Страница 2 из 13
Ами бесконечно накручивала короткий локон на палец, отпускала и повторяла про себя куплет за куплетом, последний – трижды:
«Смейся, девушка, и бросай цветы помолвки в ручей!
Смейся, глядя, как он уносит их!
Смейся, потому что радость этой ночи окупит всё сполна!»
Над головой цок-цок, курлы-курлык...
«До чего же глупая песня!»
Ей было четырнадцать лет.
Часть вторая.
1.
Петел Сак-Баал. Скальный город, скальные дома. Частью вырубленные в камне, частью достроенные между природных стен кирпичом и тесаными блоками. Отголосок былого: вдоль домов заброчики выстой ниже колена, будто при каждом есть садик, а на самом деле от двери до уличной брусчатки два шага.
Столица шудов жила в тесноте, лежала в каменной чаше. По её периметру, от крепостной стены дома знати, сияя шипилями, ревниво поглядывали друг на друга. Надменно озирал султанский дворец, отмеченный золотыми штандартами по углам плоской крыши. На заре с неё раздавались голоса мощных труб, оповещающих о чём-то.
Задери голову, едва разглядишь грязно-голубое небо за маревом. Днём сильная жара, ночью холод.
Сходясь на главной базарной площади, Петел Сак-Баал крестом пересекали четыре широкие дороги. Та, которая шла от городских ворот, заканчивалась у султанского дворца. Та, что за пределы города не выводила, соединяла дворцы высшей знати: казначейский, главы всех купцов, и визирский, главы яфаргов, султанского военачальника. У того и у другого имелась личная гвардия.
Обвешенные золотом вальяжные псы казначея берегли покой города, распределяли базарные места и налоги. Яфарги, поджарые волки визиря, охраняли столицу по периметру и собирали дань за ней. Столица наблюдала за качелями двух вельмож с восточным прищуром. Они взлетали и падали равномерно, без перекосов. Блеск и негу, питьё и пищу султану доставлял казначей, однако...
Диковинки, а так же всё, что нельзя потрогать руками, шпионаж, байки путешественников и выдумки иноземцев, вотчина Яфара-Баала. И ещё одна вещь, которую прежде султана нельзя потрогать руками: девушки. Сватовство местных, кража иноплеменных, усмирение, обучение наложниц, проверка их гороскопов, это всё – Яфар-Баал. Цвет султанского гарема, распустившиеся розы и юные саженцы, приходили туда из рук визиря.
Пока девушки не доставлены султану, их как бы и нет, даже именовались иносказательно: с тех племён – Нежные Цветы, с тех – Благоуханные Цветы. А горские ценились, как Сердоликовые Бутоны, то есть – султанского цвета, лишь ему предназначенные.
Власть в руке султана и щедрость. Через него, никак иначе, слуга получает женщину. Всякая чужестранка, всякая девушка, достигшая совершеннолетия, «отдаёт поклон гаремному пологу». Направляется в шуд-евнух флигель султанского дворца. Её судьбу решит намётанный глаз принимающего евнуха, осведомлённость старшего евнуха во вкусах своего повелителя, или сама воля султана: проявить жадность либо щедрость, оставить себе, подарить, вернуть семье, позволить одинокой жить среди шудов.
Знак же, как свободы, так и несвободы – клеймо. Султанский поцелуй. Глубокий, рельефный след выше правого запястья. Для обычных женщин, это был отпечаток пяти раскалённых шариков. Любой евнух, яфарг или казначейский надсмотрщик имели право коснуться незнакомой женщины только на основании мимолётного подозрения, проведя по руке и удостоверившись, что на ней именно клеймо, а не рисунок. Клеймо навечно горело багрянцем краски, она же – целительная мазь.
О, сколько толстеньких, живеньких ребятишек стремглав носилось по городу! «Султанчик» – самое распространённое имя для мальчишки. Кто знает, кто из них настоящие потомки щедрого «властителя всех земель».
Переодевание женщины в мужскую одежду, как и подделка клейма жестоко карались в Петел Сак-Баале. Попытка найти татуировщика для этой цели – не меньший риск, чем ходить с чистой рукой. Как у Ами Фаду.
Все шуды, все иноземцы подчиняются гаремному султанскому закону, но не Яфар-Баал. Кто обыщет его отряды на входе в город?
