Страница 7 из 97
Основной мотив обоих воззваний был патетически-эмоционален. «Я объявляю Родину нашу и все Российское Национальное дело в опасности, – провозглашал Колчак, – и во имя спасения ее призываю всех свободных граждан Сибири к оружию и немедленной помощи армии всем своим достоянием»[13]. Данные документы стали фактически последними официальными актами, подготовленными по инициативе и при непосредственном участии самого Верховного Правителя (хотя проект Верховного Совещания приписывался Иванову-Ринову). В них четко проводилась идея: «Тыл должен помогать фронту». Создание Совещания было принципиально верным политическим решением, направленным на «укрепление власти» в условиях, требующих большей оперативности руководства, однако оно не дало ожидаемых результатов. Структура оказалась неработоспособной по сугубо техническим причинам: министры заседали в Иркутске, штаб командующего фронтом был в Новониколаевске (город был взят РККА 13 декабря 1919 г.), а поезд с Верховным Правителем двигался по железной дороге к Красноярску. Видя происходящее «ослабление режима» оппозиция очень скоро стала требовать уже не структурных и персональных перемен, а смены всего политического курса. Дальнейшие распоряжения и указы принимались Правителем после их согласования с Иркутском и выражали, в значительной степени, требования сторонних политических групп и «деятелей общественности».
Новой столицей белой Сибири и белой России стал Иркутск. В отличие от Омска это был более крупный, более приспособленный к административным функциям город (губернский центр), хотя и удаленный от Европы, но близкий к государствам Азиатско-Тихоокеанского региона (прежде всего к Японии, США и Китаю). В довольно предвзятой оценке омского журналиста, активного деятеля Русского Бюро печати В. Н. Иванова (будущего советского писателя), в 1919 г. «все государственно-мыслящее осаживалось в Омске… вот почему бразды правления и в правительстве, и в общественности приняли по преимуществу Казань, Самара, чуть Пермь. Все… торгово-мыслящее предпочитало Новониколаевск. Солидные, тихие люди тянули на Томск, в тайгу, а все будирующее, протестующее и семитически-страстное скапливалось или в Иркутске с оттенком политическим, либо в Харбине – с нюансом спекулятивным». Правительство выехало в Иркутск 10 ноября 1919 г. и сравнительно быстро прибыло туда 18 ноября (в годовщину «омского переворота»). Однако не все структуры аппарата должны были переехать в Прибайкалье. В Иркутск переезжали Правительствующий Сенат, Министерства просвещения, финансов, путей сообщения, МВД и Союз городов. В Томск (центр сибирской высшей школы и Томской епархии) – соответствующий отдел минпроса и Управление по делам вероисповеданий. Во Владивосток (ближе «к морю» и «загранице») – кредитный отдел минфина и Комитет заграничной торговли. Наконец, в Читу, к атаману Семенову, – Главное управление казачьих войск, «конференция и все другие казачьи учреждения». Подобная рассредоточенность, очевидно, диктовалась не только ограниченными возможностями размещения правительственного аппарата, но и стремлением к децентрализации, «приближением» власти к непосредственным интересам и запросам тех или иных хозяйственных, социальных, религиозных структур. Роковая для Белого дела эвакуация Омска еще не признавалась таковой. Политический курс Российского правительства не прерывался, но продолжался бы в новых условиях. В действительности все оказалось иначе.
Эвакуационные мероприятия должны были контролироваться специально созванным Совещанием представителей ведомств по эвакуации и устройству служащих правительственных учреждений во главе с Главноуполномоченным МВД по эвакуации В. Ф. Рыбаковым. Первый опыт вывоза гражданских учреждений из прифронтовой полосы появился еще в июле – августе 1919 г., во время отступления Восточного фронта на Урале и в Предуралье. Очевидно, в расчете на стабилизацию фронта правительственные структуры (в частности, уездные и губернские отделы МВД, Министерства земледелия, Министерства финансов) эвакуировались из Пермской, Екатеринбургской, Тобольской губерний в последнюю очередь. Одними из первых в эшелонах, отправлявшихся на Восток, выезжали служащие земского и городского самоуправления, народного просвещения и даже кооперативных контор, хотя им, в силу специфики деятельности, не грозили репрессии со стороны наступавшей Красной армии, а их помощь местному населению, при перемене власти, могла быть существенной. Они вывозились в Прибайкалье, Забайкалье и даже еще далее – на Дальний Восток. Показательно, что ко времени прибытия в Иркутск Совета министров Российского правительства из намеченных для его размещения 12 зданий в центре города несколько из них оказались заняты Обществом потребителей Забайкальской железной дороги, Правлением Пермского потребительного общества, Комиссией по расследованию деятельности Монгольской экспедиции по заготовке мяса и шерсти, эвакуированными учреждениями из Пермской, Уфимской, Оренбургской губерний.
