Страница 52 из 97
В этих условиях терял свое прежнее значение лозунг «Единой, Неделимой России» в его национально-государственном содержании. Актуальными признавались задачи создания федеративного государства, отказ от «областной автономии». Федерация не исключалась и несколько ранее, летом 1919 г., но лишь как отдаленная перспектива устройства российской государственности. Теперь же востребованными считались модели власти, сочетавшие широкие права региональных структур управления при сохранении относительного единства. Началось осуществление формулы, предлагавшейся еще комиссией Особого Совещания по областному устройству: «разойтись, чтобы затем объединиться». По словам А. А. Алексеева, «организация русской власти на федеративных началах требует предварительного расчленения России на отдельные части, превращения этих частей в самостоятельные государственные единицы и затем обратного соединения их в новое государственное целое»[268].
Исполнительная власть также трансформировалась во всех белых регионах. Везде усиливались начала коллегиальности в управлении, полномочия глав правительств в немалой степени ограничивали полномочия единоличных диктаторов – Колчака, Деникина, Миллера («власть военная» ограничилась «властью гражданской»). Сложно сказать, насколько оправданным в тяжелейших условиях продолжающейся войны было подобное ограничение, однако большинство политиков и военных склонялось тем не менее к мысли о позитивном значении проводимых и предполагаемых перемен в этом направлении. Примечательно, что с ослаблением роли «национальной диктатуры» резко снизилась роль межпартийных и надпартийных коалиционных общественных объединений: Всероссийский Национальный Центр на Юге, Союз Возрождения России на Севере. И хотя в первые месяцы 1920 г. данные организации еще пытались сохранить свое влияние на политику белых правительств (особенно Национальный Центр), то затем их функции переняли другие структуры, менее многочисленные, но выражающие более широкий спектр общественно-политических интересов – от крестьянских до церковно-приходских (подробнее о них в следующей главе). Заменой общественным организациям являлось также земско-городское самоуправление, которое, при всем разнообразии политических пристрастий (от социалистических до националистических), представлялось более надежным союзником. На практике оказалось, что местное самоуправление так и не стало опорой белых режимов, а, более того, потребовало структурных изменений в системе управления (ЗГС в Северной области, земско-городское самоуправление на Юге в период организации южнорусской власти, оппозиционное сибирское и приморское земство). Необходимость расширения социальной базы движения вынуждала к отходу от «непредрешения» в целом ряде позиций политической программы, прежде всего в аграрно-крестьянской политике. Декларации белых правительств и правителей в данный период уже не просто подтверждали неотчуждаемость «захваченных» крестьянами земель, но и гарантировали их закрепление в собственность, что требовало издания соответствующих подзаконных актов. Провозглашались демократические принципы и в рабочей политике. Все это преследовало цель дать новое содержание понятию «гражданская война»: война, захватывающая «гражданское общество», война как выполнение «гражданского долга» в «борьбе с большевизмом».
Вынужденность «смены тактики» приводила к переменам в отношении белого командования к формам «сопротивления» советской власти. Помимо боевых действий на фронте, которые велись уже «народными», а не «классовыми» армиями, большее внимание уделялось поддержке антибольшевистских восстаний, менялось отношение к повстанческому движению в Новороссии (движение Н. Махно), горским повстанцам, карельским «сепаратистам». Позднее белые правительства пытались не просто установить с ними боевое взаимодействие, но и старались (правда, во многом декларативно) гарантировать выполнение их требований (аграрных, национальных). Однако, как показали последующие события, данные расчеты (принципиально точные в плане организации сопротивления) не оправдались. Повстанческое движение не смогло сосредоточиться вокруг окраинных центров Белого движения. Попытки опереться на «общественность» запоздали. В отечественной историографии существует мнение, что смена политического курса в Белом движении наступила только после отступления белых армий в Крым и на Дальний Восток по инициативе Врангеля, Семенова, Дитерихса. Однако начало этой корректировки было заложено на рубеже 1919–1920 гг., именно этот короткий период – существенное звено в эволюции Белого дела в России.
Раздел 4
Завершающий период военно-политической истории российского Белого движения на Юге России. Белый Крым (Март – ноябрь 1920 г.)
Глава 1
Характер «окраинного» положения белых режимов в 1920 г.
После неудач военных походов 1919 – начала 1920 г., ориентированных на занятие центров Советской России – Москвы и Петрограда, белые режимы были вынуждены сосредоточиться на окраинах бывшей Российской Империи. Это привело к заметным переменам в тактике проводившейся «борьбы с большевизмом». В новых условиях невозможно было планировать широкомасштабные наступательные операции, а приходилось ограничиваться удержанием оставшихся территорий. Однако перемены в тактике не означали перемен в стратегии. По-прежнему всеми белыми режимами декларировалась вооруженная борьба с советской властью, приостановление активных военных действий между белыми армиями и советскими войсками (в Крыму в марте – мае 1920 г., в Забайкалье в январе – апреле 1920 г., в Приморье в июне – ноябре 1921 г. и в апреле – сентябре 1922 г.) рассматривалось как временное. С другой стороны, не менее важной представлялась вероятность «падения советской власти» под действием «внутренних» факторов, прежде всего из-за нарастания антисоветского повстанческого движения крестьян и казачества. В повстанчестве, независимо от лозунгов последнего, все белые правительства надеялись иметь потенциального союзника, с помощью которого можно было пополнять ряды своих армий и получать ту необходимую «народную поддержку», которой не хватало в предшествующие периоды. Появилась также надежда на «эволюцию советского режима» в сторону «демократизации», «здоровой, национальной государственности». Правда, в 1920–1922 гг. она была еще весьма неопределенной и стала доминирующей позднее, уже в эмиграции. Но даже в начале 1920 г. некоторые авторитетные деятели белого лагеря высказывали мнение о возможности «переворота», который осуществит «победоносная Красная армия». В этот момент как раз и будут востребованы сохранившиеся на окраинах центры белой власти, которые введут стихийное народное сопротивление в «организованное русло». Показательно, что военно-политическое руководство Кубанского края весной 1920 г. соглашалось не только на переговоры с представителями советского руководства, но и намеревалось заключить договоренности, допускающие возможность сохранения «кубанской автономии». То же самое можно отметить и в отношении белого Забайкалья, где летом 1920 г. достаточно сильны были настроения «замирения с советской властью».
«Окраинный характер» Белого движения делал необходимым решение прежде всего региональных проблем, связанных с развитием экономики, упрочением финансовой системы, созданием эффективного административного аппарата. Но принципиально важным отличием от периода «областничества» 1917–1918 гг. было то, что белые режимы продолжали декларировать не региональные, а общероссийские лозунги. Даже тогда, когда речь шла, например, о выборах в местные представительные структуры, таковые провозглашались образцом для будущей «освобожденной от большевизма России» (земство в Таврии 1920 г., Приамурское Народное Собрание 1921 г., Приамурский Земский Собор 1922 г.). Надежды, что опыт Белого движения будет скоро востребован в России, стимулировали эволюцию его программы. Почти повсеместно произошел отказ от «непредрешения» основных положений аграрно-крестьянской, национальной, административно-территориальной политики. Распространилась идея создания неких «островов», подобных белому Крыму или Приморью, где будет осуществляться политика, которая привлечет «все помыслы и силы стонущего под красным игом народа», как говорил об этом Правитель Юга России генерал-лейтенант П. Н. Врангель. Не исключалась и возможность признания таких центров-«островов» самостоятельными субъектами международного права.
268
Алексеев А. А. Указ. соч., с. 32.