По кругу, по внутреннему периметру яфарги, вернувшиеся с добычей, объезжают столицу, гордясь и хвалясь. Мулами, шарахающимися от чёрных коней, запряжены скрипучие, тяжело нагруженные повозки, простые и высокие, соломой закиданные и шёлком затянутые. На каждом перекрёстке яфарги бросают в толпу горсть чужеземных монет, свидетельствуя, где были.
Через дворец визиря проходит караван чести, через омовение прибывает к султанскому дворцу. Кто упрекнёт в этом Яфара-Баала, верного султанского волка, предводителя всех волков?
2.
В свою комнатку на втором этаже, обойдя дом Ами, поднималась со двора в тупике, по наружной лесенке.
В доме на первом этаже стучали чеканщики. По крыше ходили и прыгали большие птицы, курлыкали, а когда дрались, то хрипло кричали. Стук-стук, дзинь-дзинь снизу. Цок-цок над головой.
На стенном выступе кровати – травяной тюфяк и Ами Фаду. На стенном выступе напротив – разложенный чёрным крестом бурнус. Рассвет, голодно. Пора к меняле.
Ами Фаду умела работать в саду, собирать и сушить травы, плести коврики, готовить. Ну, и конечно, танцевать. Зачем всё это здесь? Всё в ней замерло. Ами Фаду понимала, что они с отцом бежали от чего-то ужасного, но не знала от чего именно. Эта смесь очевидности и замалчивания произвела цепенящий эффект.
Привыкшая к небу и лугу, к садам и воле, Ами оказалась в городе, где на десять домов – одно чахлое деревце. Где всё наоборот: женщины и мужчины носят одинаковые бурнусы. Первые обтягиваются, подчёркивая бёдра и груди, вторые изображают широкие плечи, надевая жилетки под бурнус. Чёрные, все чёрные. Запахни налево – девушка, направо – парень. Обвяжи чёрным платком голову – девушка, закрути волосы наверх – парень. Яркие горские наряды, с воланами, шнуровками, кисточками и помпонами отдалялись, как сон.
Напуганная вниманием к себе при первой же одинокой прогулке, Ами чаще всего одевалась парнем. Ходила чинно, хмурила брови, смотрела под ноги. Узкие кисти рук скрыты в широких рукавах.
С востока на восток шёл переулок, где жила Ами. Высокий дом, из окна ей видно, как яфарги покидали дворец визиря, уходя за добычей. Их сопровождала размеренная песня. Выплёскивали чистый звук горны, барабаны трижды повторяли ритм. Голоса звучали ниже и чётче барабанов.
Ами прислушивалась: Его прославляют, своего предводителя, визиря, непобедимого Яфара-Баала. Выезд султана не таков, с кружением танцовщиц, разбрасыванием денег, конфет. Яфаргов сопровождала песня устрашения и нечеловеческой гордости. Разрезала город и возносила его.
Кони яфаргов сплошь чёрные с дыбом стоящей жёсткой гривой, с кровавыми глазами навыкате. Выглядят, будто без мяса, одни мышцы сокращаются, перекатываются. Такой породы название – кони Чёрных Дней. Когда небо раскололось, дикие лошади, которые выжили, стали, будто из обгоревших железных канатов, пьют мало и подковы им не нужны. Их-то и приручили яфарги.
Кричал, шумел, ссорился и смеялся базар, вдруг – топот. На коне шудов, дьявольском, всаднику под стать, отдельно, в отрыве от цепочки, торжище пересекал титулованный яфарг...
Чёрный бурнус распахнут. Под ним атласное одеяние, тесное, затягивающееся шнурами. Туго затянут пояс из двух чёрных витых шнуров, соединённых тонким золотым. Кинжал шуд-баал на правом боку, кривой меч на левом. Сам поджарый, грудь широкая, диагональные полосы на груди, чёрно-жёлтые, блестящие, сверкающие. Перед ним опускали головы, отводили глаза. Пришедший за налогом с мастеровых, громила казначея стоял на углу, поигрывал толстым кошельком, сиял нагрудной бляхой, и он посторонился.
«Яфарг ест и пьёт страх! – думала Ами. – Видит, знает, наслаждается!.. Дикий шершень, змей!»
Издалека, при взгляде от родных гор столица шудов представлялась Амии гнездом ядовитых змей, шипящих в адском пламени, где самый воздух насыщен ужасом и пороком. С удивлением она обнаружила, что многоликий Петел Сак-Баал, гордясь непобедимыми воинами, примерно так же смотрит на касту яфаргов, как и все другие племена: с некоторой опаской.