Пропускная способность Транссиба (двухпутной магистрали) оказалась недостаточной для эвакуации всех органов управления. Правительственные структуры как местного, так и центрального (омского) аппарата, отправлялись с нарушениями графика движения, задерживались на крупных станциях. Вне очереди, по второму пути (предполагалось, что по нему должны продвигаться только ремонтные и санитарные поезда-летучки) были отправлены литерные составы с Верховным Правителем и золотым запасом. Недостаток перевозочных средств приводил нередко к составлению смешанных поездов, в которых «повагонно» размещались чиновники тех или иных ведомств, их семьи, делопроизводственная и бухгалтерская документация, беженцы, торговые и банковские работники, воспитанники учебных заведений и т. д. (по принятым Главноуполномоченным МВД нормам в вагоне размещалось, «по возможности», 25 человек, но на практике это постоянно нарушалось). В одном из таких составов находилось, например, Оренбургское войсковое правительство. Решение об эвакуации Омска было принято слишком поздно, и наладить должную связь между отдельными структурами оказалось технически невозможно. Хаотичность проводимых мероприятий усугублялась т. н. «деэвакуацией» (возвращением правительственных учреждений из-за якобы улучшения на фронте). Так, в начале октября 1919 г. из Петропавловска в Верхнеудинск выехали уездная земская и городская управы и съезд мировых судей, в Красноярск – отделение Государственного банка, в Читу – служащие Управления государственных имуществ, в Новониколаевск – уездная милиция, а в Сретенск – все петропавловские учебные заведения. Но уже 26 октября, накануне вступления в Петропавловск частей РККА, в него вернулись земская и городская управы, почтовые и банковские чиновники и, что оказалось роковым решением, семьи местных милиционеров.
Несмотря на намерения сохранить максимально возможный темп правительственной работы даже «на колесах» (в частности, Русское бюро печати собиралось издавать «походную» газету и информационный листок, для чего был подготовлен специальный вагон-типография), значительная часть правительственного аппарата оказалась неработоспособной в первые же дни после эвакуации Омска. Многодневные простаивания в «ленте» железнодорожных эшелонов, в условиях острого недостатка воды, топлива и продовольствия, приводили к гибели сотен людей. Страшные, трагические страницы истории эвакуации Омска, Великого сибирского «Ледяного похода» еще недостаточно изучены в истории гражданской войны и заслуживают, несомненно, отдельной книги…
Для самого же Колчака наступал своеобразный военно-походный, или «эшелонный», период управления. Его специфика заключалась в том, что, покинув Омск накануне его падения (12 ноября), Верховный Правитель на пути до Красноярска еще сохранял определенную связь с «фронтом», с войсками, отступавшими на Восток, но фактически потерял контакт с «тылом», с правительством. После «Красноярской катастрофы», в результате которой большинство частей Восточного фронта погибло в окружении Красной армии и местных партизан, Колчак утратил связь и с армией. По мнению генерал-лейтенанта Д. В. Филатьева (начальника отдела снабжения при Главковерхе), именно указ о создании «мертворожденного» Верховного Совещания «устанавливал управление страной из поездов», «при помощи совещаний по телеграфу». Не обладая достаточным политическим опытом, Колчак оказался под воздействием различных групп и «деятелей», предъявлявших ему требования, подчас взаимоисключающие. Трагедия власти, по оценке Гинса, заключалась в «невозможности согласовать управление страной, так как правительство, состоявшее из Верховного Правителя и Совета министров, оказалось в это время разорванным на части» и «ни первый, ни второй не могли ничего решить окончательно»[14]. Драматизм положения Правителя и правительства усугубляла постоянно меняющаяся политическая конъюнктура и ухудшавшееся положение на фронте. В решающие для судьбы Белого движения дни Великого сибирского «Ледяного похода» от власти требовалась скорее не «гибкость», а решительность и твердость, чем она не обладала.
13
Правительственный вестник. Иркутск, № 279, 25 ноября 1919 г.; № 280, 26 ноября 1919 г.; Голос тайги. Мариинск, № 1, 29 ноября 1919 г.
14
ГА РФ. Ф. 4669. Оп.1. Д. 4. Лл. 34–36 об.; 66–67 об.; 75; Д. 23. Лл. 1–4; Гинс Г. К. Указ. соч., с. 458; Филатьев Д. В. Катастрофа Белого движения в Сибири. 1918–1922. Впечатления очевидца. Париж, 1985, с. 96; Иванов В. Н. В гражданской войне. Харбин, 1921, с. 17–18.