. Эта война не ради него. Не ради его болезненной нужды повергнуть нашего отца, и не ради его мечтаний об империи. Речь о торжестве истины. Истины с большой буквы. Боги — единственная составляющая бытия, которая вечна, которая не терпит ущерба. В них единственное истинное спасение, которое может обрести человечество — которое оно должно обрести. Вот что действительно важно, сын мой. Не гордость и не слава, и не выживание одной души превыше других.

— Вы полагаете, что Гор потерпит крах?

— Я полагаю, сын мой, что он одновременно слишком слаб и слишком силен. Слишком силен, чтобы целиком предаться божественной воле. Вот почему он сидит на троне, словно труп при своем собственном дворе. Вот почему кровоточит рана, нанесенная ему Руссом. Он помазан богами. Они благословили и вознесли его превыше всех прочих, выше даже меня, их преданнейшего служителя. Ему были даны ключи от бытия… И все же он не принял богов. Он ставит себя над ними. И он достаточно силен, чтобы сопротивляться, но недостаточно силен, чтобы победить. Боги одарили его могуществом, превосходящим их дары всем прочим. И все же он сопротивляется этому. Он противостоит милости богов, пусть даже они возвышают его. Кто обладает силой достаточной, чтобы восторжествовать над богами? Не покорившись же, он будет разорван на части — не покорившись, он будет слишком слаб, чтобы одолеть Императора. И тогда мы проиграем.