Страница 5 из 10
Эти фото были сделаны, когда мои родители стали появляться в Городе М. всё реже. Они чаще работали и, соответственно, жили где-нибудь в Африке или Индонезии. И фотомонтажи были очень даже не случайными.
Я бы могла вам сейчас рассказать о том, что в эту ночь я встретила кое-кого и что если бы не эта встреча, то я бы ни капельки не изменилась. Возможно, я б осталась той серой мышью, которой всегда была (или хотела быть!). Но… я не могу вот так взять и всё выложить разом. Открыться первому встречному. Мне сначала нужно привыкнуть к вам. Подойти поближе. Ясно прекрасно, вы ничего про меня не поймёте! Все люди – себялюбы. Но если хотите понять – хоть чуть-чуть, хоть самую малость, – поживите недолго в моей коже…
Если бы я могла показать вам всё это как фильм, у нас не ушло бы и десяти минут на эту нарезку в качестве начала. Например, как в первых сценах «Амели» (вот папа, вот мама и вот вся эта нудятина из детства, которая на меня повлияла), а я бы просто сидела и водила по экрану лазерной указкой. А может быть, я уже живу внутри какого-то клипа, срежиссированного… вами?
Всегда кажется, что с тобой не может произойти ничего страшного. А если оно вдруг происходит, то просто невыносимо как хочется отмотать это кино назад и сделать «Cut» – вырезать монтажом всё прошлое и начать свой фильм заново. Но не в смысле – опять писаться, ходить в детский сад и скучать на химии в школе. А просто быть здесь и сейчас без всяких мыслей о прошлом. Как-то так.
* * *
В туманной дымке лучики огней города растворяются, как сгущенка в чае. Потоки воздуха от шуршащего вентилятора ритмично приподнимают подол моего домашнего сарафана. Он игриво танцует на моих коленях, а я периодически ловлю его за край и стираю им капельки пота со лба. Вентилятор мотает из стороны в сторону пропеллером, заключенным в клетку и словно пытающимся оттуда сбежать – взмыть над городом М., полететь над молочной дымкой выше, выше – туда, где ты свободен, туда, где свободен сам город, где дым уже не властен над ним.
Прищурившись, я смотрю на город сквозь ресницы, потом широко открываю глаза – эффект тот же. Сфуматированные крыши города плывут куда-то против движения ветра. Нужен ветер посильнее, чтобы раздуть дым. Сижу, обхватив колени и плечи руками. Я прошу о ветре…
Я живу на последнем этаже, по нынешним меркам, не слишком высокого дома, которому в обед сто лет. Буквально. Но эту древность я бы не променяла ни на какие высоты новостроек. В своей норе на чердачке, на пятом с половиной этаже, я вроде должна была бы чувствовать себя немного ближе к небу, выпросить в подарок у деда телескоп и считать звезды. Но нет. Я больше люблю сидеть здесь – у огромного окна в гостиной и пялиться во двор. Смотреть на небо в Городе М. – не имеет смысла. Тут оно никогда не бывает тёмным, как на даче, и звёзд здесь почти не видно. По крайней мере из моего окна небо всегда выглядит слишком светлым, ослепленным городскими огнями. Единственную звезду, которую хорошо отсюда видно, можно пересчитать одним пальцем – это кремлевская. Интересно, можно ли на нее ориентироваться, если заблудился или просто оказался в каком-нибудь жизненном тупике?
Я не спала несколько ночей, потеряла интерес к своей любимой пиццерии и сделала столько звонков по всем госинстанциям, в надежде, что они помогут мне найти родителей, что, кажется, уже продавила намертво кнопки своего домашнего телефона 495…, 495…, 495… Если у меня будет сотрясение мозга и всю мою память сотрет напрочь, единственное, что я буду помнить, – телефонный код Города М. Писклявые переборы в трубке стали моим гимном, а фразы на режиме ожидания – моим новым «Отче наш…». Номера разные, но из-за кода такое ощущение, что я звоню одному и тому же абоненту. Я даже представила себе на другом конце трубки такую огромную грудастую тётку – пробивную и горластую. Звали бы её как-нибудь… Москва Владимировна, допустим. А что, прекрасное женское имя.
