Страница 9 из 18
В те годы танцевали не только классику. Наоборот, в моде было новаторство, и Гейденрейх с удовольствием согласилась принять участие в балете «Болт» Федора Лопухова на музыку Дмитрия Шостаковича. Кроме нее в спектакле были заняты Галина Уланова и Татьяна Вечеслова, любимицы публики. Кате Гейденрейх досталась отрицательная роль Барышни-эстетки. Балет был совершенно необычный, и это, конечно, был риск – поставить его. Лопухов на репетициях просил артистов «включать голову»: «Танцуйте головой!» Всё было ново: и то, что использовались элементы акробатики, и то, что балерины спустились с пуантов на полную стопу: танцевали в мягких туфлях или спортивных тапочках. Лопухов восхищался «босоножкой» Айседорой Дункан, был свидетелем поисков Михаила Фокина, и ему тоже хотелось идти в ногу со временем. «Болт» – балет на производственную тему: о заводских буднях и комсомольской жизни; музыка тоже совсем не балетная – марши, популярные мелодии. На сцену выходили счетоводы, машинистки, рабочие, гротескно были представлены бюрократы – настоящая сатира! Однако несмотря на то, что над постановкой работали талантливые люди, спектакль был показан всего два раза. Трудно сказать, что не понравилось чиновникам от культуры – решение о снятии «Болта» принимали именно они. Но вот что интересно, в 2005 году спектакль был возобновлен, его современная версия, поставленная Алексеем Ратманским, была показана на сцене Большого театра. А в те годы в антрепризе Сергея Дягилева шел балет «Стальной скок» в постановке Леонида Мясина на музыку Прокофьева. И если уж говорить об авангарде, то стоит вспомнить «Парад» – одноактный балет 1917 года на музыку Эрика Сати с хореографией Мясина. Сценарий этого балета написал Жан Кокто, а костюмы и декорации для него придумал Пабло Пикассо. Премьера «Парада» вызвала скандал: зрители требовали «немедленно прекратить безобразие».
Екатерина Гейденрейх продолжала танцевать, но ее все больше привлекала педагогика. В 1930-х годах сама Ваганова пригласила ее в хореографический техникум – ныне знаменитая Академия русского балета им. А. Я. Вагановой. Этих двух женщин всю жизнь связывало глубокое уважение друг к другу. Ваганова считала Гейденрейх самой верной своей последовательницей и единомышленником.
С 1936 по 1941 год Екатерина Николаевна работала педагогом-репетитором Ленинградского Малого театра оперы и балета, а весной 1941-го ей предложили стать художественным руководителем балетной труппы этого театра. Леонид Лавровский в то время вплотную занимался постановкой «Ромео и Джульетты».
Военные годы стали годами испытаний для всего народа, а для Екатерины Гейденрейх – двойным испытанием. Расстроились ее личные отношения с Лавровским, она осталась в Ленинграде одна – в эвакуацию не уехала. В полной мере эта хрупкая женщина ощутила, что такое блокада. Одна из коллег Екатерины Гейденрейх вспоминает: «Жить дома стало невозможно – обстрелы, бомбежки, отсутствие света, постоянная потеря сил от голода. Нас зачислили в одну из актерских бригад. Кроме того, в театре, который мы называли “Объект”, нужно было в мастерских делать маскировочные сетки. Мы ползали по холодному полу, собирая сетку, и с нами ползала Екатерина Николаевна. Потом мы спускались в подвал театра в бомбоубежище. Там была единственная печка-буржуйка. Было страшно. И вот, до трех-четырех утра были бомбежки, а когда они стихали, мы старались уснуть, не раздеваясь. В этих условиях Екатерина Николаевна старалась всех поддержать, помогала делать прически из длинных волос, растапливала печку, кипятила воду. Выпив так называемый чай, заваренный чем угодно, мы поднимались в театр на работу».
В блокадном Ленинграде Гейденрейх провела семь месяцев. Из квартиры на улице Жуковского она переехала в общежитие балетного техникума на улице Росси, чтобы быть рядом с коллегами и знакомыми. Как оказалось, это было не лучшим решением. Екатерина Николаевна всегда была человеком общительным, открытым, говорила то, что думает. Но в то время это было опасно, да еще и фамилия немецкая. Кто-то на нее донес, и однажды в общежитии появились люди в форме. Провели обыск, конфисковали документы, арестовали и… дали десять лет по обвинению в контрреволюционной деятельности и антисоветских взглядах.
В июне 1942 года она была отправлена по этапу на Урал, в лагерь близ Соликамска. Там у нее обострилась подагра, развилась дистрофия… Но вопреки всему Екатерина Николаевна выжила. Весть о том, что она находится в лагере, достигла Перми (тогда город Молотов), куда было эвакуировано хореографическое училище. Возможно, с помощью Вагановой, которая занимала высокое положение и для которой двери больших кабинетов всегда были открыты, возможно, с помощью Наталии Дудинской и Константина Сергеева – сегодня это трудно установить, в декабре 1942 года ее выпустили из лагеря, но с «поражением в правах», – она не могла жить в крупных городах. Есть версия, что Ваганова достучалась до самого Сталина, и он лично разрешил «нужному человеку» работать преподавателем в прославленном училище. Екатерина Николаевна с энтузиазмом взялась за дело, но когда ленинградцы после эвакуации поехали назад, она вынуждена была остаться. Так начался новый виток ее жизни – уже в Молотове. Она руководила хореографической студией при Молотовском театре оперы и балета, а в 1945 году, когда студия была преобразована в Молотовское (позднее Пермское) хореографическое училище, Екатерина Гейденрейх возглавила его.
В детстве я часто бывала в доме отдыха «Серебряный Бор». Все знали, что милая, жизнерадостная и уже очень немолодая женщина – бывшая балерина и бывшая блокадница и что ей пришлось пройти через сталинский ГУЛАГ. Иногда по вечерам, когда собиралась компания, Екатерина Николаевна рассказывала нам о своей молодости. Говорила о том, что ее друзей тех лет не покидало творчество, что они жили оптимизмом, ставили спектакли… Для меня было откровением, что в балетной среде очень многие прошли через невзгоды лагерной жизни.
Гейденрейх, приехавшую в Молотов из лагеря, встретили Груша и Таля – Ваганова и Дудинская. Первое, что они сделали, – вымыли изможденную Катю в тазу. На ней не было белья – только платье из мешковины, которое пришлось сжечь. Но это такие мелочи по сравнению с возможностью вздохнуть наконец свободно!
Ваганова всерьез задумывалась о миссии, которую должна была осуществить в Молотове Екатерина Николаевна. Весной 1944 года, уезжая в Ленинград после прорыва блокады, она сказала коллеге и другу: «Катюша, ты пережила уже очень многое. Я понимаю, с каким сердцем ты провожаешь нас. Те, кто тебя знают и уважают, покидают город. Но у тебя будет очень интересная работа, будет дело, которому ты посвятила всю жизнь. Я верю и знаю, что через несколько лет о тебе, о твоей школе будут говорить с восторгом. А мне будет тебя не хватать».
Вместе с Гейденрейх в Молотове остались ее подруги, бывшие балерины Елена Тауберг и Тамара Обухова. Это был тот костяк, на котором строилась новая школа. Екатерина Николаевна поначалу даже не верила, что они справятся. Неожиданно она открыла в себе талант администратора: ее интересовали все нюансы – питание детей, одежда, досуг (рассказывают, что она сама подбирала книги для школьной библиотеки). И, конечно, надо было решать совсем уж серьезные вопросы: выбрать здание для балетного училища, оборудовать балетные классы и, самое главное, отработать стройную систему преподавания. Гейденрейх выбрала учебник Вагановой «Основы классического танца», на который опиралась и раньше.
Екатерина Николаевна Гейденрейх была очень строгим педагогом, получить у нее пятерку считалось подарком судьбы. Она говорила: «Сделай батман тандю, и я смогу сказать, какая ты танцовщица. Балет – это не цирк». Ее часто называли «педагогом педагогов» – проработав в Перми до 1956 года, она смогла вырастить целое поколение замечательных профессионалов, которые продолжили ее дело. Именно она увидела в балерине Пермского театра Людмиле Павловне Сахаровой лидера, который со временем сможет возглавить хореографическое училище.