От дыма мое сознание теряет ясность. Открываю новую пачку «Прима Ностальгия» с портретом Сталина. Это тоже подарок Гарика. Может, прежде чем идти ко мне на день рождения, он грабанул лавку древностей? Если честно, я не собиралась начинать курить. Думала, пригодится для коллекции, и дедушку хотя бы порадую. Но тут решила открыть. Может, это поможет уйти в прошлое.
Забираюсь на диван и пальцами надавливаю на виски. Увидев своё отражение в зеркале в прихожей, я откладываю сигарету, тушу ее. Даже отсюда видна зловещая трещина, словно ланцетом разрезавшая меня на две половины.
В комнате горит свеча. Но странное дело: возможно, из-за того, что дымно сейчас не только на улице, но и в квартире, вокруг свечи вместо ареола света расплывается какое-то странное тёмное, чернильное пятно. Свеча не освещает пространство, а наоборот, скрадывает его…
Мне вдруг подумалось, что эта темнота просочилась сюда из зазеркалья… Сегодня вечером мои страхи лезут наружу. Быть может, они лезут как раз из этой трещины? Мне хочется отмотать это чертово кино назад. Джик-джик! (Я с силой опять надавливаю на голову, пытаясь пальцами прощупать мозг.) Отмотать назад, чтобы пересмотреть свою жизнь снова. В 3D. В четыре дэ. Пять дэ. Шесть дэ. И тэдэ…
Дамы и господа! Добро пожаловать в сверхсовременный кинотеатр, моделирующий ваше подсознание. Занимайте места согласно купленным билетам. У вас есть уникальная возможность выбрать и просмотреть любой фрагмент вашей жизни, причем со спецэффектами запахов, а также вкусовых и тактильных ощущений.
Ёвклидова-геометрия! Кажется, я перестаралась с массажем мозга… К какому моменту отматывать запись-то? Может быть, сюда?
* * *
Чтоб не переборщить, я осторожно (или трусливо) отматываю память всего на один день.
Сегодняшнее утро. С папкой под мышкой иду по переулку. Мимо меня вяло ползут пешеходы – каждый третий в марлевой повязке. Машины пробираются сквозь дым с включенными противотуманными фарами. Направляюсь в посольство Кот-д'Ивуар, тороплюсь. Кажется, ничего не забыла: паспорт, загранпаспорт, фотографии…
Вдруг одной пожилой женщине, без повязки, становится плохо. К ней подходят двое других, подхватывая ее и усаживая прямо на тротуар.
– Сердце…
– Звоните в «скорую»!
– Что же вы без повязки?
– У меня валидол есть с собой. Возьмите.
Я опаздываю, поэтому, когда понимаю, что старушке помогут, вздыхаю с облегчением. Нет, не так. Не только потому, что тороплюсь. Еще в детстве я не любила играть в доктора. При этом я не боюсь крови, у меня нет брезгливости к гнойным ранам. Я вообще спокойно присутствовала на вскрытии трупа в седьмом классе, когда папа взял меня с собой. И он, и мама надеялись, что я тоже стану врачом. А я решила еще раньше, не помню когда: по стопам своих родителей я не пойду. Не хочу быть такой, как они.
Оглядываюсь на старушку, переходя дорогу. И слышу скрежет тормозов! Твою мышь! За рулем квадратного серебристого джипа-гелендвагена, который то ли за форму, то ли за хай-тэк цвет в народе ласково называют «холодильником», сидит какая-то наглая рыжая девушка (ярко-рыжая, Феликс по сравнению с ней – просто блондин!). Прёт как танк, а я тороплюсь. Она открывает окошко:
– Вы в порядке?
– Противотуманки включи, если не видишь!
– Так это ж вы на красный!
Я смотрю на светофор – действительно. Но я даже извиниться не успела. Она, довольная, что оказалась права, поехала дальше – наверное, к своему папочке, совместный бизнес строить.
Подхожу к зданию посольства, возле которого стоят темнокожие охранники в форме, вхожу внутрь.
В холле людей толпится – тьма тьмущая! И все модные атрибуты последних трех лет: веера, брызгалки. Люди, как машины, не перестают махать веерами уже на автомате, даже тут – при адски холодном кондишене.
Рядом со мной стоит какой-то парень, русский, с дредами, длинный такой. Мы разговорились с ним. Оказалось, он повёрнут на регги. Кто бы сомневался!
– Нет, сегодня вряд ли, – наклоняется ко мне дредатый. – Если бы два дня назад, то другое дело. Вы ж видели в новостях, что там творится…